Главы из повести (Наши Друзья) / Стихи.ру

Сергей Сухонин

Жил да был мальчик Рома Макаров. И было ему шесть лет. Он жил с папой и мамой в обычном пятиэтажном доме, каких в городе, что грибов в лесу. Но Роме казалось, что их дом единственный и неповторимый. Впрочем, в этом с ним и взрослые согласны были; ведь раньше на этом месте постоялый двор находился, где «по преданьям старины глубокой» нечистая сила водилась. Да и в наше время в некоторых квартирах, нет-нет, да и случится что-нибудь странное; то стол по комнате покатится, то дверцы шкафа сами собой откроются, а потом снова закроются. А баба Тамара из второго подъезда всем жаловалась, что к ней черт в окошко заглядывает. Но бабе Тамаре мало кто верил, только помолчать просили, чтобы детей не пугать. Однако, если кто и вправду боялся, то только взрослые. Детей эта чертовщина нисколько не страшила. Подумаешь, черт в окошке! По телевизору и не такого насмотришься.
Сам же Рома просто мечтал с чем-нибудь эдаким столкнуться, интересно ведь!
И вот однажды папа с мамой ушли в гости и первый раз оставили Рому одного. Рома страшно обрадовался: вот он какой большой и самостоятельный!
Когда дверь за родителями закрылась, Рома бросился на кухню искать конфеты. Их мама в столе, среди банок-склянок для гостей прятала. Но на кухне Рома увидел стоящего рядом с кухонной плитой чертенка, маленького такого, ростом еще меньше Ромы, но волосатого с ног до головы. Пустая ваза из–под конфет стояла вверх дном на холодильнике, а разноцветные фантики валялись по всему полу.
– Ты кто? – удивился Рома.
– Черт, – ответил непрошеный гость писклявым голосом.
– Черт? – Насупился Рома. – А зачем ты наши конфеты украл Черт?
– Решил твой грех на себя взять,– рассмеялся чертенок, а ты что, совсем меня не боишься?
– Да нет, – честно признался Рома, – я никого не боюсь.
– Ну и напрасно, меня надо бояться.
– Давай тогда так поиграем, – обрадовался Рома, – сначала я тебя буду бояться, а потом ты меня будешь бояться.
– Это плохая игра, мы никогда не боимся людей.
– Никогда – никогда?
–Абсолютно никогда.
–Даже меня?
–Ты очень высокого мнения о себе.
–Конечно, меня даже воспитательница в садике боится.
–Подумаешь, воспитательница! – хмыкнул чертенок. – Я однажды самого Вельзевула напугал.
–Визивул – это хорошо, – похвалил Рома, хотя совершенно не знал, кто он такой, – но Визивул твой все-таки не воспитательница.
–Да отстань ты со своей воспиталкой! Скажи лучше, ты писать умеешь?
–Нет еще, – честно признался Рома.
–Плохо, очень плохо.
–Почему плохо?
–Мы бы с тобой договор подписали: ты мне душу, а я тебе – чего хочешь.
–А нельзя так: ты мне, что я хочу, а я тебе – мамину душегрейку?
–Что за душегрейка?
–Ну, как пиджак папин, только без рукавов.
–Какой ты смешной мальчик, с тобой не соскучишься.
–Это верно,– сразу же согласился Рома и, схватив чертенка за рога, потащил его со стола.
–Ты что!? Отпусти, слышишь, отпусти, невежда! – заорал чертенок, пытаясь вырваться. – Я же тебя сейчас в бараний рог согну!
Но сила чертей заключалась только в страхе, который они вызывают у людей своим видом. Рома же был слишком маленьким, чтобы бояться какой бы то ни было чертовщины. Он приволок чертенка в большую комнату и посадил на диван, стоящий под настенными часами с маятником.
Чертенок, насупившись, истуканом застыл на том месте, куда его посадил Рома. Так он и сидел, пока настенные часы, по какой-о неведомой причине, не свалились вдруг со стены, и не шмякнули чертика по рогатой голове. Рог полетел в одну сторону, чертенок в другую. Тогда он зажмурил глаза, и от обиды замахал хвостом, почти, как рассерженный котенок.
–У тебя хвост есть! – обрадовался Рома и с такой силой дернул за этот хвост, что чуть не оторвал его.
–Ты плохой мальчик! – заплакал чертенок. Он поднял с пола обломок рога, и залез под диван.
–Какой позор на мою голову, какой позор!– Доносилось из-под дивана.
Он казался таким маленьким и беззащитным, что Рома пожалел его. Он присел на корточки и, заглянув под диван, сказал:
–Ты не плачь. Хочешь, я тебе машинку подарю, заводную. Правда, у нее колеса не хватает, но зато пружина цела.
–Не надо мне твоей машины!
–Ну, тогда барабан возьми. Хочешь барабан?
–Барабан? – переспросил чертенок, – целый?
–Целый, целый, только палочек нет.
–А почему?
–Я их о папину голову сломал.
–А чем же я буду играть?
–Хвостом, конечно.
–Это идея. Тащи сюда барабан, – обрадовался чертенок.
Рома быстро сбегал в детскую комнату и принес большой красный барабан, который действительно еще не успел сломать.
–Вот, – сказал он, ставя барабан на пол.
Чертенок обошел вокруг барабана и сильно ударил по нему хвостом один раз, второй, третий, потом забарабанил непрерывно, да так часто, что удары слились один с другим и по комнате разнесся мощный, звероподобный рев. Даже Рома заткнул уши, а снизу застучали по батарее, требуя тишины. Потом застучали сверху и, наконец, позвонили во входную дверь. Но Рома ничего не слышал, а чертенок все бил и бил по барабану, выплясывая при этом какой–то дикий танец. Наконец он уморился и, прекратив свою канонаду, запрыгнул на письменный стол и разлегся там в непринужденной позе. В наступившей тишине сразу стали слышны и батарейный перестук, и требовательный звонок в дверь.
–Кто там? – спросил Рома, подбегая к двери.
–Прекрати сейчас же шуметь! – послышался сердитый голос соседа по площадке.
–А это не я, – ответил Рома.
–Такой большой мальчик, а врун!
Хотел Рома на это возразить, но тут чертенок, передохнув немного, снова заработал своим хвостом: бух–бух–бух!
–Хватит! – кричали из-за двери.
Тук–тук–тук! – стучали по батарее.
–Уймись, хулиган! – это снова из-за двери.
–Да ну вас всех, – сказал Рома и ушел в комнату в тот самый момент, когда чертенок особенно сильно взмахнул своим хвостом, и барабан развалился пополам.
–Ну вот, – захныкал Рома, – мой барабан сломал.
–Нет, мой,– возразил чертенок, – ты же мне его подарил.
–Да, подарил, но не насовсем, а поиграть. Козел ты однорогий, а не черт!
–Да как тебе не стыдно! Сам же мне рог сломал, а теперь дразнишься!
–Я и второй сломаю, – ответил на это Рома и бросился на чертенка.
Они закружились по комнате, роняя стулья. Потом чертенок попытался спастись на занавеске, но сорвал ее с карниза и грохнулся вниз.
–Да прекратишь ты, или нет!? – кричал чертенок, пытаясь вырваться из Роминых рук. Но тот крепко держал его за хвост и за уцелевший рог.
–Вот и родители вернулись, – предупредили из–за двери, – теперь тебе будет на орехи!
–О, Вельзевул! – прошептал про себя чертенок. – Если родители такие же, как и сынок, мне крышка!
Он рванулся изо всех сил и, оставив в Роминых руках полхвоста и второй рог, выпрыгнул в открытую форточку. При этом он перевернул письменный стол и разбил пару горшков с цветами.
–Что это за черт!?– взревел Ромин папа, врываясь в комнату.
–Самый настоящий черт, – ответил Рома, залезая под диван.

Как Рома в футбол играл
Рома, Коля Иванов и еще человек пять детей гоняли во дворе футбол. Места для футбола было маловато, так, небольшой пятачок между домами, причем в самой середине этого пятачка стояла развесистая береза, а сбоку, на железных столбах, висели веревки для белья. Одними воротами служили два растущих рядом дерева, а другие были нарисованы на стене трансформаторной будки. Рома старательно пинал мяч при каждом удобном случае, но по нему попадал редко, чаще по чьим-нибудь ногам. Всех лучше играл Коля Иванов. Он забил уже два гола и опять рвался к воротам с явным нетерпением забить третий. А так как Рома играл за другую команду, то, оказавшись рядом, попытался выбить у него мяч, но сумел лишь подставить ножку, и Коля плюхнулся на землю со всего маху.
– У, бегемот! – закричал он плаксивым голосом.
А Рома подхватил мяч и погнал его к другим воротам.
– Штрафной! – кричали ему вдогонку.
Рома обернулся на бегу и в ту же секунду врезался в дерево, то самое, что росло посередине площадки. Он так и сел рядом с ним, держась за голову.
