Вечер облизнул небосвод синим.Все краски поблекли, покорно изменились в лице, смиренно уложились на покой до завтрашней субботы. В воздухе - запах миндаля и разнотравья. С шумной набережной доносятся крикливо-беспардонные вопли многочисленных караоке, гул и смех праздношатающегося люда, веселящего глаз многоцветьем зазывных пляжных одежд.
Спустившись к берегу, ты стоишь у самой кромки, отделяющей сушу от моря, смотришь,
как волны завоёвывают новое пространство для жизни, небрежно глотая камушки под ногами. Море шумит, посапывает, возмущается, стонет. Оно устало от неизбывного человеческого веселья. Оно хочет тишины и доверительного разговора. Оно ждёт своего собеседника и давно приготовилось слушать. Обнимая твои голые стопы, тепло и нежно, оно щекочет их: "Эй, ну давай, скажи! Почему ты молчишь?!" Ты молчишь, потому что нет слов выразить то, что происходит с душой в такие мгновения безотчётно-напевного счастья. Ты не вмещаешься в саму себя, перерастаешь свои пределы, чувствуешь плен одежды и тела, сбрасываешь с себя глупые тряпки, придуманные зачем-то испуганным разумом грешников и вплываешь в воду, как новоявленный кораблик, белокоже бликуешь на поверхности воды, стремясь поймать руками ту самую любимую дорожку падающего в закат солнца. И вот ты уже там: плывёшь, ослеплённая ночью, поющими звёздами, нездешней музыкой перуанских рыбаков, густым запахом цветов и моря. Плывёшь и смеёшься, как никогда и нигде не смеялась, плывёшь и нежишься, плывёшь и понимаешь, что больше, чище и преданнее, чем море, тебя никто в этом мире не любил.
Ты поёшь ему. Оно слышит, подхватывает на лету любую нотку, любое движение, вторит тебе, осыпая тысячами брызг. Оно так огромно и безгранично любит,- оглушительно и нежно одновременно, - что хочется кричать во весь голос. И ты кричишь. Твой крик принимают за несвоевременную песню чайки и продолжают бессмысленно-праздно кружить по набережной огней и суеты. А ты всё плывёшь и плывёшь по этой огненной тропе одиноких мечтателей счастья. Звуки становятся тише, море становится гуще и темнее, плыть всё труднее и страшнее. Так боятся внезапно обрушивающегося непередаваемо острого удовольствия. Тогда ты вдруг со всей очевидностью понимаешь, что именно так хочешь уйти, именно так. Всё остальное - дым, миражи, придумки заблудшего разума. И когда тебя настигает очередная волна невыносимо блаженного чувства единения с Невыразимым, ты перестаёшь двигаться и покорно отдаёшься ему.
Любить и умереть так, чтобы высший момент счастья был равносилен переходу в неведомое - без страха,без оков обыденности и пустых одноразовых стаканчиков рабской морали, без оглядываний на жалкие тряпки знамён коллапсирующего мира - вот то, чем я грежу всю свою смешную и неуклюжую жизнь слепой девочки, у которой отняли всё и взамен оставили только голос - гортанный голос сумасшедшей мечты.