Нечаянная встреча с юностью

Алекс Уланов Элан
Они правили отчёт, и делать это на пляже, куда Алекс неожиданно вытащил его, было намного приятнее, чем в вонючей лаборатории или в номере гостиницы. Вокруг – песок, море, солнце, ласковый ветерок и обнажённые женские фигуры, на которые они время от времени направляли свои солнцезащитные очки. Недельная командировка заканчивалась, все дела, насколько возможно, были завершены, через день – домой.

С Алексом он работал уже больше трёх лет, часто бывал у него и с удовольствием принимал у себя. Их отношения давно вышли за рамки чисто деловых. Отец Алекса был эстонец, а мать русская; сын говорил по-русски чисто, без того акцента, который так любят пародировать наши юмористы;  его рабочими языками были английский, эстонский и русский. Нацелившись слинять в Штаты, он аккуратно, с завидной пунктуальностью, закрывал незавершённые проекты на родине.

Красивым парнем был Алекс, высоким, отлично сложенным, холостым, известным в своём кругу героем-любовником. Неоднократно, вполне серьёзно, но в шутливом тоне предлагал прибывавшему в его расположение приятелю доступ в круг своих сексуально раскрепощенных подруг. Но приезжий каждый раз, постояв на краю, всё решался, да так и не решился переступить черту.

– Всё! Давай закончим с этими чёртовыми бумагами, – сказал Алекс, посмотрев на часы. – Скоро придёт Лина.

Лежавший рядом сделал вид, что имя Лина ему ни о чём не говорит, хотя хорошо помнил случай, поведанный ему Алексом больше года назад за бутылкой коньяка.

– Забыл? Это та, которой я сделал ребёнка!
– Теперь вспомнил. И чего хочет от тебя счастливая мать?
– Пока не знаю, свалилась, как снег на голову,  прилетела вместе с мужем из Нью-Йорка. Он у неё модный художник или дизайнер, богат. Позвонила вчера вечером, сказала, что я ей нужен и назначила встречу на этом самом месте. Не мог же я отказать такой Женщине, Женщине с большой буквы. Хочешь, я вас познакомлю?
– А я вам не помешаю?
– Там видно будет.

Романтическая история, рассказанная в своё время Алексом, выбивалась из общего ряда пережитых им сексуальных приключений и, вероятно, оставила заметный след в его памяти а, может быть, и в его душе.

Близкая замужняя многолетняя подруга Алекса обратилась к нему с предложением сделать ребёнка её знакомой. Брак этой дамы оказался бездетным по вине мужа, и тот по старинке разрешил супруге подобрать себе биологически привлекательного и здорового самца для будущего зачатия с соблюдением необременительной конфиденциальности и без посягательств на отцовские права законного супруга. И Алекс, скорее всего по причине своей надёжности и порядочности, известной в относительно узких кругах, оказался первым подходящим кандидатом.

После непродолжительных колебаний он согласился, но решил для себя, что если партнёрша ему не понравится, то чтобы хоть как-то сохранить самоуважение, проделает свою работу с предельной степенью цинизма. Однако, когда, открыв дверь, впервые увидел на пороге красивую, совсем молодую, элегантную женщину, в глазах которой играли весёлые чёртики, мгновенно забыл и о своих колебаниях, и о негалантных намерениях.

Лучшего секса ни до, ни после неё он не испытывал. Она всё умела, в смысле техники, но не техника была её коньком. Она так тонко чувствовала себя и партнёра, что, казалось, могла подарить блаженство, не прилагая никаких усилий; просто наслаждалась сама, закрыв глаза и, как будто нисколько не заботясь ни о чём; но это только казалось. Их связь продолжалась почти до самых родов. Вскоре Лина с мужем и сыном перебрались в Штаты, а Алекс остался...

– А, вот и она! – воскликнул Алекс, выпрямляясь во весь рост и поднимая над головой, заранее приготовленный букет, который достал из пляжной сумки.