Коля, уже очухавшись, быстро подобрал мяч и пробил штрафной, но мимо. Мяч отскочил от стены трансформаторной будки и покатился прямо к Роме, который, не вставая, со злостью отпихнул его от себя.
– Гол! – закричали ребята.
Ромино настроение тут же улучшилось. Он вскочил на ноги и снова включился в игру.
Но тут появилась баба Галя, Колина соседка, с большим тазом белья.
_ А ну, мелюзга, брысь отсюда! – гаркнула она.
– А где нам в футбол играть? – робко спросил Коля Иванов.
– Где хотите, – равнодушно ответила баба Галя. – А тут чтобы и духу вашего не было!
Она начала вешать на веревку пододеяльник.
Коля со злостью пнул по мячу, и тот, описав короткую дугу, залетел прямо вовнутрь этого пододеяльника.
– Ах ты, шпана! – закричала баба Галя, бросаясь на Колю с мокрой наволочкой в руке.
Дети кинулись врассыпную.
– Я вот вам сейчас, бездельники! – выходила из себя баба Галя, не прекращая погони. – Всем уши надеру! Но тут она зацепилась ногой за корень дерева и кувыркнулась прямо в кучу мусора.
– Господи, что же делается! – заголосила она уже другим тоном. – Ироды, право ироды!
Баба Галя с кряхтением поднялась на ноги и попыталась стереть грязь с лица не менее грязной теперь наволочкой, что, конечно, не придало ее лицу свежести. А Рома тем временем подобрался к висящему на дереве пододеяльнику и извлек из него мяч.
– Ах ты проходимец! – закричала опять баба Галя.
Рома метнулся в сторону и, перевернув по пути таз с бельем, умчался со скоростью антилопы.
– Ну и дети пошли! – жаловалась сама себе баба Галя, собирая ставшее черным белье. Она уже не в силах была кричать и возмущаться, только бубнила под нос. Дети, слегка подхихикивая, наблюдали за ней из-за мусорного ящика.
– Ушла! – облегченно сказал Рома и, подкинув мяч перед собой, пнул его изо всех сил. А так как он был плохим футболистом, мяч полетел не на площадку, а прямо в открытое окошко бабы Галиной квартиры. Муж бабы Гали, дядя Володя, сидел в это время за столом и обедал. Он как раз подносил ложку ко рту, когда мяч залетел в комнату и плюхнулся в тарелку с супом. И весь суп выплеснулся на его белую майку.
– У-у-у, – завыл дядя Володя по-волчьи и бросился к двери. На лестничной клетке он налетел на бабу Галю и выбил у нее из рук таз с бельем. Таз этот загремел вниз по лестнице наперегонки с дядей Володей, так и норовя ударить его по ногам. Но дядя Володя от него все же увернулся и, преодолев еще несколько лестничных маршей, выбежал на улицу.
– Здравствуйте, дядя Володя, – нахально приветствовал его Рома, – наш мячик к вам не залетал?
– Залетал, залетал, – пробасил дядя Володя, совершенно обалдев от такой наглости.
– Хорошо бы его назад получить.
А баба Галя в это время, войдя в комнату и увидев в тарелке с супом злополучный мяч, тут же выкинула со злости в окошко и мяч, и тарелку.
– Конечно, получишь, – отвечал Роме дядя Володя, – только не мяч, а ремня!
Бух! Упала к его ногам несчастная тарелка и разбилась на мелкие кусочки. Шмяк! Ударился мячик об асфальт. А Рома его хвать! И был таков. Бедный дядя Володя махнул на все рукой и отправился домой, где поругался с бабой Галей и с расстройства завалился спать. А футбол во дворе продолжался. Коля Иванов забил еще два гола, а Рома еще два раза пнул его по ногам. Потом все-таки попал и по мячу, да так сильно, что он взлетел на самую верхушку березы, что росла посередине площадки, и застрял там.
– Сам запиннул, сам и лезь, – сказал ему Коля.
– Высоковато, – ответил на это Рома, – а может его сбить чем-нибудь?
– Верно! – обрадовался Павлик, что жил в квартире напротив Ромы. Он стащил с ноги ботинок и, размахнувшись, как следует, швырнул его вверх. Но ботинок до мяча не долетел, а, отскочив от ветки, шмякнулся на Колину голову.
– Ой! – закричал Коля.обиженно и отошел подальше от березы.
А Рома подобрал с земли ботинок и тоже хотел бросить, Павлик схватил его за руку.
– Это мой ботинок, – сказал он, – мне и кидать.
Но Рома не отдавал .
– Дай хоть разок кинуть, – попросил он.
– Не дам! Снимай свой и кидай! Отпусти, кому говорят!
– Не отпущу!
Они вырывали ботинок друг у друга до тех пор, пока не разорвали его пополам.
– Ну вот! – захныкал Павлик. – Что я теперь дома скажу?
Рома почесал в затылке и снял с правой ноги свой ботинок.
– Разойдись! – скомандовал он и швырнул ботинок вверх.
Ботинок почти долетел до мяча и застрял рядом с ним.
– Ха–ха! – сказал на это Коля. – Так и придется тебе на дерево лезть.
– Не полезу, – угрюмо ответил Рома, – у меня еще один ботинок есть.
Вскоре и левый Ромин ботинок повис рядом с правым. Остальные мальчишки, решив не отставать от Ромы с Павликом, также начали швырять вверх свою обувь, и скоро все остались босиком, кроме Коли Иванова, который стоял в сторонке и посмеивался. Зато береза стала похожа на новогоднюю елку. И тут появился Ромин папа с лестницей в руках. Он уже давно наблюдал за мальчиками из окошка и решил прийти на помощь. Он приставил лестницу к березе и полез наверх.
– Видите, какой папа у меня молодец, – сказал с гордостью Рома, – сейчас он нам быстро все достанет.
Но тут старенькая лестница, три зимы пролежавшая на балконе и вконец прогнившая, с треском переломилась пополам.
– Ух ты! – пробасил папа, падая на землю.
– Ты не ушибся? – спросил его Рома.
– Не очень, – ответил папа, потирая бок.
– Тогда придумай что-нибудь.
– А чего тут думать – трясти надо.
Папа обхватил березовый ствол руками и стал его изо всех сил раскачивать. В ту же секунду устремился на него целый поток детской обуви: шмяк, шмяк, шмяк – и все по голове. А напоследок мячик – бух!
– Ура! – закричали ребята.
Все были довольны, кроме Павлика.
– А Рома мой ботинок разорвал, – пожаловался он его папе.
– Ну-ка покажи.
– Вот, – Павлик подал ему разорванный ботинок.
– Что же, это дело поправимое. Пойдем, я его зашью.
– Здравствуйте, Виктор Сергеевич, – сказала появившаяся откуда-то баба Галя, – все белье мне в грязи вываляли, паршивцы и мяч прямо в окошко запиннули.
– Правда?
– Мы нечаянно! – закричали мальчики.
– За нечаянно бьют отчаянно! Полдня стирала, полоскала, а вы... – баба Галя махнула рукой и, всхлипывая, удалилась.
– Да, нехорошо вы поступили, чужой труд надо уважать.
– А где нам в футбол играть? – спросил Коля Иванов.
– Мне кажется, что с другой стороны трансформаторной будки и места побольше, и белье никто не вешает.
– Но там же ямы одни!
– А у вас что, рук нет? Взяли по лопате и разровняли площадку. У кого лопата дома есть?
– У меня, у меня! – раздалось несколько голосов.
– Значит, так. Я сейчас Павлику ботинок зашью, вы сходите к Галине Александровне, извинитесь, потом домой за лопатами и – за работу. А я попозже выйду, помогу и ворота настоящие сделаю.
– Ура!
Отныне мальчикам больше не мешали играть в футбол, а они никому не пачкали белье и не дергали нервов.

Как Рома с тетей Дусей на Кощея ходили
Прошло несколько дней, как Рома сосиску Клеопатру в ведерко посадил, потом неделя, потом еще одна, но всходов никаких не было. Рома уж рукой на это дело махнул, тем более что лето во дворе, а значит – каникулы. Потому он целыми днями во дворе пропадал и лишь под вечер дома появлялся, изодранный, испачканный и без половины пуговиц на рубашке. Мама замучилась ему эти пуговицы пришивать и штаны стирать, обещала каждый день его дома запереть, а потом решила к тетке в деревню отправить. Рома в иное время и обрадовался бы, да про ведерко на подоконнике вспомнил: а вдруг в его отсутствие и произрастет что? Однако мозгами пораскинул немного и решил ведерко с собой взять.
И вот однажды утром собрали они вещи да и махнули с мамой на вокзал. На вокзале на электричку сели и через час с небольшим уже приехали. Потом, как со станции сошли, километра четыре полем прогулялись и к тете Дусе в дом завалились.
