Беда пришла неожиданно. А разве кто-то намеренно ждет беду? Светлый человек, Тамара Лазаревна, не только не ждала её, она старалась видеть во всем только доброе и позитивное. И уж, тем более, никому не желала зла.
Ещё за три дня до происшествия у неё начались головная боль. Знала, что нельзя допускать, нельзя её терпеть более трёх суток. Ну, так и шли третьи. Выпить таблетку? Кетанов? Беналгин? Темпалгин? Были у неё таблетки, но уж больно они казались ей дорогими, чтобы не потерпев сразу выпить. А тут ещё и про давление своё забыла, торопилась на автобус, чтобы уехать на дачу пораньше. Столько дел там! Хотелось всё прибрать, землю под цветы-однолетки подготовить. «Скоро совсем уже тепло будет, высажу, а летом внучка будет на дачу приезжать – порадуется,» - думала она.
Мы планируем свои дела: на день, на неделю, на год… на жизнь, в конце концов. А получается иногда совсем по-другому: то погода не та, то сил уже нет, а то помочь надо кому-то – тогда уже про себя забываешь.
После того, как Тамара вышла на пенсию, а было ей уже 60 лет, она сразу нашла себе новое интересное занятие – сад, дача. А почему в 60? Потому что проработала она всю жизнь учителем, преподавателем – так их называют в техникумах. Не хватает учителей в школах, а уж в техникумах, да преподавателей-технарей - не сыскать. Вот и преподавала она, пока не почувствовала, что здоровье уже совсем шалить стало. Тридцать пять лет назад, после института, да рождения своих двух сыновей, сразу пришла в техникум. И не думала, что судьба так повернёт. Не хотела она быть учителем, как были её дед, бабушка и папа. Говорили ей, когда выбирала, в какой вуз после школы поступать,: «Только не педагогический! Никакой отдачи в работе нет».
Про эту «отдачу» она потом часто вспоминала, когда ей стали помогать её выпускники: то до дома подвезут, то с тортом и цветами нагрянут в День рождения, чтобы посидеть, повспоминать… а чаще просто, когда настроение было жуткое, когда на плечах селилось унылое одиночество, она выходила из дома и видела их, своих выпускников, родителей учеников, а иногда даже не знала – кто с ней здоровается. Было приятно и расправлялись плечи, чтобы ещё чуть-чуть, как на крыльях, полетать. Её любимые ученики ей попадались в тот момент, когда совсем было сложно сдерживать слёзы, просто поговорят, махнув рукой на срочность каких-то важных дел. Вот и отдача, спустя десять, двадцать… тридцать лет.
…..
- Миша, солнышко! Сделай погромче радио, сейчас будет политинформация, - Тамара Лазаревна вернулась в аудиторию после перемены. Пятнадцать минут перед второй парой занятий решено было отдавать радиопередачам, а в пятницу – политинформациям.
«Солнышко» - любимое обращение Тамары Лазаревны. Сначала студенты похихикивали над тем, кого она так называла, но потом оказалось, что «солнышками» бывают все.
Та, первая группа, была для неё как первый «блин», комом ли? Если до сих пор ребята приходят к ней, не забывают друг друга. Она любила их, как младших братьев и сестрёнок. И старше их была всего на двенадцать лет. Первые ученики, непослушные. Сколько слёз она пролила, когда ей выговаривали, что «идёт она на поводу у своей группы», что зарабатывает дешевый авторитет, когда устраивает для них вечера, когда не может прикрикнуть и приструнить лоботрясов. А они, «хулиганы», видели, как она расстраивается, и начинали подтягивать друг друга по учёбе.
…
- Серёжа, ты пойми, меня не так расстраивает то, что ты сегодня не можешь ответить на мой вопрос, как то, что ты не хочешь узнать правильный ответ. Не страшно чего-то не знать, страшно потерять желание узнать.
А на вопросы жизненные, не по предмету, она могла вместе с ребятами искать ответ – в библиотеке ли, в дискуссии. Не было тогда Интернета. Было общение – глаза в глаза. Ей не боялись смотреть в глаза, она старалась слушать и слышать своих учеников.
