Я проснулся однажды, пошел будить маму.
В те дни мысли по чувствам несильно скользили.
Я забрал алый лед, что хранил морозильник,
А потом сел глядеть сквозь оконную раму.
Обозначил, достав карандаш: тучи небо забрали,
И толстяк проходя уронил свое лакомство.
Дурачина! - чиркнул я с присущей мне наглостью. -
Прямо в лужу машинного масла - миндальное!
А потом, добрый пуд доедая фисташек, спросил
У спустившейся: "Мам, ты про жизнь расскажи!"
Я тогда уважал очень велосипедные шины, ножи,
Игру в прятки и карты, всемирный пожар - и бензин,
Карамель и задания на дом - весьма презирал.
Ты же перебиваешь! - сказала мне мама. -
Есть в далекой России березы и Очень красивые дамы, -
Не без гордости молвив, надела браслет серебра. -
Там у власти высокий седой господин*. Ах!..
Нет уж больше страны той, где я родилась. -
А в мечтах моих плыли березы, и дамы, и власть...
А в мечтах моих плыли пурпурные льдины. -
Почему... Почему... Потому что там белые ночи,
Потому что пустынны поля - нет посевов -
А народ исхудал и иссох, наподобье деревьям
Населяя страну, наседая на снежные клочья... -
Этот мир необъятный плыл мимо, и рано иль поздно,
Далеко или близко, его ожидал страшный айсберг.
Не дослушав, я высказал наспех:
"Я туда не хочу! Не хочу!" Потекли материнские слезы.
Гора льда раздавила мечту. И спросила впервые
Меня мама сама: почему? А я вспомнил лишь холод.
Лишь упрямое эхо хрустального холода, эхо расколов... -
Но как можно любить теплоту ожирелого вымени?
Эльдорадо дородных вымён недостойно любви! -
Говорила дочь вечно холодной, далекой империи,
А над нами сияло бесстрастное солнце Америки,
За окном с шумом брызгали клочья убитой травы.
Но я видел лишь снег на крестах над ковылью,
Но я видел лишь девушку, видел заборы косые -
Снег на грудь и вдали едва зримый Мессия... -
В той стране, мой дружок, я любила впервые.
* Речь идет о Ельцине, правление которого совпало с моими детскими годами.