Тетя Дуся обрадовалась:
– Ромулечка, лапочка моя приехала, ужо ты у меня килограмм на пять поправишься, никак не меньше!
А мама в ответ:
– Только построже с ним, построже, а то он на шею сядет.
Но тетя Дуся – женщина здоровая, шея у ней – дай бог, на эту шею и втроем сядешь – не заметит.
Посидела мама в гостях, чайку попила, да домой и укатила. А Рома зажил себе припеваючи, по всей деревне носится, по-петушиному кукарекает, по-коровьи мычит, кошек за хвосты таскает. Но про ведерко свое он, все-таки, не забыл: сначала на веранде его поставил, а потом, подумал-подумал, да пересадил из него Клеопатру в сад. И через неделю выросло на этом месте дерево невиданное, ни на какое другое не похожее. Тетя Дуся диву давалась, все выпытывала у Ромы, что он здесь посадил. Рома объяснил, что семечко какое-то ему в школе подарили, а что за семечко, он и сам не знает. Действительно, разве поверила бы тетя Дуся рассказу о сосиске Клеопатре.
Но вот еще неделя миновала, и дерево высотой с дом вытянулось и в ширину раздалось метра на два. И еще вырос на том дереве плод невиданный, на арбуз похожий, только цветом, как апельсин. Висел, висел он несколько дней, да на землю и упал. Подобрал его тогда Рома и в дом принес, а что с ним делать – не знает, необычный ведь плод. Ходил вокруг да около, в затылке чесал, глазами моргал, ни до чего не додумался. Но тут тетя Дуся с ножиком подошла и говорит, что если уж созрел плод, надо его разрезать и посмотреть, каков он из себя, может, его и есть-то нельзя. Согласился Рома, и тетя Дуся плод этот невиданный на две части разрезала. А оттуда птица-синица выпорхнула и на подоконник села. Сидит, перышки клювом разглаживает, на Рому с тетей Дусей посматривает. И еще бумаги листок внутри плода оказался. Развернул его Рома и следующие строки прочитал: идите за птицей-синицей в лес сказочный, заповедный, помогите тем, кто в помощи нуждается, накажите тех, кто зло творит, – будет вам за это счастье и богатство. Удивилась тетя Дуся, стала снова Рому пытать, что это все-таки за плод такой. И рассказал ей Рома все, как есть, ничего не утаил. Подумала-подумала тетя Дуся, да и решила вместе с Ромой идти. Вот они еды побольше в сумку положили, туда же куртки теплые сунули и вышли с порога. А птица-синица перед ними летит, дорогу показывает. Долго ли, коротко ли, неважно, но пришли они, наконец, в лес дремучий, какого в этих краях отродясь небывало. Стали пробираться они сквозь бурелом, через топи непролазные и оказались на полянке невеликой, и стояла на той полянке избушка на курьих ножках. Птица-синица тогда крыльями взмахнула и прочь улетела.
Кашлянул Рома в кулак и крикнул, как в таких случаях положено: повернись, мол, избушка ко мне передом, а к лесу задом. Избушка и повернулась. А оттуда Баба Яга злющая-презлющая как выскочит, да как на Рому накинется: чего это ты, хулюган такой-сякой, здесь командуешь? Я, мол, хоть и старая, да сожрать тебя в два счета могу. Но тетя Дуся ей тоже пару ласковых выдала, пригрозила избушке ноги оторвать, да ступу отнять, чтобы огурцы в ней солить. Баба Яга притихла тогда малость и стала интересоваться, зачем они к ней в гости пожаловали. На это Рома ответил без утайки, что пришли они обиженных защищать, да обидчиков наказывать. Испугалась Баба Яга, какая я, говорит, теперь обидчица? Саму-то все обижают. А вот Кощей Бессмертный никак угомониться не может, к нему, мол, и идите. Там и обиженных море, и обидчиков – друзей Кощеевых, не счесть. А чтобы не заблудились в лесу, дала Баба Яга клубочек. Рома поблагодарил за подарок, на землю этот клубочек бросил, как в сказках делается, тот впереди и покатился. Час катится, второй катится, Рома с тетей Дусей следом идут. Вот лес кончился, вышли они в поле, а на том поле дуб одинокий стоит, в пять обхватов толщиной, до облаков высотою. А около дуба старец древний сидит, борода до пояса. Подкатился к нему клубочек и остановился. Старец бородою потряс, покашлял в кулак, да и спрашивает, откуда, мол, путь держите, по какой надобности в тридесятое царство забрели. Объяснил ему Рома все как есть, и сам, в свою очередь, спросил, кто он такой и почему под деревом сидит. Отвечал на это старец, что сидеть ему здесь, пока Кощей поганый по земле ходит и зло творит. Так уж судьбой ему предначертано много-много лет назад. Под этим деревом его детство прошло, молодость, под ним он и состарился. А на дереве том сундук кованый висит, в котором смерть Кощеева спрятана. Много было охотников до сундука добраться, да никому еще это не удавалось; защищают сундук кованый верные слуги Кощеевы – только на дерево кто полезет, они тут как тут. Поинтересовалась тогда баба Дуся, что это за слуги такие, как выглядят. Ответил на это старик, что разные, мол, они облики принимают. То воронами черными обернутся, то волчьей стаей, а то войском чингизхановым. А потому не под силу Роме с тетей Дусей Кощея извести, лучше уж пусть возвращаются откуда пришли, чтобы без толку головы свои не сложить. Почесал Рома в затылке, пошевелил мозгами и решил Кощея с его слугами перехитрить: зачем, мол, нам на дерево лезть? Спалим его, сундук сам и свалится. Тетя Дуся Рому за сообразительность похвалила, к дубу подошла, спички из кармана достала, да и зажгла сухие ветки, что в изобилии у ствола лежали. Вспыхнули они как, порох так, что бабе Дусе срочно убегать пришлось. Но по дороге она и старика прихватила, который неподвижно под деревом сидел и сам, видимо, не мог с места встать. А дерево все огнем занялось, до самой верхушки. Баба Дуся издали за пожаром наблюдала, старика под мышкой держа. Рома тут же стоял и что-то под нос насвистывал. Вдруг страшный крик раздался и перед ними чудише невиданное предстало: с ног до пояса человек, а выше – вылитый крокодил. Зубами чудище щелкает, на тетю Дусю надвигается. Тетя Дуся тогда недолго думая перехватила старика за ноги, да как им по чудищу шмякнет – только звон на всю поляну пошел. Пошатнулось чудище, в сторону отпрянуло, и тут на него сверху сундук упал и в лепешку превратил. Сам сундук от удара раскрылся, оттуда волк вывалился, но не побежал никуда, ибо в огне поджарился. Рома волка пнул по брюху – оттуда – заяц, тоже жареный, а из зайца – утка. Утка, правда крыльями помахала, но тут же и околела, перед смертью успев яйцо вареное снести. Рома яйцо разбил, иголку оттуда выковырял и себе в рубашку воткнул. Тут старик очухался и стал тетю Дусю ругать, которая все еще его за ноги держала. Тетя Дуся старика, конечно, отпустила и долго извинялась, объяснив, что с дубиной его спутала. Впрочем, не очень обиделся старик, ведь его от сидения под деревом освободили. Кощей, правда, еще жив был, но ведь дерево то сгорело, и сундука больше нет. Какое уж тут сидение? Свистнул старик три раза и, неведомо откуда, три коня златогривых примчались и как вкопанные, встали. На этих конях мы, мол, в царство Кощеево поедем, объяснил старик, – там с ним и счеты окончательно сведем.
– Ну, на конях, так на конях, хотя бы лучше на «жигулях», – так баба Дуся отвечала и, подойдя к одному из этих коней, попыталась на него верхом сесть. Да не вышло ничего – никак ногу не закинет. Тогда Рома решил попробовать. Разбежался он посильнее, подпрыгнул, за седло ухватился, подтянулся, да задом наперед в него и сел. Но, если уж забрался наверх, перевернуться наоборот дело – нехитрое. Старик, в свою очередь, за спину коня ухватился и – ни туда, ни сюда. Баба Дуся решила на помощь прийти, за ноги его схватила и вверх подсадила. Старик лег на седло брюхом и – кувырк через коня на землю. Умные кони тогда колени подогнули, наземь легли, тут их незадачливые наездники и оседлали.
Итак, трое «богатырей» в путь тронулись. В середине и чуть впереди тетя Дуся, ладонью от солнца глаза заслоняет, словно Илья Муромец, вдаль смотрит. Справа Рома едет, в конскую гриву вцепившись, по сторонам озирается. Слева старик из-под дуба; качает его туда-сюда, но ничего, держится.