Его приятель остался лежать на песке, внимательно глядя на приближающуюся женщину. Ни один мускул не дрогнул на его лице, не выдал ни жест, ни взгляд. С годами он научился казаться спокойным в неожиданных, иногда по-настоящему сложных ситуациях. Она шла в лучах солнца, в стрингах, с обнаженной грудью, притягивая оценивающие взгляды. Он залюбовался её красивым покрытым ровным загаром телом, которое в последний раз видел, не будем уточнять, сколько лет назад.

Это была Леся, его первая истинная любовь. Только теперь под её ногами лежала не серая крымская галька, а желтый песок Пириты.

– Привет, Лина! Рад тебя видеть! – произнёс Алекс, протягивая ей цветы.
– Здравствуй, Алекс, и я очень. – Она прикоснулась губами к его щеке. – И у меня к тебе дело... – Посмотрела вниз на его спутника и после короткой паузы, негромко. – Здравствуй... Да, это я... А это – ты... Сбылась несбыточная надежда встретиться снова. Когда-нибудь. Как-нибудь!.. – дрогнул, сорвался её голос.
– Здравствуй... Леся.
– Так вы знакомы!!!  Лина, прости, я ему всё рассказал про нас с тобой!
– Ему можно. А вообще-то ты, Алекс, подлый болтун. У меня к тебе срочное дело, и пока ты отправишься заглаживать свою вину, я с радостью побуду со своим старинным знакомым, если он не возражает... Может, переберёмся в мой отель? Муж в Риге, вернётся через день.
– Нет, – сказал Алекс, – Нет, поехали лучше ко мне. По пути купим, чего-нибудь к обеду.
– Слушай, – не согласилась Лина-Леся, – времени у нас мало, лучше оставь нам свои ключи от квартиры, а сам – на задание... Давай, отойдём на минутку...

Алекс уехал, а оставшиеся отправились к нему домой на такси.

– Ты теперь Лина, – говорил он в пути, стараясь отыскать на её носике знакомые милые веснушки.
– Да, Алёна, Леся, Елена, Лина – это всё мои псевдонимы. Обо мне ты, наверно, многое знаешь от этого обормота. Расскажи о себе. Женат? Дети?
– Женат на двоих. Сын. Остальное – быт и работа. Ты похорошела, выглядишь замечательно.
– Наконец-то дождалась от тебя комплимента. Ты тоже неплохо сохранился, возмужал. Что значит на двоих? Один раз пришлось разводиться?
– Нет, после того как ты исчезла, одной жены мне оказалось мало.
– Говоришь загадками. Ладно, потом расскажешь подробнее, если захочешь. Я очень виновата перед тобой и не знаю с чего начать... как просить прощения... Приехали! Давай зайдём в этот магазинчик, потом поднимемся в квартиру.

Первым делом они направились на кухню. И вдруг оба ощутили, как неслышно зазвучали в них отголоски дежавю.  Ну, конечно, ведь и в тот раз они также начали с приготовления еды в пустой квартире...

За столом обменялись сведениями о себе нынешних. Она с мужем и сыном жила в Нью-Йорке. Муж неплохо зарабатывал, она – знакомые теперь называли её Линой – самостоятельно не работала, а преимущественно занималась делами мужа, ну, и в последние годы сыном, конечно. Её стало беспокоить состояние здоровья супруга. Про связь с фактическим отцом своего ребёнка она упомянула лишь однажды, вскользь.

