Посвящаю Валерию Альникову,
поэту, другу юности
1.
Катастрофа
…а ещё – скажу я вам –
есть лыжи у меня:
изящно-ненадёжная
лощеная фигня!
Знаков восклицательных –
пара у фигни,
снег, тире без финиша…
А ну пошла-гони!
И гоню –
до одури,
до шара
обалдевшего,
до тиков
за грудиною,
до дыха
озверевшего!
До костра словесного.
До языкового экстази.
До хрустнувшего возгласа.
До Пика Неизвестности.
2.
Начало одиночества
Я молча одиночеством болела.
Валерка лишь
пришёл ко мне в больницу
и разглядел: душа моя белела,
светлела, – и спросил:
«Что снится?»
3.
Моя Первая Собака
А снилась мне собака-великанша,
наполненная мощью и кровищей.
Её чепрак – как вечный уголь – панцирь,
язык горяч, и жаром ноздри пышут.
Её глаза смеялись. В их провалы
средь полуночья погружалась тихо.
Не выплыву? Так мне не надо славы,
что выжила, преодолела лихо.
Собака уходила на рассвете.
Озоном пахли искры на шерстинках.
Ах, если б мне такую псину встретить!
Иль посмотреть хотя бы на картинках!
4.
Поиск Псины
Валерка в путь отправился не близкий.
Он перешарил «Книги», книготорги…
Мурлыкали лишь пудели да киски,
бурундуки да лисы из-под корки.
Но он-то знал, какого чуда жду я!
И, зайчиком проникнув в «Буревестник»,
отправился в столицу золотую,
пообещав: «Найду щенка, хоть тресни!»
Чем он питался, блудный беспризорник?
Не обошли его собаки дружбой?
И гавкал злобно саблезубый дворник
Валерке вслед.…
Но он добыл, что нужно.
5.
Птичка
На Птичьем рынке толкотня, но все щенки к Валерке лезли.
Лизали пальцы: «Мня-мня-мня! Ты кто такой? Не Гейтс, не Крез ли?
Мы все твои! Бери нас всех! Мы братья меньшие и сёстры!»
И щенов млечный запах острый будил в Валерке смех и грех.
Но вот он! Вот – который нужен!
Лобастый самый. Пасть черна.
И морда жёсткими усами
обрамлена.
Его глаза глядят и блещут
и завораживают взор.
…Нет! Ни с какой на свете вещью
он не сравнился до сих пор –
щенок, что вымахал в зверину,
стал Милым псом, Великим псом.
…Всё, что имел, Валерка кинул
перед ледащим стариком.
6.
Их выручала шоферня
Ко мне они добрались стопом.
Их выручала шоферня,
что мчалась, борзая, галопом
и звонко рявкала: «Всё хня!
Не всё за зелень продаётся
и покупается, к тому ж!»
И золотили трассу солнца
и луны прыгали из луж!
А щен качался за окном
и писал прямо на колени.
Его поили молоком
и пели с ним на псиной фене.
7.
Подарок
Трепетало сердце махоньким щенком.
Через горло рвалось алым языком.
Слабенькое пламя разжигало мир.
В мёртвой чёрной раме убивался клир.
Я же на свободу за щенком своим!
И, не зная броду, в сень и в синь и в дым!
Сгусток жизни жаркий, жарче всех ярил…
Чтоб им стало пусто, тем, кто хоронил!
Заживо-живую. В ямах да щелях.
Мне их скорбь – по бую, если с верой – в крах!
8.
Автограф орлов
Светило лилось предо мной, и Дух его пылал.
За ним щенок скакал земной, сиренев, палев, ал.
Всё ближе жизнь ко мне была. Всё отдалённей смерть.
Да-да! Росли они – крыла! И трогать их – не сметь
тому, кто их не приобрёл, но лишь косил под тех,
кто воспарял и, как орёл, рождал под Солнцем смех
над миром чёрных и гнилых
ханжей и болтунов.
Валерка! Вылови мой стих
с автографом орлов!
Мне не забыть: шептал ты мне волшебные слова.
Звенело сердце. И огнём кружилась голова.
9.
Валеркина песня о себе
«Сегодня пятница. Вчера была суббота.
И время пятится назад…»
– Назад оно уйдёт. До поворота.
А дальше – сад.
И в том саду мы рвём с куста малину,
с кистей – и прямо в рот.
Кто там поверил в сказочку про глину?
Ведь мы – наоборот!
Ведь это мы горшков своих словесных
ваяем плоть.
Прощай. Прощай. С твоей последней песней
мне всё перебороть.
10.
Памятное синема
Пёс грудастый, зверь мой чернопятый,
ты почил давно.
И Валера, правдою распятый,
стал кино.
Синема пока ещё кружится –
я жива.
Значит, живы звёзды, щен и лица,
и трава,
все, к которым мы приходим всё же
в яви и во сне.
Мы, должно быть, на друзей похожи,
мнится мне.
Если даже разлучают вёрсты –
что они для нас?
Зайчик рвётся на летящий поезд,
прямо в глаз,
чтоб успеть порталами лихими
пронести Воды.