Долго ли, коротко ли ехали, наконец, до дворца Кощеева добрались. Дворец этот стеной каменной был обнесен, а на стене воронья стая сидит, покой кощеев охраняет. Как увидали вороны незваных гостей, в небо поднялись с криком громким, и потемнело небо от вороньих крыльев. Схватился тут старик за голову, запричитал, заплакал. Стар, мол, стал, голова совсем дырявая, про меч-кладенец и забыл. Чем же теперь с Кощеем и его слугами воевать? Тетя Дуся тоже пригорюнилась, да делать нечего, снова вынула из кармана спички, зажгла одну и кинула в сухую траву. Трава сразу огнем и занялась. Горит, потрескивает весело, дымом ворон отгоняет. Но и кони от жара пятятся, всадников своих на чистое поле выносят. Тогда Рома рогатку из кармана вынул, да и первому попавшемуся ворону промеж глаз камень всадил. Закаркал ворон испуганно, пару раз в воздухе перевернулся, и – шмяк на землю лапами кверху. Вся стая ретировалась и снова на каменную стену уселась; незавидными они, однако, вояками оказались. Но тут ворота открылись, и из дворца сам Кощей на черном коне выехал. Плащ его на ветру развевается, у самого меч в руках. Посмотрел Кощей на своих противников, рассмеялся противным смехом: что это, мол, за войско ко мне пожаловало? Затем поводья тронул и поехал вкруг незадачливых защитников угнетенных, присматривая, кого бы первого мечом трахнуть. Старик глазами за ним следил, голову, чуть ли не задом наперед повернул, да с коня и грохнулся. Кощей совсем развеселился. Со смеху он и сам с коня чуть не упал. Но зато Рома разозлился не на шутку; снова свою рогатку из кармана вынул, да по носу Кощееву в сердцах залепил. Подпрыгнул Кощей в седле и от неожиданности меч на землю уронил. Соскочила тогда баба Дуся с коня, подбежала к мечу быстрее Кощея (откуда только прыть взялась?), да на меч ногой наступила. Спешился и Кощей. Подошел к тете Дусе и хотел ее от меча своего оттолкнуть. Но тетя Дуся, женщина здоровенная, как влепит ему своим кулачищем по лбу, Кощей и покатился кувырком. Катится, катится – остановиться не может. Чуть до леса не докатился, но поднялся на ноги, как ни в чем не бывало – бессмертный все-таки, и снова на тетю Дусю пошел. Однако Рома, сообразив, что к чему, сзади к Кощею подкрался, иголку из рубашки вынул, да как кольнет ею супостата пониже спины. Ойкнул Кощей раз, ойкнул два и рассыпался в прах. Тотчас и стены вокруг замка исчезли, и сам замок словно в воздухе растаял, и темница, что в том замке была, словно в воду канула. А узники Кощеевы свободу, наконец, обрели. Подошли они к своим избавителям, поклонились низко и по домам отправились.
Да и Рома с бабой Дусей своей дорогой пошли. Хотели и старика из-под дуба с собой взять, но он как в воду канул.
         Тут и сказке конец.
А что касается счастья и богатства обещанных, то это и есть счастье – добро творить, это и есть богатство – благодарность людскую почувствовать.

Как Рома с Колей стихи сочиняли
Сидели Рома с Колей Ивановым на лавочке возле дома и соревновались, кто дальше плюнет. Рома, конечно, победил в этой игре; плеваться-то он хорошо умел. Зато Коля умел писать. Поэтому он достал из кармана блокнот, карандаш и надел на нос мамины очки, опрометчиво оставленные ею на кухонном столе.
– Ты чего? – заинтересовался Рома.
– Стихи сочиняю, – ответил Коля и, прищурив глаза, уставился в пространство.
– А я? – спросил Рома.
– А ты только плеваться можешь, вот и плюйся на здоровье.
– Слушай, Коль, давай вместе сочинять, а записывать ты будешь.
Но Коля вновь принял вид мыслителя и ничего не ответил.
«Вот задавала!» – подумал Рома, а вслух сказал. – Я тоже рифмы умею находить: Маша – простокваша, Сашка – букашка, Николай – разгильдяй. Слышишь?
– Уговорил, – снизошел Коля, – давай придумаем стихотворение о нашем дворе.
– А что про него можно придумать?
– Ну, кто здесь живет, кто что делает, в чего дети играют.
– Ага: Здесь гуляет тетя Вера
         Со своей собакою...
– Дальше, – заинтересовался Коля.
–       Она злая, как фанера,–
         Кусила меня за ногу.
– Кто кусил? Тетя Вера?
– Собака.
– А при чем тут фанера?
– Так, для рифмы, неужели не понимаешь? Ты записывай, я сейчас еще сочиню.
– Нет, мне такие стихи не нравятся, – сказал Коля, – глупые какие-то. Послушай лучше, что я придумал:
         Баба Галя все ругается,
         Что в футбол мы здесь играем,
         А собачка лает с крыши –
         Ее туда загнали мыши.
– Кто-кто собачку на крышу загнал? – удивился Рома.
– Это, как моя мама говорит, художественный прием. Сейчас модно так стихи писать, понял?
– Понял. Тогда про фанеру – тоже художественный прием, а не глупость, потому что если у меня глупость, то и у тебя глупость. А теперь слушай новую поэму:
         Стоит береза во дворе,
         А на ней висят бананы,
         А Колька едет на осле,
         Искусанный тараканом.
– Глупость какая! – обиделся Коля. – Про меня больше не сочиняй, а то получишь!
– Подумаешь, обидчивый какой, – ответил на это Рома, – просто ты не можешь так сочинять, вот и злишься. А получить и сам можешь!
– Да я в тысячу раз лучше сочиню. Тебе до моих стихов еще расти и расти! понял?
– Что-то я не слышу никаких стихов.
– Ну, так слушай:
         Макаров Рома
         Похож на гнома;
         Такой же маленький и горбатый,
         И борода у него лопатой.
– Это уже оскорбление, – разозлился Рома, – нет у меня никакой бороды лопатой. А ты сейчас так получишь, что своих не узнаешь!
– Это мы еще посмотрим, кто получит,– возразил Коля.
Мальчики собрались уж было схватиться врукопашную, но тут раздался голос дяди Пети из Роминого подъезда:
–Эй, петухи, чего не поделили?
Он проходил мимо, и оказался невольным свидетелем перебранки.
– Ничего – ответил Рома.
– Ничего,– подтвердил Коля,– репетируем.
– Что репетируете? – удивился дядя Петя.
– Это коммерческая тайна.
– Смотрите у меня, проказники! – погрозил дядя Петя пальцем и ушел по своим делам.
– Давай про него сочиним что-нибудь, – загорелся Рома.
– Давай! – обрадовался Коля.
Таким образом, мир между мальчиками был восстановлен. Они оба приняли задумчивый вид и зашевелили мозгами. Через пару минут Рома выдал первую строчку:
         Если бы у дяди Пети...
И замолчал.
         Не пищали дома дети...–
Продолжил Коля.
         Он бы дал нам по конфете! –
Воскликнул Рома.
         Но ведь у дяди Пети нет
            Ни детей, и ни конфет!
Это сказала Колина мама, незаметно подобравшаяся к мальчикам. Затем подумала немного и добавила:
         А тебя же, мой поэт,
         Я приглашаю на обед.
Но Коля, почесав в затылке, ответил следующим образом:
         Это очень даже мило,
         Но ты суп недоварила,
            Недожарила котлеты,
            Не купила мне конфеты,
            И поэтому поэт
            Не пойдет на твой обед.
Но тут же и ответ получил:
            Что же, для таких зануд
            Остается только кнут.
            Кто не кушал у меня –
            Тот отведает ремня!
Но Колю на мякине не проведешь, и он выдал следующий шедевр:
            Твоей стряпней по горло сыт –
            Готовить так, ну просто стыд!
            Понюхал – и воротишь нос,
            Поел – и получил понос.
– Что ты сказал, оболтус? – Колина мама перешла на прозу. – Я для тебя стараюсь, света божьего не вижу, а ты вон как!
Она отвесила Коле подзатыльник, затем схватила его за шкирку и потащила домой. А Коля пытался вырваться и выкрикивал прерывающимся голосом:
            Ты, мамуля, не права,
            Это все одни слова,
            Их для рифмы я сказал,
            И что обидишься – не знал.
– Так теперь будешь знать! – отвечала мама. – А что у тебя на носу? Мои очки! Да как ты смел их взять?
И она тут же отняла очки и положила их в карман.
            Коля, выйдешь ли гулять?
            Я тебя здесь буду ждать,–
Крикнул Рома, даже не сознавая уже, что говорит в рифму.
            Нет, не выйдет он гулять,
            Сейчас его я буду драть! –
Ответила Колина мама. – Тьфу, на вас с вашими стихами, совсем голову заморочили!
            Рома, друг, не верь, и жди,
            Здесь на лавочке сиди,
            Убегу я все равно
            Через дверь, или в окно! –
Успел крикнуть Коля, после чего мама затащила его в подъезд и захлопнула за собой дверь.
– Не убежит, – подумал Рома и, махнув рукой, отправился домой. Дома он сразу прошел в свою комнату и лег на диван.
