Просторный вечер, сонник трав.
На край качающейся лодки
садится солнце, дым далёкий
напоминает дым костра,
когда летит невысоко.
Он предвещает дождь, быть может.
Но нас всё это не тревожит,
мы уплываем далеко.
Немного протекает дно,
но нас и это не пугает.
Соседской девочке давно
пора домой. Она вздыхает
и обращается ко мне
слегка торжественно и робко,
по заводи волшебно долго
раскачиваясь на волне:
«Любимый, это всё не сон?
Всё это будет вечно, правда? –
на солнцепёке сохнуть травы
и волны падать на песок,
качая поплавком и леской,
а лунный свет – щемить глаза,
на мельнице за перелеском
мелькать в воде у колеса,
перебегая берег, вереск,
колосья, птичьи голоса.
Черёмуха…» - Она глядит
с такой недетскою тревогой,
ладонь бесшумно топит в воду,
сгребает ряску, говорит:
«…чадит так приторно. Ответь:
любую страсть угасят будни?
Придёт привычка, и не будет
нужна нам тень плакучих верб?» -
глазами медленно обводит
земную хлябь и неба твердь –
«…неправда ведь, что всё проходит?
Неправда ведь, неправда ведь?
Мы не расстанемся?..»
Потом
она молчит, садится рядом,
каким-то отрешённым взглядом
окидывая окоём,
к воде склоняясь, словно ветвь,
и ждёт хорошего ответа.
Что я отвечу ей на это?
Застрял, как плач, в груди ответ.
Под ситчиком линялым грудь,
как два зверька, пугливо дышит.
Смешная девочка. Не слышит
недоброго чего-нибудь.
И с трогательною надеждой,
словно стыдясь себя самой,
пускает руки под одежду
и согревает их собой . . .
Как мчится время! Всё мину'лось.
Мы повзрослели, расплыли'сь
две наши лодки, размину'лись,
да так потом и не сошлись.
И только – Боже, что за память! –
всё помнится до мелочей:
солома к вёслам прилипает,
петляют всплески карасей,
деревья подрастают выше
и – никого,
весь мир – пустырь,
лишь звёздный купол
неподвижно
перелетает нетопырь.
Теплынь и тишь. Светает скоро.
И только слышно вдоль косы,
как осыпающихся склонов
идут песочные часы.
И кажется:
я снова мальчик,
и тем же воздухом дышу,
и так же ножиком на мачте
два наших имени пишу,
пока, стремительно и ловко
пропрыгнув камни у ручья,
на край качающейся лодки
садится девочка моя