- А я не знаю, - она позволяла себе так отвечать, и это было против классических педагогических правил. И тогда студент с удовольствием объяснял ей что-то, не боясь, что его высмеют, как часто бывало, когда он начинал умничать.
Переступить через «не знаю» стало определенным правилом.
- «Если я знаю, что знаю мало, я добьюсь того, чтобы знать больше» - это был своеобразный тест на отношение к фразе, ну, и на отношение к автору. Почти все соглашались с актуальностью фразы, но когда узнавали, что автор – В.И. Ленин, вдруг ставили под сомнение. Вот тогда начинался разговор о крупицах полезного, которое лучше принимать, чем отбрасывать.
- Ой! А у тебя слово «Агенство» написано неправильно. Знаешь, почему? Слова – они как живые, тоже имеют происхождение. Вот, от какого слова образовано? Агент? Умничка ты, так напишешь теперь правильно? Я и сама ошибалась, пока не задумалась – почему именно так. А что ты думаешь? Я тоже делала много ошибок, даже когда уже стала взрослой.
…..
- Тамара Лазаревна, мы тут с девчонками поспорили, - это уже другая группа, где было больше девушек, а стало быть, интересы были у них уже несколько другие. – Что за зверёк такой – мутон? Вот говорят же – мутоновая шуба.
- Ну, есть ещё и каракуль, - улыбнулась Тамара. А дальше пришлось вспоминать способы отделки овчины. Потом девчонки рассказывали про этот случай и хохотали над своим вопросом.
…
Беда… Она наплыла на Тамару монолитом асфальта, когда она, уже купив билет на рейсовый автобус, отошла в сторону. Отходила, шатаясь, точно пьяная. Боль в голове на какое-то мгновение перестала существовать. Но этот асфальт, почему он поднялся и так неотвратимо захватил её тело? Она поняла. Что-то произошло, она упала, но почему? Почему руки налились свинцом, тяжелые, а левая вообще ничего не чувствует? Ноги как ватные – совсем не слушаются, не двигаются.
«Неужели инсульт?!» - больше всего она боялась этого беспомощного состояния. От инсульта умерла её мама, стало быть – гены сыграли злую шутку.
Как странно и обидно: губы едва шевелятся, сказать ничего не может.
Мимо проходят две девчонки, такие, как её студентки. Девочки, миленькие, солнышки, помогите подняться… Она проговаривала про себя.
- Совсем уже оборзели бомжи, уже прямо на вокзале заваливаются, - девчонки брезгливо отвернулись.
Почему бомжи? Ах, да, я же на дачу еду, одежда садово-огородная – совсем неприглядная.
И тут ещё случилось такое постыдное, под ней расплылось тёмное пятно. Как стыдно! Лежать так, как вынести такой позор?! А люди теперь почти не приглядывались, а старались пройти мимо, да побыстрее.
- Тётка. Ты чо здесь развалилась, иди давай в свой бомжатник, тут люди культурные, а ты …
Она умоляюще смотрела на людей, просила помощи, тело не слушалось, лежало обмягшим мешком на том асфальте.
- Э, братан, давай эту чмушницу подальше отнесем, он неё ссаньём воняет, - двое парней поволокли её по асфальту подальше от остановки.
Неподалёку прохаживал полицейский (кажется, так их теперь называют), поглядывал в её сторону, но вмешиваться не стал. Пока тащили по земле, предательски задралась юбка, порвались и так уже не новые колготки, с ног слетели туфли. Почти сразу исчезла сумка с пенсионным и кошельком. Надежда на возвращение домой таяла на глазах. Зато обильно выступили слёзы: За что? У меня беда. Я НЕ ТАКАЯ!!! От слёз и от ссадин лицо стало припухать. На кого и похожа стала. На старую, опустившуюся бомжиху.
- Ни х.. себе, профура, разлеглась на нашем месте, - а это уже были настоящие бомжи, вернувшиеся в свой уголок на вокзале.