– Ты что, заболел? – спросила его мама.
            Нет, болеть я не привык,
            Я здоров, почти как бык,
            Просто, если хочешь знать,
            Захотелось полежать, –
Ответил Рома.
– Правда? Ну, тогда ботинки сними.
            Да зачем мне их снимать?
            Все равно придется встать,
            А значит снова одевать,
            Зашнуровывать опять.
– А ночью зачем снимаешь?
            Ночью сплю под одеялом –
            Жарко там и места мало.
            Неудобно, в общем, спать,
            Но могу и не снимать.
– Ага. А то, что я простыни с покрывалом стираю, тебе безразлично? Ну-ка, убери ноги с дивана, а то выдеру!
– Ну вот, – захныкал Рома, – уж и полежать нельзя по-человечески.
– Быстро поднимайся!
Рома спустил ноги на пол, нагнулся и стал расшнуровывать ботинки.
– Так-то лучше! сказала мама.
Разувшись, Рома снова перешел на стихи:
            Может лучше, может, нет,
            Кто сейчас нам даст ответ?
            Если б это мне решать,
            Я б тогда не стал снимать
            Ни ботинок, ни сапог,
            Ни сандалий, ни чулок.
            Все отойдите от меня,
            Как бумага от огня!
– Нет, ты действительно заболел, – покачала головой мама, – надо будет тебя к врачу сводить. Когда человек начинает говорить одними рифмами, значит, он сошел с ума.
– Я могу и не стихами, – испугался Рома, – но стихами мне больше нравится.
– А ты знаешь, что такое стихи? В стихах должен быть смысл, а не только набор рифмованных строк. Такие стихи любой может сочинить. А вот увидеть что-то такое, что другие не видят, заметить, что другие не замечают, вот это и есть поэзия.
– А сочини что-нибудь.
– Нет, я не поэт. Для того чтобы стать поэтом, надо трудиться и трудиться и, к тому же, иметь талант.
– Трудиться, – задумчиво повторил Рома, – тогда я не хочу быть поэтом.
– А кем ты хочешь быть?
– Ну тем, кому трудиться не надо.
– А разве есть такие? – поинтересовалась мама.
– Конечно. Во всех телефильмах люди только и делают, что поют и гуляют, зато все у них есть.
– Это в кино, – махнула рукой мама, – время такое наступило: показывают всякую чушь. Зато в жизни, чтобы чего-то достичь, тебе придется много работать. Везде, начиная со школы, в которую ты, кстати, завтра пойдешь. Ты не забыл об этом?
– А может, я с восьми лет пойду? – спросил Рома.
– Ну! – махнула рукой мама, – Из тебя толку не будет!
И она ушла на кухню. А Рома лежал на диване и думал о жизни. Вот завтра ему в школу, и Коле в школу. Сиди там и слушай, что тебе учительница говорит. И ругать, наверное, будет, и двойки ставить. И погулять, как следует, не придется уже, уроки надо будет делать. Сложная все-таки штука, жизнь!

Как Рома Змея Горыныча перевоспитал
В некотором царстве, в некотором государстве жил да был добрый царь Горох, и было у него три дочери и три сына. И жили они счастливо, и подданных не обижали, и с соседями не воевали. Но вот повадился к ним Змей Горыныч: налетит, сожжет дома да посевы и людей погубит. Не стало на земле той покоя – все в тревоге, все в печали. И повелел царь Горох собрать со всей страны добрых молодцев и приказал им извести змея. Один пошел – не вернулся, второй пошел – костьми лег, третий пошел – голову сложил.
« Нет, не возьмешь Змея силою, тут надобно хитрость иметь»,– подумал царь и опечалился.
Не было в той стране хитрецов, все жили просто, как богом наказано, соседей не обманывая, на чужое не зарясь.
– Я изведу Змея! – сказал тогда старший сын и в путь–дорогу собрался.
Пуще прежнего опечалился царь Горох, но возражать не стал; если беда в государстве, нельзя считаться кто простой воин, а кто царский сын.

2

И у Змея Горыныча был сын. Невелик ростом, метра четыре всего, но, смышлен и резв. Что в нем отцу не нравилось, так это доброта его. Давно бы пора Горынчику самому за добычей летать да урон врагам наносить. Но нет, игры одни на уме да забавы. И человечины не ест, что старший Змей приносит: не могу, говорит, тошнит. Все травку какую-то жует да в реке рыбу ловит. Виданное ли дело – сыну рода Горынычей травой да рыбой питаться? Вот он, змееныш, на поляне лежит, все три головы под брюхо засунул, дремлет.
– Эй, Горынчик, семьи нашей позор, подними ко мне хоть одну башку да слушай внимательно.
Так говорил старший Змей, на поляну рядом с сыном опускаясь. Ну, Горынчик послушался, одну голову вытащил из-под брюха и ушами захлопал.
– Вот еще напастье проклятое, – снова старший Змей заворчал, – и откуда у тебя лопухи такие? У меня ушей нет, у матери твоей, Анастасии Горыновны, и в помине не было, а у тебя как мочало висят!
– Не знаю – печально пробормотал Горынчик и вновь ушами захлопал.
– Прекрати! – старший змей в гневе прикрикнул и когтями своими два огромных дуба с корнем вырвал. – Не махай лопухами своими, а то оторву их и съем за обедом. Ей-Богу съем!
Испугался младший змей, притих. Лежит на траве ни жив, ни мертв, шелохнуться боится.
– Видала бы Анастасия Горыновна, царство ей небесное, в какого ее сын обормота превратился! Нет, наказывать тебя пора, уму-разуму учить. Ну-ка и остальные головы из-под пуза вытащи! Как перед старшими лежать смеешь, бесстыдник!
Горынчик сделал, что отец велел, и все три головы, одна на другую, перед собой положил.
– Слушай меня, сын мой, позор мой, в царство царя Гороха лети и без добычи не возвращайся! Мне на ужин двух человек принеси и корову себе. Если не любишь человечину, животных в пищу употребляй, а о рыбе да о траве забудь на веки вечные, не коза ты блудливая и не медведь-шатун. Понял ты меня, отца своего, Змея Горыныча?
– Понял, батюшка, как не понять – Горынчик молвил в ответ и опечалился.
Не любил он людей обижать, и коров тоже, и другую живность, что по земле бегает, тем же воздухом дышит, на то же небо любуется. Но отца как ослушаться, Великого Змея, в царстве змеином уважаемого?
– Лети, сын! – Змей Горыныч повторил, а значит, надо лететь безропотно, перечить опасно.
Взмахнул Горынчик крыльями, в воздух поднялся и полетел, но не в царство царя Гороха, а куда глаза глядят.

3

Рома, из школы шагая, так крепко задумался, что и дом свой прошел, и улицу свою позади оставил, и из города в поле вышел. Как во сне шагал, пылил по дорожке, глазами ничего не замечая, ноги только переставляя бездумно: топ-топ. Вот и в лес он вошел дремучий, далеко вошел, и тут только опомнился, бедный.
– Где это я оказался? – с испугом воскликнул он и по сторонам стал озираться. Деревья до небес кругом, скрипят, на ветру качаясь – жутко!
Но делать нечего, надо идти куда-нибудь, и пошел Рома наугад, глазами туда-сюда стреляя, палку большую в руках сжимая. А вот и полянка небольшая среди деревьев, посветлее там, и не так страшно. Вышел Рома на полянку эту, смотрит, а на ней чудище кошмарное трехголовое развалилось и глазищами своими так его насквозь и просвечивает. Рома на землю от испуга плюхнулся и палку свою из рук выронил.
– Ты меня не бойся, – успокоило его чудище, причем все три головы свои пасти одновременно открывали, – я тебя не съем.
Рома вздохнул облегченно и поближе к чудищу невиданному подошел, уши его потрогал, во все три пасти заглянул.
– Хороша лошадка, ничего не скажешь, только голов слишком много – сказал он.
– Я не лошадка, – обиделось чудище, – Горынчик я, сын Великого Змея из рода Горынычей.
– А я Роман Первый из рода Макаровых, – представился Рома и на пенек уселся, портфель рядом бросил.
– Ты царский сын? – поинтересовался Горыныч.
– Почему царский? – удивился Рома. – У нас в стране царей нет, одни демократы ненормальные.
– Так ведь только цари себя под номерами называют: первый, второй, третий. Один Горох без номера, да и то, потому что со счета сбился; сколько их было, Горохов-то!
– Нет, не царский я, – повторил Рома, – а под номером назвался, так как у родителей первый и единственный. Понял, змееныш?
– Понял.
– Слушай-ка, сундук, а почему ты все три пасти одновременно открываешь, одной недостаточно разве?
– Не знаю, привык так.
– А ты отвыкай! Одним языком ворочай, а остальные два пусть отдыхают, да и головы тоже.