– Прости меня. Я сделала тебе очень больно, я знаю. Горечь горькая, и стыдно... Тогда я ухватилась за тебя, как за спасительную соломинку. Ты был такой хороший, такой неопытный. Но сердцу не прикажешь. Что можно было объяснить? Что до тебя встретила талантливого человека... художника... женатого... Он заинтересовался мной, пригласил позировать. Он зацеловывал моё тело, всё от ресниц до пальчиков на ногах – до оргазма. А когда уходил, я целовала подушки, на которых он лежал. Он был искушённым мужчиной и в моём представлении гением, не унижал, старался сохранить во мне веру в собственные способности – я ведь мечтала, пройдя школу мастерства, получить признание, известность... Он даже умудрился сохранить мою физическую девственность, которая, если помнишь, досталась тебе... И когда он понял, что может меня потерять, ему не стоило большого труда всё переменить по-своему. Что ты молчишь? Все эти годы, вспоминая о тебе, я так хотела, чтобы ты смог меня простить. Что же ты молчишь?
– Молчу, потому что ты всё сказала за меня. Мне было очень больно, даже не думал, что может быть такая боль, которая переносится тяжелее физической, правда, настоящей физической боли я, к счастью, не испытал. Но, как ни банально звучит, время лечит... Всё, что у нас было, навсегда останется с нами. «Что пройдет, то будет мило».

– Спасибо тебе, милый, милый, хороший...

Она подошла к нему, он поднялся со своего места. Она обхватила его шею руками и потянулась губами к его губам. Они, опытные, ещё молодые, мужчина и женщина целовались так, как и должны целоваться взрослые мужчина и женщина, но в памяти их остался образ застенчивого юноши и ещё не полностью расцветшей девушки с крохотными веснушками на носу. И поэтому одновременно они целовались и как тот юноша и как та девушка. И кружилась голова от желания и нежности. И были только они двое в целом мире, созданном для них. И как тогда она, глядя глаза в глаза, проговорила:

– Ты же хочешь меня!..

Отступила на шаг и, одним движением сбросив с себя одежду, перешагнула через неё. Треугольника волос не было – было как у девочки, которая загорала на пляже без трусиков.

– Мода, – улыбнулась на его немой вопрос.

Он расстегнул на себе рубашку.

– Take a towel from the bathroom, – попросила она.

Вместе с полотенцем, немного отрезвев от наполнивших его чувств, прихватил несколько изделий из латекса. Он знал, где приятель хранил их. Войдя в комнату, увидел на её ладошке похожие цветные упаковки. Оба одновременно фыркнули.

– AIDS, – произнесла она. – Мы все там напуганы до смерти.

Сказать, что им было хорошо – ничего не сказать. И опять они были одни в целом мире, и он чувствовал её всю, и она чувствовала его всего и откликалась на каждое его движение, предугадывала каждое желание.

Когда волны наслаждения утихли, он как тогда спросил:
– Тебе было больно?
Она ответила не так, как тогда:
– Нисколько.
– Значит, тебе было хорошо?
– Я же обещала, что в следующий раз будет лучше. Признайся, лучше?

Он кивнул – столько лет прошло, и во второй раз действительно было лучше... физически... И они опять улыбнулись, так как поняли, что не забыли ничего, что случилось тогда, и что сегодня, наконец, получили то, что должны были получить тогда. И им стало грустно...

– Сейчас мне кажется, что ты меня, в самом деле, немного простил, – тихо проговорила она.

Однако пора было приводить в порядок и себя, и всё вокруг себя. Не известно, когда мог вернуться хозяин. Она объяснила, что хочет завести второго ребёнка, который родился бы в Штатах, для этого и решила снова использовать Алекса, а отослала его по срочному важному для неё делу, потому что... потому что... сама не понимает почему... Или понимает... Ах, не всё ли равно! Времени до возвращения в Штаты оставалось мало. Правда, она рассчитывала повторить встречу с Алексом в Нью-Йорке, и не один раз...
Потом вдруг задумалась.

– Слушай, а ты не хочешь подарить мне малыша? Я бы очень хотела...

Он улыбнулся, и покачал головой:
– Нет, я не готов. Для меня это целый лес проблем с непредсказуемым исходом.

Она обиженно надула губы, потом в глазах запрыгали знакомые чёртики:
– Может, тогда ты присоединишься к Алексу и сможешь снять с себя ответственность за отцовство. Признайся, разве он не предлагал тебе проделать что-либо подобное в компании своих дам? С тобой и с ним я бы не отказалась... Ладно, не принимай мои слова слишком близко к сердцу. Все мы чуточку «блондинки»... А когда отправляется твой поезд? Хорошо, запомнила,  и буду ждать тебя завтра с утра у себя в номере. Никого не будет. А в день отъезда приходи в любое время к Алексу. Мы с ним будем рады. Но сегодня мне пора отправляться к себе, важная встреча. Вероятно, Алекс, задержится допоздна. Проводишь?