Чистой, без подвохов
и без химий,
без беды.
11.
Клип на память о Валеркином псе
Бегу в лесу.
По теням шока.
По рёбрам фола.
По зыбям смерти.
Пикантной болью
рвутся бронхи.
Краплак на листьях,
и мнятся черти.
Эгей, мой немец!
Мой друг по жизни!
ушей жестянки,
хлыстом – хвостяра!
Литые бёдра,
ножей когтищи,
попоной – ворон!
Мой кобеляра –
с весёлой мордой,
с оскалом белым!
Тугой и ярый
лоскут из пасти!
Аллюр в четыре креста
карьером!
Я вся в твоей
собачьей власти!
Мы повергаем сейчас
эпоху,
и страх, и депру,
и страсти ломку!
Дыханье наше –
горячим эхом!
И в сосны – махом,
мечте вдогонку!
12.
Вторая Валеркина песня о самом себе, как помню её я
«Я чудик. Я тощенький тюбик краплака.
Кто любит, тот знает, что значит собака.
Вы, люди, жестоко сжимаете тело,
и кровь из меня истекает.
Прощай же, моя королева.
Всё тает».
13.
Напутствие Валерки
«Боль..
Жизнь.
Крик.
Дух.
Держись,
мой
друг.
Подай
Персты.
Твори
и ты
во имя
тех,
кому
утех
не нужно
знать.
Им тишь
да божья
благодать.
Личина –
чернь.
Всё
сгложет
червь».
14.
Валеркина тележка
И до сих пор по улице Лескова
летит конёк – подкова за подковой!
В тележке хором пряники-конфеты,
Валерка пьяный! Ну, не счастье ль это?!
«Ловите, дети!» – он кричит со смехом.
И мчит куда-то с подгулявшим эхом…
15.
Валеркина пора
Вот пришла пора – Валерку вспоминать.
Я живу, а он давно ушёл вперёд.
«Исполать тебе, Валерка, исполать.
Да таких, как ты, безмолвье не берёт!
Кареглазый, сочногубый дуралей,
не вернёшься ты к тоннелям тихих лип,
не бродить по серебру ночных аллей.
Ты не думай: это вздох, совсем не всхлип».
«Мой Валерка… ясень тоненький,
ветки, корни да листва.
Губы мятою наполнены.
На грудине нет креста.
Мы же ангелы весёлые,
пусть без крылышек пока.
Будет всё нам: медь и олово
и подковка с сапога.
Ты же знаешь, что не смерть ещё.
Ей входить лишь через взор!
Потому ты так доверчиво
смотришь мне в глаза, в упор!
И ласкаешь руки белые,
обнимаешь на бегу,
и объятья неумелые –
словно маки на снегу.
Тайте, тайте, снеги стылые,
разливайся, маков цвет!
Выживают только силою,
у кого сомнений нет.
Даже если есть сомнения –
да поможет верный друг:
родника родного пением
разожмёт зажатый круг».
16.
До встречи!
Память пишется восьмёрками:
первоцвет, полынь-трава.
Между клапанными створками
не про смерть, про жизнь слова –
по сосудам во Вселенную
в незастолбленную высь,
где с Валеркой узы бренные
крепко-накрепко сплелись.
Может быть, ушёл поэтому –
вехи ставить для меня?
Эх, Валерка, быть поэтами –
не видать ни зги, ни дня.
Потому что звёзды – матери.
Потому что мало их,
тех, что в мире не растратили
горних высей светлый стих.
Может быть, мне лишь мерещится,
что любимец бога он.
Но горит, горит в подсвещнице
свечка, смирная, как стон.
Стон сгорает вместе с пламенем.
Над свечой порхает сон.
Никогда не перестанем мы
петь баллады в унисон.
17.
Привет, Валерка!
Боль как будто рассосалась.
Пёс в Созвездье Гончих псов.
Взвешу то, что мне осталось
в детских чашечках весов.
Только можно ль взвесить дружбу и невинную любовь?
Мне кричит Валерка: «Ну, же! Юным нам не прекословь!».
Нижний Новгород, тогда еще город Горький
Иллюстрация из Интернета
Когда я получила таки, наконец,))) тяжелую спортивную травму (специализация – лыжный марафон), меня, кроме родни, спасал один лишь друг-поэт Валерий Альников. Нам было тогда по 18 лет. Он буквально вытащил меня из этой страшной ямы одиночества, как когда-то потом я вытащила своего пса из карстового провала (это стих «Собака в яме»). Ямы для меня – символ многих явлений в жизни. Вот почему я прохожу мимо них и с содроганием, и со страхом, и с надеждой: вдруг там, в этом страшном одиночестве, кто-то есть, кого нужно вытаскивать немедленно? Хватит ли сил на это? Если вокруг – пустыня или непроходимые дебри? Но вытаскивать нужно!
Где сейчас Валерий, что с ним сталось – неизвестно. Просто он вдруг исчез много лет назад. Найти его следы мне не удалось..
Июнь 2011 год