О семье

Валерий Савостьянов
                СОДЕРЖАНИЕ

1. Дневник
2. «Быть может»
3. «Вид больничных коридоров…»
4. Родинки
5. «Нет любови, кроме боли…»
6. Терунки
7. Одиночество
8. Двое
9. «Ослабела душа, оробела…»
10. Эскимо
11. Новогодняя печаль
12. «Не спрашивайте женщину любимую…»
13. Свадебный сервиз
14. Заклейка окон
15. «Что за ночь! Что за луна!..»


Кроме того, стихотворения связанные с этим циклом «О СЕМЬЕ» есть:

в цикле  «ИЗ АНТОЛОГИЙ» — «Замело деревню»,

в цикле «ШАХТЁРСКОЙ ЮНОСТИ ЛУЧИ» — «Четыре звонка»,

в цикле «И НИКОЛАЙ ЧУДОТВОРЕЦ» — «Не гаси мою свечу», «Сад», «И Николай Чудотворец»,

в цикле  «ДЕДОВЫ МЕДАЛИ» — «Отцовская клятва»,

в цикле  «ИЗ «ДНЕЙ ПОЭЗИИ»» — «Болезнь», «Поэты»,

в цикле «ВРЕМЕНА ГОДА» — «Опять сентябрьские закаты…», «Антоновка»,

в цикле «О СЫНОВЬЯХ» — все стихотворения,

в цикле «О ЛЮБВИ» — «Полотенце»



Д Н Е В Н И К

                Людмиле

Я нашёл его случайно
среди старых
школьных книг,
и не понял я сначала,
что тетрадка та —
дневник.

А когда прочёл запоем
чью-то юность,
чью-то грусть —
в смысл вник,
стихи запомнил,
что встречал там,
наизусть
повторяя —
зарябило
вдруг в глазах,
и обомлел:
это — жизнь моей любимой,
где — ни слова обо мне!

Устыжусь: читал!
Но каюсь
в той нечаянной вине.
Да и что дневник твой? —
Казус,
где — ни строчки обо мне!
В нём — чужие люди жили,
милой думы полоня,
и нисколько не тужили,
что не знают про меня...

Наконец,
припомнив даты,
смог я
истину извлечь:
был закончен он когда-то
в предэпоху наших встреч!
Почему же
то пустое,
что, быть может,
в дневниках
и описывать не стоит, —
не забудется никак?

Тени тайного укора
закрывают небосвод:
переплёт из коленкора —
мой
невольный
переплёт!
И, растерянный,
ревную —
к тем, к далёким временам,
где судьбу свою иную
ты звала по именам...



« Б Ы Т Ь    М О Ж Е Т »

                Самые популярные женские духи моей молодости
                назывались «Быть может». Их запах напоминал
                запах цветка «душистый табак».

Я заметил (а вы замечали?):
Травы, звезды, цветы, дерева
Опьяняюще пахнут ночами —
Так, что кругом идет голова.

И кружится, кружится, кружится...
Не лежится,
Подходишь к окну,
И далекие девичьи лица
Возникают,
Хоть любишь одну.

Ведь не сразу она отыскалась,
От жестокой спасая тоски,
И душа, как в потемках, толкалась
В чьи-то губы, ладони, платки.

Пахли солнцем горячие косы,
Обещали, надеждами жгли,
Правя миром.
Дурманили росы
И дожди ароматные шли!..

Но я видел:
В проеме аллеи,
Где на клумбах душистый табак,
Той, единственной, руки белели
И улыбка цвела на губах.

Та улыбка поныне тревожит,
Коль ночами стучится в стекло
Запах стольких далеких «Быть может»,
Хоть и быть ничего не могло.



*  *  *

Вид больничных коридоров —
Краски скучные зимы.
Люда хочет помидоров,
Апельсинов и хурмы.

За окном — забор и насыпь:
Ни листочка, ни травы.
Люда хочет ананасов,
Сок граната и айвы.

Снег и белая палата —
Мир безжалостных шприцов.
Люда хочет винограда
И зелёных огурцов.

Чтобы огненно лучились
Солнца сочные плоды,
Чтоб глаза её лечились
Буйством красок и еды,

Я шагаю, магазины
Мимоходом костеря,—
О, базарные грузины,
Вы придуманы не зря!

Пусть конец моей зарплате
В этих рыночных рядах,
Будет в Людиной палате —
Как в сентябрьских садах!..

Вид больничных коридоров —
Краски скучные зимы.
Люда хочет помидоров,
Апельсинов и хурмы.

За окном забор и насыпь —
Надоевший колорит.
Люда хочет ананасов,
Но про то не говорит.