– Наверное, ты прав, – ответил Горынчик, одну пасть открывая, как Рома учил, и тут-же ушами захлопал на всех трех головах.
– Ну-ка еще! – в восторге закричал Рома.
Но в это время захлопало что-то в небе, заухало, деревья вкруг поляны ходуном заходили.
– Беги! – прошипел Горынчик. – Это мой отец прилетел, он тебя съест.
Рома дважды упрашивать себя не заставил, за деревья юркнул, притаился. А Змей Горыныч на поляну к сыну спустился и хвостом его по спине шлепнул, да так, что на полметра в землю вогнал.
– Не улетишь от меня, не скроешься, рода нашего предатель! Почему мой наказ не выполнил и что тут делаешь, отвечай?
– Заблудился я, – залепетал Горынчик, – не бей меня, папочка!
– Что за слова такие, что за нежности телячьи? Что-б не слышал я от тебя этих сю-сю больше!
– Хорошо, Великий Змей!
– Ну ладно, коли так. Летим вместе за добычей, я еще сделаю из тебя настоящего Горыныча.
– А я наелся уже.
– Чего наелся? – подозрительно спросил старший Змей. – Шишек, что ли?
– Нет, мальчишку какого-то проглотил, вон, портфель только остался.
– И правда. Ну, молодец, хвалю и сердцем радуюсь, напрасно, видимо, сомневался в тебе. А портфель, почему не съел, он же вкусный?
– Не, жесткий больно.
– Ну, дело хозяйское. – Змей Горыныч сам Ромин портфель слизнул и от удовольствия крякнул всеми тремя пастями.
– Полетели? – спросил он.
– Полетели, – ответил Горынчик, лишь одну на сей раз пасть, открывая, как Рома учил.
– Это что за новости? – удивился старший Змей. – Никогда так не делай больше. Пусть три головы у тебя, но тело-то одно, а потому все головы должны думать едино и говорить едино. А если каждая голова сама по себе будет, словно Ельцин, Зюганов и Жириновский – беда... Ну, воспарили потихоньку?
И Змей со змеенышем улетели, шуму наделав самолета не меньше. А Рома опять один остался, и снова грустно ему сделалось и страшно. Палку он свою подобрал и опять куда глаза глядят пошел, по сторонам озираясь, портфель свой бедный вспоминая. Но скоро он на другую полянку вышел, а там избушка на курьих ножках стоит, к лесу передом к Роме задом.
– Избушка-избушка! – закричал Рома, – повернись ко мне передом, а к лесу задом.
Избушка и повернулась
– Что это тут за незваный гость? – Баба Яга из окошка высунулась. – Так я тебя и ждала, двоечника!
– Какой я тебе двоечник? – обиделся Рома. – У меня пятерки одни.
– Заходи тогда, но знай, что съем я тебя, сердечного. Жалко будет, конечно, но съем. Очень уж я пятерочников люблю.
– Но у меня и четверки есть, – испугался Рома.
– Тогда не съем, – вздохнула Баба Яга, – четверочники мне не нравятся. Но вот дочка моя прилетит скоро, та четверочников как раз и любит, будет ей угощение.
Разозлился тут Рома, палку свою поднял, да как ей по двери трахнет, чуть всю избушку не разворотил.
– Да, что же ты, хулюган, делаешь! – завопила Баба Яга, – ну и дети пошли, совсем от рук отбились!
– А ты, старая, глупостей не говори, а то ведь я сам всех вас съем: и тебя, и дочку, и избушку на закуску.
– Да, шутила же я, косатик. Куды уж мне детей-то глотать, ни одного ведь зуба во рту не осталось, только молоком и питаюсь, что леший из милости приносит. А дочка моя уж сто лет как не появляется, с Кощеем живет бессмертным в царстве тридевятом. Так что заходи спокойно, только палку свою на крыльце оставь.
Рома приглашение принял, в избушку вошел, дверь за собой затворил, на лавочку сел.
– И угощать-то тебя нечем, – засуетилась Баба Яга, – разве что червячков сушеных отведаешь.
– Да ты что! – обиделся Рома. – От одних слов и то затошнило.
– Ай–яй–яй, – всплеснула руками Баба Яга. – А ведь вкусненькие.
Рома только засопел в ответ.
– Не буду, не буду больше, сиди спокойно.
– Бабушка, – спросил Рома, – а как мне из лесу выйти.
– Вот-вот, – закивала головой Баба Яга, – как понадобилась – бабушка, а не нужна – старая Карга.
– Скажешь?
– А разве старших на ты можно называть?
– Ну, бабушка, ну скажите мне, пожалуйста, как из леса выйти.
– Вот это другое дело, совсем другое, я, знаешь ли, люблю, когда ко мне с уважением, тогда и я со всей душой. А зачем тебе из леса-то выходить? Погости у меня покуда.
– Мне домой надо, родители волнуются, – объяснил Рома.
– Оно, конечно, и так, – согласилась Баба Яга, – да вот дорожка твоя домой неблизкая будет, должен ты сначала царю Гороху помочь, земли его от Змея Горыныча избавить.
– Я никому ничего не должен, – обиделся Рома.
– И это верно, не должен, ни царям, ни шутам гороховым – ничего не должен. И не помогай! Но вот беда какая, дома тебе тогда не видать.
– А почему?
– Потому что ты в страну сказочную попал, заповедную, и, чтобы отсюда выбраться, надо то выполнить, что тебе Великим Сказочником предначертано, иначе не выпустит тебя лес дремучий, волшебный.
– Да как же я со Змеем Горынычем воевать-то буду? Видел я его, трехголового, на соседней поляне, он мой портфель слопал. И меня проглотит – не подавится.
– Не бойся, – успокоила его Баба Яга, – я тебе свою ступу уступлю, на ней и полетишь. А кто в моей ступе летает, того Змей тронуть не может.
– Ну а потом? – спросил Рома.
– А потом сам смотри. В сказке ничего невозможного нет, в сказке муравей слона проглотить может, или Луна в озере утонуть. А уж такой, как ты, богатырь, да со Змеем не справится? Вовсе не поверю.
– Ну ладно, – вздохнул Рома, – выкатывай свою ступу, полечу царство гороховое спасать.

4

И дошел старший царский сын до владений Змея и назад не вернулся. Средний сын тогда в руки меч взял, батюшке поклонился и тоже пропал бесследно. Младшего своего Горох пускать не хотел, посадить его под замок грозился, но упал тогда младший на колени и батюшке говорит:
– За что такое бесчестье мне готовишь, или я не воин уже, а мальчик несмышленый?
– Да кто-же царство мое наследует, если все мои сыновья в землю сырую лягут? – спросил царь
– Да разве народ власть того признает, кто в годину лихую за чужие спины прятался? – возразил младший сын. – Нет, уж лучше в земле сырой лежать, чем честь свою потерять. Отпусти меня, батюшка, отпусти и благослови.
Делать нечего, благословил царь Горох и младшего сына на подвиги ратные и опечалился пуще прежнего.

5

Летит Рома в ступе дареной, метлой, как рулем управляет. Сначала путался, конечно, с непривычки, чуть в дуб вековой не угодил, да освоился понемножку. Дело нехитрое оказалось: куда метлой махнешь, туда ступа и летит, выставишь метлу подальше – скорость увеличивается. Так и долетел он в два счета до поляны, где Змей со своим Змеенышем обосновался. Велика та поляна была: от реки широкой, полноводной до гор высоких с вершинами снежными раскинулась, в общем, целое царство змеиное, но Горыныч сам свое царство поляной называл, стало быть, и нам незачем его переиначивать. А Змей Горыныч опять своего сына воспитывал, и хвостом его по всем трем головам охаживал, и зубами своими страшными лязгал, и кричал так, что за семь верст в округе слышно было. Рома чуть не оглох, над ними пролетая, и метлу свою с перепугу выронил. А ступа без метлы, что самолет без крыльев:как вниз вместе с Ромой ухнет, да как о Змея Горыныча шмякнется – в аккурат по средней голове промеж глаз. Змей Горыныч от боли завопил оглушительно и лапами затопал.
– Простите великодушно, – пробормотал Рома, – я не хотел вас обидеть.
– Что это за козява? – спросила первая голова Змея.
– И почему с неба свалилась? – удивилась вторая.
– Съедим? – предложила третья.
– Этого нельзя делать, – испугался Рома. – Я Бабушки Яги друг, она мне и ступу свою одолжила.
– Умеет же старая карга друзей себе выбирать, – вздохнул Змей Горыныч, – один другого мельче.
– Папа, – спросил Горынчик, – а почему ты сейчас сам с собой разговаривал, пасти попеременно открывая. Сам же учил, что нельзя так делать.
– Цыц! – обозлился Змей Горыныч. – Когда тебе бочка на голову упадет, и не так запоешь.
– Это не бочка, а бабушкина ступа. А ваши головы и бомбой не прошибешь, – возразил Рома.