При расставании она, заглядывая в глаза, попросила обязательно встретиться с ней завтра и послезавтра, и они обменялись телефонами.

Утром созвонились и снова остались вдвоём. И снова у них был защищённый яркий, нежный и беспредельный секс. Но теперь они были ближе к себе сегодняшним, стало меньше нетерпеливого юношеского; теперь они вели себя спокойнее, потому что узнали друг друга за вчерашний день. И их любовь была более изощрённой или, скажем проще, более бесстыдной, но не менее счастливой.

Вспомните, сколько всего счастливых дней было у вас во взрослой жизни? Он мог сходу назвать счастливым день, когда Леся впервые отдалась ему. – Это был день надежды на счастье. Ещё он помнил тот миг, когда, коснувшись ладонью скобы на заднем борту «Урала», спрыгнул в гражданскую жизнь после тяжёлых армейских лет. – Это был день избавления от неволи и опасности. И ещё он помнил ту ночь, которую провёл со своей будущей женой, и рождение сына, и потом через несколько лет новую близость с другой женщиной – опыт грешного, неистового, любовного треугольника. Так вот, и вчерашний, и сегодняшний день без сомнения вошли в этот короткий список счастливых дней взрослого человека.

В день отъезда он вопреки обещанию решил не заходить к Алексу и уехать не попрощавшись. Но желание ещё раз увидеть её пересилило. По пути купил бутылку коньяка и прямо на улице глотнул из горла, желая таким способом поставить ещё один барьер, между ними и собой. Потому, что зачинать ребёнка в пьяном виде было нельзя, и присоединяться к трезвой парочке, которая, вероятно, сейчас именно этим и занималась, тоже было нельзя.

Он позвонил в дверь, и был весело встречен полуодетыми любовниками, которые быстро сообразили закуску к его коньяку, и как бы невзначай положив на край стола несколько цветных упаковок, пригласили присоединиться к ним, стараясь преодолеть его нерешительность демонстрацией своих откровенных ласк, которые на его глазах перешли в реальный незащищённый секс. Он был пьян, но не сильно и смотрел, как товарищ ... его первую любовь (он не хотел использовать это грубое, матерное слово, но оно само просилось на язык), и почти не чувствовал ревности.

И ему становилось всё грустнее и спокойнее. И будто сквозь сиреневый туман стали проступать очертания того пути, который с неизбежностью привёл к их расставанию тогда и к невозможности украсть сегодня у беспощадного времени хоть капельку того, чего не случилось много лет назад. Он отчетливо понял, что никогда, ни при каких обстоятельствах они не могли бы быть счастливы вместе. Возникнув по какой-то неуместной ассоциативной цепочке, промелькнула мысль, что многие также как он сейчас безучастно наблюдают за тем, что делают с их страной, и сам усмехнулся глупому пафосу этого пьяного сравнения.

Пора было отправляться на вокзал; вызвали такси. Она оделась проводить его, твёрдо отклонив предложение Алекса поехать вместе с ними. На перроне остановилась и всем телом прижалась к нему:

– Прости, нам обоим было больно, я хотела вызвать у тебя ревность – обиделась на твоё «что пройдет, то будет мило».
– Не моё – Пушкинское. Что касается ревности, у тебя получилось. – Потом, желая сказать, что-нибудь хорошее на прощанье, вспомнил и как-то по-детски, с пропусками, почти продекламировал те слова, которые впервые пришли ему в голову после того, как потеряв её, набрёл на старые цветущие яблони и с тех пор, вспоминая их скоротечное прошлое, повторял про себя: «Поздней весной, даже в начале лета на островах вблизи старинного дворца расцветают яблони. Большие деревья становятся необычно розовыми, листьев не видно – одни цветы. Тёплый ветерок с залива слегка раскачивает ветки и начинает осыпать крупные лепестки. Но пока они ещё не осыпались, пока можно подставить лицо навстречу тёплым солнечным лучам и голубому небу, щемит сердце и, сознавая краткость пролетающих мгновений, надеешься, что и через год, и через два, много раз после тёмной зимы, придешь сюда и непременно увидишь цветущие яблони надежды...»

