В Царицыно осень гостит на постое.
Мелькают у камня речные мальки.
"Конечно, пожалуй, немногого стоит
простое касанье любимой руки", -
как ты говоришь.
Мы приплыли на остров.
И, сдунув с лица паутинную нить,
ты глухо промолвила вдруг: «Меня просто,
наверное, не научили любить.
Ты, правда, хороший, ты добрый и нежный.
Ну, может быть, приторный слишком, как мёд.
Меня ж, точно червь, ест какая-то не'жить,
целуюсь – а в сердце по-прежнему лёд.
Какие стихи, или в страсти какие бы
ты ни лепетал бы, любимый, слова,
по-прежнему я не скучаю по Киеву,
по-прежнему мне ненавистна Москва...»
На станции лязгают в сцепке вагоны.
Рябины
рабынями русских холмов
покорно себя обнажают на склонах
под неусыпным присмотром ветров.
Если идти вдоль Тверского бульвара
и повернуть на Никитский бульвар,
будет подвальная лестница бара,
восемь ступенек в табачный Тарта'р.
Ба'рственный ба'рмен, одетый по моде –
как тем, кто навеки бездомен, как тем –
самый печальный и самый холодный,
самый любимый смешай мне коктейль.
Страшно позволить себе эту роскошь
в этот повсюду безденежный день.
Я заплачу тебе, сколько захочешь,
я объясню тебе ингредиент:
крошево льда, краснота листопада,
ряби немного холодной реки,
немного рябин и немного заката,
немного касанья любимой руки