Гладит слабою рукою:
Дескать, как с лица я спал,
И чтоб всякое такое —
Больше ей не покупал.

И наказывает Люда
Лука завтра принести:
Хочет свой кусочек луга
На окошке развести…

                до 1989 г. 


Р О Д И Н К И

У тебя их тридцать три.
И, любя напропалую,
Вновь я родинки твои
Пригублю, перецелую.

Как безумный звездочёт,
Перечту, не понимая:
Почему меня влечёт
Их загадочность немая...

О скажи — скажи, Звезда
На запястье обнажённом:
Ну за что так мстят года
Нашим суженым и женам?

И, Созвездие у рта,
Вразуми:
Зачем из плоти,
Смертной плоти красота? —
Ведь лета уж —
На излёте!

Звёзды плеч, щеки, виска,
Вас по чьей недоброй воле
Завтра скроют облака
Ранней старости и боли?..

Нет, молчите! —
Не нужна
Мне проклятая разгадка.
Ведь поныне имена
Мне придумывать вам сладко…



*  *  *

Нет любови, кроме боли,
Нет покоя, кроме сна —
Даже в свадебном альбоме
Ты предательски грустна.

До сих пор, как из тумана,
Из счастливейшего дня,
Смотрит–смотрит Несмеяна,
Чуть не плача, на меня.

И шепнуть готовы губы:
«Ты себя хоть пожалей:
Иль не видишь ты, нелюбый,
Плахи медленной своей...»


Т Е Р У Н К И

Напеки мне, мама, наших терунков,
Как умеешь только ты одна испечь, —
Чтобы сбросить этак двадцать пять годков,
Чтоб дрова трещали, чтобы грела печь,

Чтоб незастелённый выскобленный пол
Пах сосновым лесом и глаза слепил,
Чтобы всей семьёю сели мы за стол
И глотали слюнки, предвкушая пир.

Чтобы ты порхала со сковородой,
До самозабвенья щедростью лучась,
И была такою дивно молодой —
Младше, чем сестрёнка младшая сейчас!

Чтоб дышал уютом наш почти сарай:
Комнатка с окошком — сказочный шалаш,
Где с тобою, милой,  даже бедность — рай,
Где ты — берегиня,  добрый ангел наш!..

Пудинги — заели, калачи — горьки,
В магазинах в будни — выставки тортов!
Но не продаются, мама, терунки —
Испеки хотя бы из пяти картох!

Я их сам очищу, я их сам натру,
Сам потом помою  чашки и ножи.
Городским гордячкам — труд не по нутру!
Но рецепт одной ты — всё ж перепиши.

И пока — с улыбкой грустной на лице —
Карандаш, кусая, держишь ты у рта, —
Не забудь, родная, приписать в конце:
Там, где «соль по вкусу» —  слово «доброта».


О Д И Н О Ч Е С Т В О

Как порою плакать хочется,
Непонятно отчего!
Ты боялась одиночества
Больше, чем любви его.

Не любила да ответила,
Завлекла, свела с ума,
И единственного,
                третьего,
Лишним сделала сама.

И сбываются пророчества:
В доме холодно твоём!
Нет страшнее одиночества —
Одиночества вдвоём.


Д В О Е

Облокотилась о перила
И, глядя на воду с моста,
Всё говорила, говорила,
А он всё думал:
«Неспроста!»

И ждал какого-то подвоха,
Ведь всё же помнил — не простил.
«Раскукарекалась, дуреха,
А я и уши распустил.

Отобрала квартиру, сына,
Не объяснила: чем же плох,
И ничего не попросила,
И не пускала на порог.

Дари ей,
Тоже мне Джульетта,
Цветы, открыточки — тоска!
Ей надо принца из балета,
А не простого мужика.

Бывало, выпью — и не нужен:
Готова, кажется, убить...»
Прощаясь, думал:
«Стынет ужин!»,
Она:
«Как трудно разлюбить!»


*  *  *

Ослабела душа, оробела:
Вновь заходит отчаянье в тыл,
И не радует даже победа,
За какую сполна заплатил.

Я плечами опять пожимаю,
Я любимую взглядом ищу —
Но один я плоды пожинаю,
Но один я надежды ращу.

На руках и на сердце мозоли.
Но храбрюсь я:
«Еще поглядим!» —
Хоть и знаю: в беде и в позоре,
Коль случатся,
Останусь один.

Моя горечь — тебе не горчила,
Мне родное — не стало родным.
Поражение терпит мужчина,
Если женщины нету за ним.


Э С К И М О

Что ты загрустила, золотая?
Что глядишь потерянно в трюмо?
Исчезает, незаметно тая,
Молодости нашей эскимо.