Он вошёл в вагон, а она отправилась к ожидавшему такси. Вспомнив примету, остановилась, дождалась, пока последний вагон, отцепленный от притащившего состав локомотива, плавно дёрнулся и стал удаляться, и махнула несколько раз рукой вслед подрагивающим рубиновым огонькам. И пока шла к такси, перебирая в уме всё, что ещё предстояло сделать до отлета в Нью-Йорк, отчётливо ощутила исчезновение того неопределённого чувства вины, которое беспокоило её все эти годы при воспоминании о нём. Потому что с ним она никогда не достигла бы того, что имела сегодня, и они никогда не были бы счастливы вместе. Надо было помочь Алексу устроиться в Штатах. Здоровье мужа беспокоило всё больше, а Алекс, как-никак был отцом её сына и, возможно, будущего второго ребёнка, который должен был родиться полноправным гражданином США.

Он же, стоя в темноте пустого купе, долго, не отрываясь, смотрел на огни, проплывавшие за оконным стеклом... Щёлкнув выключателем, взглянул на обложку журнала, оставленного на нижней полке, куда поставил багажную сумку. Рассказ «Нечаянная встреча с юностью».

«Вот уж, в самом деле, нечаянная встреча с юностью. Так что же произошло? Рассказать своим жёнам? Или промолчать?..» И наугад открыл страницу...

Он не успел ничего прочитать. Ему помешала ввалившаяся в купе подвыпившая компания, которая, опаздывая, успела вскочить в последний вагон, и теперь добралась до своих мест. И он так никогда и не узнал, что муж Леси был давно болен, подцепив вирус иммунодефицита ещё до того, как она сошлась с Алексом и родила от него сына. Специалисты обнаружили впоследствии редкую аномалию:  обычные тесты тогда не показывали наличие ВИЧ в крови немногочисленной особой группы обследуемых. Для диагностики заболевания это наблюдение было шагом вперёд, для инфицированных – практически ничего не меняло. Второго ребёнка ей родить не удалось. Сначала умер её муж, потом сын. Дольше всех боролся за свою жизнь Алекс, но последней умерла она. Раздавленная горем, истратившая на лечение близких все сбережения, она не боролась за свою жизнь, потому что не хотела жить. За неделю до смерти в полусне-полубреду произнесла по-русски, обращаясь непонятно к кому: «Бедный, он не знает, что мы никогда не могли быть счастливы вместе. Завтра непременно скажу...» Но на завтра сознание не вернулось к ней и не возвращалось уже до самого конца. Среди её бумаг оказался рисунок, на котором была изображена цветущая яблоневая ветка и рядом та же ветка, согнувшаяся под тяжестью плодов. На обороте по-английски было написано примерно следующее: «На побережье, около развалин старинного замка колышутся на ветру ветви яблони, цветы которой дарят надежду, а плоды – счастье». Слово «счастье» было зачёркнуто и изменено на «несчастье».

        Сквозь цветочный чертог проступила судьбы неизбежность...
        Ткнула в сердце игла – наперёд про потери забудь.
        Безрассудно сберечь бесконечную мне к тебе нежность,
        Нам с попутным теченьем придётся отправиться в путь.

        Мы расстались. Но яблони те, не молясь, вспоминали,
        Повзрослевшие лица от внутренней боли кривя.
        Не понять было слов – ветру ветви неслышно шептали:
        Красота – цвет надежды. Плодов дожидаться нельзя...

2009 – 2011
«крайняя» редакция прозаической миниатюры
фото из инета