Посвящается Анне Пиковской
I
Забота у бабушки важных важней –
Едва загорелся восток,
Она надевает пальто поплотней,
В карман опустив пузырек.
Внутри – чудодейственной силы состав,
Поможет от хвори любой.
Целебней десятка лекарственных трав
Божественный цвет голубой.
И эту бутылочку нужно нести,
Отринув опасность и сон,
На остров, где дедушка ждет и грустит,
Болезнью смертельной сражен.
На улице пусто. Оставив подъезд,
Она отправляется в путь.
Печаль ее гложет, тоска ее ест,
Усталость сжимает ей грудь.
По узким проулкам плетется, дрожа,
Петляет извилистый след.
Бандит на нее пожалеет ножа,
И мимо пройдет людоед.
Река наконец перед нею встает
И остров маячит вдали.
Спускается бабушка смело на лед,
Пусть все холодеет внутри,
А в воздухе бесится лютый мороз,
Но путь ее ясен и прям.
Покойники черные, только без кос,
Оскалили рты по краям.
И вот уже близится берег другой,
Где скользкий подъем без перил,
А бабушке больше не двинуть ногой,
Подняться не хватит ей сил.
Но свыше спустился и руку подал
Прохожий старик филантроп,
И бабушка снова стремится туда,
Где муж, огибая сугроб.
За этим сугробом убогий подъезд,
А дальше – больничный покой.
Там дедушка днями ни спит и ни ест,
Почти что совсем не живой.
Рыдают медсестры, рыдают врачи,
Их слезы текут во всю мочь.
Здесь больше им нечего стало лечить,
Больному никак не помочь.
Бросается бабушка быстро вперед,
Пальто расстегнув на лету,
Волшебную скляночку нежно берет
И мужу подносит ко рту.
Губами он тонкую ловит струю,
Глотает, и в тот же момент
Встает и целует супругу свою –
Улыбки, цветы, хэппи энд!
II
Бабушке было двадцать четыре.
Город в борьбе задыхался, гас.
Ждали диверсий, десанта или
Бомбы в которой смертельный газ.
Это по осени. Снег заделал
Бомб работу, и с декабря
Город сделался черно-белым
Супертриллером про себя.
Муж заболел. Рот в прыщах и гное –
Ни лекарств проглотить, ни есть.
Голод, слабость и остальное
Сверхгарантировали смерть.
Спирт на работе достала все же,
Пусть технический – синий чуть.
Он поможет? Как знать, но, может,
Даст немножечко протянуть.
На Васильевский, где больница,
Путь неблизкий, и сил едва.
Нужно как-то приноровиться:
Шаг, другой, снова шаг и два.
Так по снегу, тропинкой тонкой,
Где две линии серых стен
Хроникальною кинопленкой –
Вот такой вот Роман Кармен!
По Неве еще можно как-то,
Дальше – путь наверх ледяной.
Перед набережной и фактом встала –
Здесь не протии одной.
Поскользнешься и встать не сможешь,
Съедешь в черную глубину.
Вдруг какой-то старик – прохожий
Руку девушке протянул.
За спиною оставив реку,
Поднимались они по льду.
Человек помог человеку
В зиму, в сорок втором году.
А в больнице – бинты, бумаги,
Медицинских припарок вонь.
Здесь из города доходяги,
Здесь солдаты с передовой.
В глубине, между стонов, мата,
Хирургических красных луж
Коридор отрыгнул палату,
Где на койке согнулся муж.
Бутылёк голубого цвета
Из пальто извлечен на свет.
«Доктор, можно ему вот это?»
Взгляд, короткий кивок в ответ.
Пробку прочь! Как вода живая,
С синим цветом мешая гной,
Спирт потек по губам, сжигая
Сметь широкой взрывной волной.
В тот же вечер сошли нарывы,
Встал больной, попросил чаёк,
Под ночного налета взрывы
Стал больничный жевать паёк.
Через день, чтоб не ныли ранки,
Он замажет зеленкой рот
И пойдет на завод, где танки
От забора ползут на фронт.
…Это после, а из больницы
Снова тот же знакомый путь.
Холод склеивает ресницы,
И не встать, и не отдохнуть.
Добредет она, хоть не верит,
Но не скоро еще финал.
Этот город как кинозал,
Где идут девять сотен серий –
Беспощаднейший сериал.