- Вали, давай отсюда! – один из них поставил ногу в таком же задрипанном ботинке, как он сам, ей на бедро и толкнул ей.
Она пыталась что-то сказать, а рот только скривился, и издалось мычание. А из глаз не переставая лились слёзы. Люди! Миленькие! Помогите! Вызовите скорую! Да какая же я бомжиха!
Глаза, только глаза теперь говорили о её беде. Всё остальное – обыкновенно, для бомжей.
- Смотри, Лёха! Она обоссялась! – бомж теперь уже пнул её и смачно плюнул в лицо.
- Пошли пока. Протрезвеет. Сама уползёт…
Шли минуты, час прошел. Люди так и отворачивались от лежащей тётки с задранной юбкой… Охранники вокзальные несколько раз подходили и уходили обратно…
…
- Тамара Лазаревна! Вы - наша классная! Не только руководительница, Вы на самом деле классная. И мы все Вас очень любим и никогда не забудем, - так говорили ей её «солнышки» на выпускном вечере.
- А Ольга с Юркой решили пожениться!
- Да-да, и приглашаем Вас на нашу свадьбу!
- Если у меня будет дочка, я назову её Тамарой. Жаль теперь Лазаря днём с огнём не найдешь, - они шутили и грустили, теперь начинается другая жизнь, и кто в ней назовёт их «солнышками»?
…
- Серёжа, «солнышко», - она мычала, чтобы привлечь к себе внимание, как ей показалось, знакомого мужчины. То ли он услышал, то ли ему что-то подсказало: «Не проходи мимо беды другого человека – и тебя тогда в беде не оставят». Это же она им так говорила, когда спасала от выговоров, отчислений. Когда проводила с ними выходные и вечера, когда возила в Питер, когда они готовили бесконечные КВНы и концерты самодеятельности…
Что подтолкнуло этого интеллигентного мужчину подойти к грязной, распластанной на земле женщине? Только он подошел, заглянул в глаза, в которые смотрел не раз, когда вели они разговоры о том, какая может быть замечательная жизнь у её «солнышек», что если проблемы и будут, то обязательно решаемые. Он не мог ошибиться. Несмотря на её отвратныё вид, на её состояние, он узнал. Узнал по глазам.
-Тамара! – они называли её иногда просто по имени, и она это знала. – Тамара Лазаревна?!
Она только закрывала глаза и мычала в ответ.
- Скорую! Кто-нибудь вызовите скорую! – он кричал, помогая ей подниматься, а тело было совсем непослушным.
Он сопровождал её до травматологии, всю дорогу держа за руку, гладил и всё говорил: - Милая ты наша, солнышко ты наше! Держись! Всё будет хорошо!
…
Его не пустили в приёмную, а её положили на каталку и увезли.
- Фу, а воняет-то как от тебя! – дежурный врач наклонился над ней посмотреть, кого привезли. – Чего? Чего мычишь-то? Пить меньше надо. Кто ж тебя так отделал-то? Да не мычи ты.
- Везите в неврологию на третий этаж.
- Так лифт не работает.
- Тогда пешочком. Чего разлеглась? Как пить, да трахаться – резвая?
…
Серёжа тем временем обрывал телефоны своих однокурсников, кто знает, как её родным позвонить? Лишь под утро удалось связаться с её старшим сыном.
…
Приехавшие сыновья долго не могли добиться, где, в какой палате?
- Мест не было. Вон, лежит в коридоре, на носилках. Да и в какую палату её, дышать же рядом невозможно… Да кто ж знал-то? Ни документов, ни вещей. Бомжиха и бомжиха. Обхода ещё не было, там определим – куда, - оправдывалась медсестра.
Под грязным и сырым одеялом, без намёка на постельное бельё, лежала она. С открытыми глазами. Две высохшие солёные дорожки от глаз по вискам… Она лежала спокойная, улыбалась застывшими губами…
…
Где, в какой момент то доброе и вечное, что она взращивала в своих любимых «солнышках», заросло сорняками равнодушия, черствости, безжалостности людей… Её не хватило на всех. И всё же в последний момент уже они её спасали. Её солнышки…