– Поговори у меня, козява! Как тресну хвостом – одно мокрое место останется.
– Какой вы грубый, – вздохнул Рома, – разве можно так с гостями разговаривать?
– Ну ты, ученый, не очень язык распускай, а то ведь не посмотрю, что старой Карги приятель, проглочу вместе с ее ступой. И вообще, кто ты такой, зачем наше уединение нарушил, что тебе здесь надо? Отвечай, пока цел!
Тут на Рому вдохновение нашло, и он врать напропалую принялся, что, однако, простительно было, со Змеем Горынычем и нельзя иначе:
– Я младший сын небесного царя Джеддака четвертого, – сказал он, – путешествую по свету ради своего удовольствия, с драконами сражаюсь, за обиженных заступаюсь.
– Ха-ха! – ответил на это Змей Горыныч. – Богатырь нашелся. Да тебя не то, что дракон, курица заклюет! Проглотил бы тебя, да боюсь, что между зубов застрянешь.
– В государсве заморском один пятиголовый тоже так говорил, царство ему небесное! Есть у меня волшебная сила, что любого победить помогает, но я человек мирный, если меня не трогают. А уж тронет кто – пусть на себя пеняет.
– Хвастаешь, козява! – хохотнул Змей Горыныч, но призадумался: а что, если и вправду волшебник перед ним? С таким надо ухо востро держать!
– А Джеддак четвертый, мой папочка, с небес за мной наблюдает и помощь всегда в нужное время окажет.
– А он такой же клоп, как и ты?
– Да нет, поболе вашего ростом да и умом побогаче.
Тут вдруг гром прогремел, так, что земля затряслась, и молния ярко-ярко сверкнула, зигзагом своим полнеба опоясав:
– Видите, папочка мой на клопа обижается, – сориентировался Рома.
– Да я что, разве я по злобе, – перетрусил Змей Горыныч, – пусть уж его Величество Небесное простит меня недостойного и покорным слугой своим отныне считает.
– Хорошо, – важно кивнул Рома, – папочка слышал, папочка простил. Он велик и справедлив.
– Уж я для него постараюсь, – воодушевился Змей Горыныч, – все города и веси сожгу, всех людишек вокруг погублю, коих еще погубить не успел.
– А вот этого и не надо! – возмутился Рома. – Царь Небесный милостью своей знаменит, а не жестокосердием. Теперь вы в мире будете с людьми жить и согласии.
Змей Горыныч засопел сердито, головами своими покачал, но возражать не посмел. Зато Горынчик от радости хвост трубой вытянул и подмигнул Роме всеми шестью глазищами. Горынчик-то, он поумнее отца оказался, сразу обман раскусил, да виду не подал.
– Теперь полетим мы с вами к царю Гороху на переговоры, – сказал Рома, со всем змеиным семейством освоившись.
– Чего с ним говорить-то? – недовольно буркнул Змей Горыныч, от возмущения страх свой, позабыв, – В гробу я твоего Гороха видел!
– Но-но, кошка драная! – приструнил его Рома, ногою по земле топнув. – Как скажу, так и будет!
Он уже с ролью своей, королевской почти, настолько освоился, что как истинный принц крови себя вел, возражений не перенося. Но тут Горынчик за папу своего, трехголового обиделся; какой-никакой, а папа:
– Не груби старшим, – мягко сказал он Роме. – Это нехорошо.
– Помолчи, сын мой, – испугался Змей Горыныч, – не гневи царя Небесного и отпрыска его всемогущего.
– Какой он всемогущий, – хмыкнул Горынчик, но опомнился и пасти свои позакрывал.
– Всемогущий, всемогущий, – бросил Рома небрежно, – такой всемогущий, что и представить себе не можете!
Горынчик снова хмыкнул.
– Цыц, ящерица лопоухая! – осадил его Рома.
Тогда Горынчик всерьез обиделся и папе рассказать решил, что за человек к ним в ступе с небес пожаловал и чей портфель папа недавно проглотил. Но снова гром грянул, едва Горынчик пасти свои раскрыл, и молния прямо перед глазами его сверкнула, ослепив на миг и шкуру слегка подпалив.
– Видно, и впрямь всемогущ! – решил Горынчик и язык прикусил.
«Это Сказочник Великий мне помогает», – подумал Рома, и правильно, кстати, подумал.
А Змей Горыныч вконец оробел. Хвост свой поджал, как собака побитая, и головы под живот упрятал.
– Эй, ты где? – удивился Рома, вместо чудища трехголового что-то бесформенное перед собой увидев: ни головы, ни ног.
– Здесь я, повелитель, – раздался приглушенный голос.
– Так распрямись, ящер ископаемый! На меня смотри, а не носом землю рой, а то и не поймешь, что ты есть: толи колобок небритый, толи лысый ежик из страны великанов.
Змей Горыныч нехотя повиновался, головы свои на свет божий вытащил, но на Рому как загнанный зверь на охотника смотрел.
– Да не бойся, не съем я тебя, – приободрил его Рома и, кверху дном бабушкину ступу поставив, на нее уселся.
При этом он ногу на ногу положил и руками в колени уперся.
– Теперь отвечай мне, – продолжал он, – много ли народу у тебя в неволе томится?
– Да нет, трое только, все сыновья царские. На день рождения свой их берег.
– А где темница твоя? Выпускай скорее царевичей, хочу с ними познакомиться.
– Темница-то недалеко, мили три всего. Только плохо мне что-то, так плохо, что и летать силы нету. Горынчик, сын мой, слетай за царевичами.
– Хорошо, папа, – ответил Горынчик и с шумом взмыл в небо.
Через несколько минут он уже назад прилетел. На спине его трое добрых молодцев сидели, головы свои опустив. Думали, видимо, что на смерть летят. Приземлился Горынчик, на брюхо лег, и сыновья царские на землю попрыгали. Змей Горыныч на них посмотрел и головы отвернул.
– Привет земным принцам от принца небесного, – нахально сказал Рома и за ухом почесал, – из неволи, значит, я вас освобождаю и домой к отцу, возвращаю. Горынчик вас мигом в палаты царские доставит, а меня новые пути-дороги ждут.
И Рома, своим красноречием довольный, в ступу бабушкину залезать стал.
– Погоди, молодец! – старший Горохов сын закричал. – Если ты нас из плена выручил, негоже нам так поспешно расставаться. К батюшке нашему летим, пировать будем!
– А почему бы и не слетать? – спросил сам себя Рома. – Давайте слетаем на часок.
Три дня и три ночи у царя Гороха Рома пировал вместо часа обещанного. И три дня его на руках носили, остаться навсегда уговаривали.
– Дочь свою младшую, Машеньку, за тебя выдам, – царь Горох Рому упрашивал, – и полцарства в придачу отдам.
– Не-а, – Рома отвечал, – пошто мне жена, такому маленькому?
– Подрастешь, однако. А пока будешь у меня в палатах жить, к царскому быту привыкать.
– Не могу я, ей-богу, не могу. Мама с папой меня дома ждут, волнуются, в школе от других ребят отстану. Нет, пора мне обратно отправляться.
– Какая школа? – царь Горох удивился. – Ты же Небесного царя сын, для своего удовольствия путешествуешь.
– Это Змею Горынычу я так представился, – Рома засмеялся, – а вам правду скажу: я мальчик обыкновенный, и папа мой не царь вовсе, а простой инженер.
– Нет, ты мальчик необыкновенный, если Змея Горыныча провел! Был всему царству грозою, а теперь почту на себе носит! – царь Горох бороду свою погладил и речь дальше продолжил. – Звание барона тебе жалую.
– Спасибо, Ваше Величество, но сейчас мне домой пора. А подрасту когда, обязательно в гости приеду, тогда и поговорим.
– Хорошо, – царь Горох вздохнул тяжело.
– Вижу, что крепка у тебя к дому привязанность, и это достойно уважения. Плохо, если за серебро и злато человек Родину забывает. Лети, но помни, что здесь ты всегда гость желанный.
Рома в ступу бабушкину залез, попрощался со всеми и метлой взмахнул. До избушки на курьих ножках он быстро долетел, а там Великий Сказочник его встретил, ковер-самолет подарил, на котором он и до дому добрался. Тот ковер-самолет до сих пор над его кроватью висит, правда летать разучился, ибо страна у нас не сказочная, к сожалению, но зато своя, единственная. И позор великий на того упадет, кто страну нашу в беде предаст и за моря-океаны уедет легкой жизни искать.
Как Рома волшебником был
Рома встал с постели, потянулся и отправился на кухню завтракать. Умыться он, как всегда забыл, вернее, просто не любил умываться и, когда родителей дома не было, устраивал себе праздник, забывая дорогу в ванную комнату. А в этот день родители на работу ушли и Рому не стали будить, так как начались летние каникулы.
– Интересно, чего мне поесть оставили? – пробормотал Рома, подходя к кухонному столу.