Сладкое кончается так скоро,
А воспоминания — горчат,
И полны неясного укора
Очи самой лучшей из девчат,

Очи не зазнайки, не пустышки,
Очи той, что ягодка опять!
Вот уже в троллейбусе мальчишки
Место тебе стали уступать?

Так присядь!
Пора им — жизнь всё краше! —
Бегать с их подружками в кино,
Пробовать похоже на наше,
Но своё,  другое эскимо.

Как им, сладкоежкам, не позволишь?
Что им нашей опытности груз —
Что с того,
Что палочка всего лишь
Остаётся, как войдёшь во вкус?..


Н О В О Г О Д Н Я Я 
П Е Ч А Л Ь

Выключай кипящий чай,
Режь пирог коронный с мёдом.
Новогодняя печаль
Всё печальней с каждым годом.

Ни шампанским не запить,
Не заесть её конфеткой:
Страшно так тебя любить
С каждой новой пятилеткой!

Страшно знать, что смертна плоть,
Ощущать, что стал стареть я!
Но, однако, дал Господь
Встретить новое столетье…

Ты прости, что припадать
Потихоньку стал я к зелью:
Мне ведь первым покидать
И тебя, и нашу землю.

Первым тропочку торить —
Я всегда любил разведку.
Даст ли Бог боготворить
Вновь тебя хоть пятилетку?

Ведь не зря ж приходят в сны, —
И в метель, и в зной, и в слякоть, —
Словно Блока,
Две жены —
Русь и ты — меня оплакать…


*  *  *

Не спрашивайте женщину любимую,
Не спрашивайте ту, что Вам нужна,
Свою зазнобу, нежностью знобимую:
За что Вас любит? Почему нежна?

Зачем Вам знать, зачем у ней выпытывать,
Целуя загорелое плечо?
Зачем судьбу капризную испытывать:
Она Вас любит — что же Вам ещё?

Ничем она не сможет Вас порадовать —
Она Вам не ответит: почему?
Есть бездны, в кои лучше не заглядывать,
Есть тайны, неподвластные уму.

Дна не достать — опасного, глубокого,
Хоть спелеолог Вы,  хоть скалолаз.
Скажите же, Счастливчик:
«Богу — Богово!»,
Молчанию любимой поклонясь!..

Когда ж она разложит всё по полочкам:
С машиной, с дачей, холост и непьющ, —
Зовите — хоть берёзонькой,  хоть ёлочкой,
Она — паразитирующий плющ…


С В А Д Е Б Н Ы Й     С Е Р В И З

Как уберечь стеклянные подарки:
Они как будто склеены из брызг.
Где наш любимый чайник для заварки
И сахарница? Вырвались — и вдрызг!

И вот ещё — я помню эту сцену:
Ревнуя, ты устроила бедлам —
В сердцах ты чашку грохнула о стену,
А блюдце — от осколка пополам.

Так исчезало свадебное чудо:
Сервиз дулёвский — белый, как фата...
Любимая, ведь это не посуда,
А наша нежность, наша красота!

Когда добьются чашечки и блюдца,
Поймём внезапно, вслушиваясь в тишь:
От счастья только брызги остаются!..
Но ты храбришься —
«К счастью!» говоришь.


З А К Л Е Й К А    О К О Н

                Людмиле

В подъезде слесаря стучат по батареям:
Давно пора тепло в квартиры подавать…
Бесценный друг, давай все окна мы заклеим,
Чтоб, как всегда, в тепле здесь жить да поживать.

Ах, как же я люблю варить наш клейстер вместе
И резать вдоль рулон на двадцать пять полос,
И в нынешней, в тебе — увидеть, что в невесте
Когда-то разглядеть мне, к счастью, удалось.

Не надо говорить, что проще есть решенье:
Стеклопакетный рай — звони — и привезут,
Не надо оскорблять процесс омоложенья, —
Ты светишься, творя семейный наш уют.

Взрослеют сыновья, и, — хочешь ли – не хочешь, —
В ранг бабушки тебя вот-вот уж  возведут,
Но как же юно ты, задиристо хлопочешь!
Я до сих пор боюсь: увидят — украдут…


*  *  *

Что за ночь! Что за луна!
А помнишь:
Было так же, милая, светло —
Над обрывом рвали мы шиповник,
Просто шли — да в голову взбрело.

Под луною ягоды алели,
Трепетал на листьях зыбкий луч.
Почему же рук мы не жалели,
Хоть шиповник дьявольски колюч?

Потому ль, что было всё в новинку:
Плод запретный звал тебя, лучась,
И, шутя, сдувала ты кровинку,
Над которой плакала б сейчас…