* * *
Затуманилась зорька ясная,
разненастилось поутру,
в тучи спряталось солнце красное,
и роса дрожит на ветру.
Разгулялася непогодушка,
дождь неласковый моросит,
затуманен взор у лебедушки,
и грустит она, и молчит.
А в глазах печаль, да слезиночки,
и дрожат ресницы ее,
забрала в полон грусть- кручинушка,
миг прощания настает.
Снова ей страдать, ждать да мучиться,
звук шагов ловить у плетня.
Ой, дороженька, ты – разлучница,
где ты кончишься для меня?
Ой, ты времечко, беспощадное,
и прошедших дней не вернуть.
все гляжу в лицо ненаглядное,
да в глаза боюсь заглянуть.
Тучи по небу хороводятся,
от тоскливых дум ноет грудь.
помоги же нам, Богородица,
пережить разлуку и грусть.
ТЫ НЕ ПОЙ В САДУ…
Ты не пой в саду моем, соловушка,
песен о любви и о весне,
и, как прежде, не кружи головушку
колдовскою трелью при луне.
Не буди уснувших чувств, обманутых,
не мани несбывшейся мечтой,
нанесли они на сердце рану мне,
и наполнили его тоской.
Под твои печали соловьиные
я познала горестный обман,
что настиг меня под той калиною,
где под утро стелется туман.
Где я перестала быть зазнобушкой,
где душа сгорела, как в огне.
Так не пой в саду моем, соловушка,
песен о любви и о весне.
БАБЬЯ ДОЛЮШКА
Травы в полюшке за овражками даже в десять рук не скосить.
Бабья долюшка - ноша тяжкая, и носить ее, не сносить.
С заливных лугов веет холодом, осень в дверь стучит и года.
Пробежав бегом, скрылась молодость и растаяла без следа.
Дерева шумят над поляною, ветерок их гнет озорной,
а была и я, и желанною, и любимою, и родной.
Дождик вывесил в небе радугу, да такую, что нету сил,
В сердце боль носить больше не могу, чтоб ночами не голосить.
Навевает грусть мята с кашкою, и я слез сдержать не могу,
и гадать боюсь на ромашках я, что растут на этом лугу.
Чтоб не маяться, ставить точку ли, чтоб душе остыть навсегда?
Но случается: сердце ночкою затрепещет вдруг, как тогда.
Бабья долюшка – больно тяжкий груз, и носить его, не сносить.
Ой, ты, полюшко, в небе радугу погаси, прошу, погаси!
* * *
В поле у ручья
спрятала трава
тоненькую тропочку к овражку.
там, где для меня
он тогда срывал
белые душистые ромашки.
Ночью, как на грех,
трели соловья
до утра уснуть нам не давали.
На ромашках тех
все гадала я,
а они печаль мне нагадали
Ночь была нежна,
и ласкала нас,
месяц улыбался нам румяный,
и не от вина
я была хмельна,
от того, что я была желанной.
Он же обманул:
стала я ничьей,
но не обманули те ромашки.
Счастьем промелькнув,
высох тот ручей
и исчезла тропочка к овражку.