А в каком-нибудь синем, бескрайнем небе будут шагать по облакам строем ровным, маршируя, безгрешные в рай. А грешники расхлябанной толпой будут ползти амебно-безвольно под землю.
А где-то между ними, между запахов зеленого цвета и еловых колючих щеток будем мы. И бесцельно будем. Лишь для того, чтобы быть.
И каждый из нас по секрету от других будет нарушать эту бесцельность, творя и создавая. А потом, с блеском в глазах идти, смотреть в упор и проникая в самую суть, улыбаться заговорщически другим, и говорить: «А хочешь, я тебе прочитаю..?» Вынимая тетрадь в размякшей от рук обложке, встревожив листы, потихоньку читать. Лишь бы никто чужой не услышал, не узнал, что ты предал свою бесцельность. Что ты – живешь.
А бывает, тихо-сонно, или бредно излишне, будто бы забывшись, шепчешь: «А я писателем быть хочу… Поэтом.» И тут же, в миг, как по общей серостной договоренности – они. И кричат, с выкатившимися из орбит глазами, злыми и красными: «Завод!» А нам, что их завод? Что нам их крики всеобщеобъединенные? Мы – творим… Не верите ли, гражданочка? Что же вы физиономию такую состроили, не то сострадание отображаете, не то – жалость. Вот, доказать умеем собственное писательство, творчество… и вновь вынимаешь тетрадки со своими словечко-фразами, и сотрясаешь ими пред лицом обетоневшейся гражданочки. А она все: «Завод!»
А если и завод для нас, в воздухе растворенных… То и что? И разве ж мы уметь ничего не сможем иного, кроме как за станком? И неужели, мысли-звездочки высокие, нанебные нам не доступны будут? Не верю. И все. Вот захочу и взглядом проникну сквозь самую планету, и увижу небеса на другой ее стороне. И это посложнее, чем просто остаться собой…
И поэтому мы, руками переплетясь, идем… к полю, желто-пшеничным воздухом дыша… И там, под солнцем заляпанным небом, сидя на выжженном пятаке, я шепчу тебе: «Хочешь, я тебе что-нибудь почитаю…». На коленях шелестит все та же затроганная тетрадка… и я читаю тихо-тихо… лишь бы никто не услышал… Лишь бы только мы.