Я любуюсь на них, невесомых и молодых,
Непонятных, певучих, беспечных и настоящих,
Проходящих сквозь пальцы, как легкий прозрачный дым.
Я тяжел, как гранит, как корявый и злобный ящер,
Тот, что вышел из моря, последним из древних сих,
И с его раскоряченных лап натекали лужи.
Я иду через жизнь, как сквозь море, угрюм и тих,
Страховидный, шипастый, громоздкий и неуклюжий,
Глядя в спину другим, на изящество тонких форм,
Стрекозиные крылья, венцы, золотую кожу,
Я не смог бы догнать их, помчавшись во весь опор,
И рожденный ползти стать таким, как они, не может.
Так и плелся бы дальше, булыжник, сундук, скала,
Не мечтая о большем, не смея мечтать о новом.
...Но один из них опаляет вдруг край крыла
Или ранит ладони, продравшись через терновник,
И приходит ко мне, опирается на плечо,
Чешую прожигает слезами невольной боли,
И хотя я, казалось бы, вовсе тут ни при чем,
Под зеленой броней что-то быстро и ясно колет.
Я несу его, растянувшегося на хребте,
Забывающего о своем немудрящем горе,
И в такие моменты мне как-то плевать на тех,
Кто твердит: зря такие, как я, не остались в море.