Когда испепелён последний яркий луч,
и умер день, и небом необъятным
владеют полчища всевластных туч,
не знающих понятия попятно,
и рябью испещрённая вода
морщинится тысячелетней кожей
старинного, с черненьем серебра,
и след мой, с тысячью подобных схожий,
смывает на песке
одним нахлёстом враз, как в назиданье,
замру, оставленный в естественной тоске,
зверушкой сирой в клетке мирозданья.
Затравленно, но осмотрюсь:
запавший в дрёму древний мир,
но не дробится, значит не пристало
уравновешивать житейский балансир –
такую, согласитесь, малость!..
…Ярмо ненастья ли, оскал беды –
бредущий к цели голосить не станет:
горите, письма, книги и холсты,
останетесь, дай Бог, воспоминаньем!..
День новый – хмур.
Но приглядись: он светел!
Усердствуй, кисть, ещё бледна лазурь
на недописанном Земли портрете!..