Молчание признаньем и обетом
служило мне —
ему я слово дал,
но так хотел тебе сказать об этом...
Прости, что я едва не опоздал,
безмолвствуя среди речёвок бодрых,
обложек, разрисованных пестро.
А строчки - на салфетках и обёртках -
терялись на вокзалах и в бистро.
Но я спешил к тебе - из лет, в которых,
подлея и мельчая с каждым днём,
мир гнил во лжи, мелькая в мониторах
побоищами, торжищами...
В нём
нелепо было числиться поэтом.
Я так решил: еще успею спеть.
Сначала - жить,
потом - вещать об этом.
И вот успел.
А мог и не успеть.