- Стой! У тебя под глазом кровь запеклась.
- Оставь. Пусть будет так.
Он остановился у самой двери, словно вспомнив о чем-то, и не оборачиваясь произнес:
- У меня виски болят.
Я только тихо вздохнул и поднес ему бинты, чтоб он обмотал руки.
Нет, он не жаловался и никогда не принимал иных проявлений заботы, кроме как молчаливая помощь. Мне всегда хотелось знать отчего так, потому что мое вкрадчивое слово не действовало на него, как на остальных; не приносило ему ни забвения, ни облегчения, ни спокойствия. Да, он был беспокоен, тревожен, порывист, но, пожалуй, лишь для самого себя. Август боялся расслабиться, заставляя часы напряженно застывать на лице.
Когда он вышел на улицу, готовясь к последнему броску, я незаметно прошелестел за ним, пытаясь легкими прохладными касаниями разгладить морщинки меж его бровей. Но он лишь безразлично поднял глаза к небу и расправил плечи.
Жертвователь выходил на свою последнюю битву с притворно печальным соперником, призванным теми, кто так охотно принимал жертвы.
Его лицо посерело. Уже который раз, который раз мой Август, строгий и сильный завоеватель, падал ниц перед единственным врагом, способным его победить. Белоснежные бинты побурели от крови, высветляемой лучами жадного солнца, остервенело глотающего тучи. Грустный, холодный и скользкий, тот просто вошел, занял тело моего льва-властелина, преображая его лицо, изгоняя своими неприятно длинными музыкальными пальцами последние вольные черты, подбивая клинком скульптора грани, не схожие с усталостью. Август лишь тихо рычал, но уже почти не отбивался, обессилено поникая среди стекающей со спины крови. Я замолчал, боясь разбавлять его остаточно крепкую жизнь своим неуместным шепотом, потерявшими всякую выразительность каплями. Он даже не видел меня сквозь пелену предсмертной агонии, да и вовсе не думал как я, столь неприметный среди его непостоянных слуг, буду скучать по нему больше прочих.
Мой, мой совершенный хозяин, с такой обреченностью встречавший кончину, вызывал лишь то, что всегда так ненавидел – жалость, не подкрепленную действием. Наконец Август встал. Поднялся, слегка сутулясь, утратив царственную осанку римского императора, и двинулся ко мне навстречу, держась руками за сгущающийся воздух. Стремительный и ленивый, туман привычными ловкими движениями развешивал в его поредевших волосах прозрачный жемчуг, смутно поблескивавший под серыми облаками, поглотившими наконец сопротивление яростного солнца. И я, видя, что это уже совсем не он, безмолвно склонился на одно колено перед новым господином. Тот вяло взмахнул своей щуплой бледной кистью, словно прогоняя прочь перелетных птиц, и, переведя свой безгранично усталый взгляд на меня, слабым голосом произнес:
- Вставай, Рёнен, и пойдем. У тебя будет много работы со мной.
Холодный чай на подоконнике и пыльные окурки, ни пятнышка грязных красок среди этой стерильности, лишь капающая тишина за немытыми окнами. Ни отголоска громов, торжественной и гневной органной музыки, вихристых жарких вечеров и шелеста травы, пожираемой звездным пламенем. О, как я ненавидел этого вырожденца, которому вынужден служить теперь!..
…Место жительства – Nebel…