Там стояли кастрюля, два термоса и лежала мамина записка, в которой было написано следующее: «Роман, в одном термосе суп, в другом чай. Ешь сначала суп, потом сосиски, что в кастрюле. Если суп не съешь – выдеру».
– Буду я твой суп есть, держи карман шире, – проворчал Рома и, открыв термос с ненавистным супом, пошел и вылил его в туалет. – Вот так, теперь и за второе можно приняться.
Рома снял крышку с кастрюли, подцепил вилкой одну из сосисок и быстро ее умял. Потом он налил чаю в стакан, отпил пару глоточков и попытался подцепить вторую сосиску.
– Ой! – раздался чей-то голос из кастрюли. – Поосторожней, пожалуйста.
Рома испуганно отдернул руку и заглянул в кастрюлю. Оставшаяся сосиска стояла там, на неизвестно откуда появившихся ногах и вертела неизвестно откуда появившейся головой.
– Вот те на! – воскликнул Рома. – Такого я еще не видел!
– Привет! – сказала говорящая сосиска и выпрыгнула из кастрюли на стол.
– Привет! – машинально ответил Рома. – Ты кто?
– Я то самое блюдо мясное, которое ты съесть хотел. Но ты не ешь меня, Рома, я тебе пригожусь.
– На что же ты мне пригодишься?
– А на что щука Емеле в свое время пригодилась, помнишь? По щучьему велению, по моему хотению, и так далее. Я то же самое могу для тебя сделать: только ты по-другому говори:
   По велению сардельки
   Я волшебник на недельку,
   Что мне в голову взбредет –
   Все тотчас произойдет.
И желай чего хочешь. Понял?
– Понял. Только при чем здесь сарделька? ты ведь сосиска.
– А для рифмы. Кстати, и желания твои не неделю будут исполняться, а всего день.
Сосиска перепрыгнула на подоконник и разлеглась на солнышке, свернувшись калачиком.
– Да ну тебя, – махнул рукой Рома, – я есть хочу, а не твое вранье слушать.
Сосиска аж подпрыгнула от испуга.
– Ты что это, сожрать меня хочешь, что ли, живое-то существо? Ай-яй-яй, как нехорошо!
– А если у меня в животе пусто? – заскулил Рома.
– Не надо было мамин суп выливать. А впрочем, ты же волшебник сегодня, пожелай, что-нибудь вкусненького, и все. Глупый какой!
– Ну, хорошо, попробую, – согласился Рома.
Он откашлялся пару раз и проговорил нараспев:
   По велению сардельки
   Я волшебник на недельку,
   Что мне в голову взбредет –
   Все тотчас произойдет.
Хочу два бутерброда с ветчиной и три банана.
И сейчас же все это на столе кухонном появилось.
– Вот видишь, – назидательно сказала сосиска, – не обманывала я тебя, оказывается.
– Молодец, сосиска, – похвалил Рома.
– Не зови меня так, мне это не нравится. Я себе сейчас настоящее имя придумаю. Так, так... Ага, я буду Клеопатрой.
– Клеопатра так Клеопатра, – милостиво согласился Рома, очищая от кожуры банан.
– А что ветчину не ешь? – спросила Клеопатра.
– Потом как-нибудь.
– Ну-ну, твое дело. В общем, гуляй, развлекайся, а я подремлю немного на солнышке... Денек-то какой сегодня чудесный, прямо жить хочется.
И Клеопатра замурлыкала совсем по-кошачьи. Рома же, доев последний банан, прошел в свою комнату и растянулся на диване.
– Чем я хуже Емели, – думал он, – Емеля на печи из дома выехал, а я ...
   По велению сардельки
   Я волшебник на недельку,
   Что мне в голову взбредет –
   Все тотчас произойдет.
Хочу, чтобы диван меня во двор вывез.
И тотчас диван с места тронулся с легким скрипом. Входная дверь сама собой перед ним открылась и захлопнулась, как он на лестничную клетку протиснулся. Дальше по лестнице – бум-бум-бум потихонечку. С третьего этажа на второй, со второго на первый повернули, а навстречу баба Наташа, соседка Ромина.
– Господи, господи! – завизжала она и вскочила верхом на перила, как будто в ней не девяносто килограммов было, а не больше сорока.
– Доброе утро, баба Наташа, – подчеркнуто вежливо поздоровался с ней Рома, проезжая мимо.
– А? Что? – совсем перепугалась нервная соседка и неожиданно заскользила вниз по перилам. Она пыталась удержаться, но девяносто килограммов веса неумолимо тащили ее под уклон.
Когда диван разворачивался на первом этаже, чтобы по финишной прямой через двор выехать, баба Наташа завершила свое скольжение и свалилась на него. Слава богу, что Рома успел соскочить с дивана, а то бы худо ему пришлось.
А баба Наташа, диван оседлав, сама на нем во двор выехала. Рома следом вышел и скромно встал в сторонке, как будто он здесь ни при чем.
– Светопреставление какое-то, – бормотала баба Наташа, соскакивая на землю и направляясь обратно к двери.
Но на пороге она остановилась и глянула на Рому мутными глазами:
– Роман, что это было?
– Сам не знаю, – ответил Рома, ухмыляясь про себя.
– Ты не подходи к этой штуковине-то, сейчас я милицию вызову, пускай разбираются.
– Почему милицию? – удивился Рома.
– Ну, пожарную команду.
– Так ведь не горит ничего.
– Тогда в ЖЭК позвоню или еще куда. Надо же что-то делать с этой чертовщиной.
И баба Наташа скрылась в подъезде. Рома хихикнул и вновь на диване разлегся, ноги скрестив и заложив руки за голову. В такой позе и застал его Коля Иванов, что тоже гулять вышел, но на своих двоих.
– Вы чего? – спросил он. – Переезжаете, что ли?
– С какой стати?
– А зачем диван вынесли?
– Он сам выехал.
– Болтун несчастный, – обиделся Коля и отвернулся, собираясь уйти восвояси.
– Не веришь – не надо, а я кататься поехал.
– Крыша у тебя поехала, – возразил на это Коля.
– А ты ложись рядом со мной, увидишь.
– Да ну тебя, мне еще надо к бабушке съездить, а не с тобой время терять.
– На диване и съездим.
Коля хмыкнул и улегся рядом с Ромой.
– Ладно уж, давай поиграем немножко, – согласился он.
Рома тут же зашептал под нос волшебное заклинание:
   По велению сардельки
   Я волшебник на недельку,
   Что мне в голову взбредет –
   Все тотчас произойдет.
Хочу, чтобы диван к Колиной бабушке поехал.
Коля открыл уже рот, собираясь сострить по этому поводу, но тут диван резко рванул с места и понесся прочь со двора. Поэтому из Колиного рта вместо членораздельных слов вырвался громкий вопль, и он вцепился в Ромины волосы, не найдя другой точки опоры. Но Рома и сам испугался, так как не ожидал от своего старенького дивана подобных скоростных качеств. Однако он быстро сообразил прошептать заветные слова и пожелал, чтобы у дивана появились бортики, что тотчас и исполнилось. Теперь можно было не бояться вывалиться на асфальт, и мальчики с комфортом уселись и стали смотреть по сторонам. Впрочем, и на них тоже смотрели. Люди останавливались с открытыми ртами и в немом изумлении провожали глазами невиданное транспортное средство. А диван все набирал скорость. Он обгонял машины и автобусы, совершенно не обращая внимания на красный свет, и частенько выезжая на встречную полосу движения. Один раз столкновение с легковой машиной казалось уже неизбежным, но диван подскочил вверх и пропустил легковушку под собой.
– Здорово! – воскликнул Коля. – Давай теперь полетим.
Рома кивнул в знак согласия и снова забормотал волшебные слова. Диван опять поднялся над дорогой, но на этот раз уже не опустился вниз. Он летел над непрерывным потоком машин и над вереницей пешеходов, распугивая голубей и воробьев. А люди внизу задирали головы и тыкали в них пальцами. Когда мальчики проплывали над постом ГАИ, им по мегафону приказали приземлиться, но они пропустили это приказание мимо ушей.
– Тьфу на вас! – крикнул сверху Коля и запустил в гаишников подушкой. Она двинула кого-то из них по голове и сбила с ног, а потом, по сарделькиному велению, помчалась догонять диван, прихватив с собою две милицейские фуражки. Мальчики тут же надели их на головы. Но вот показался дом Колиной бабушки.
– Где садиться будем? – спросил Рома.
– У подъезда, наверное, – ответил Коля.
– Да ну еще, – возразил Рома, – там народу больно много, давай лучше на балконе.
– Давай! – обрадовался Коля, – Так даже лучше будет.
Диван пролетел вдоль фасада здания и мягко опустился на балкон пятого этажа. Мальчики прошли в комнату и сели за стол. Колина бабушка в это время гремела на кухне посудой.
– Сейчас бабушка нас накормит, – сказал Коля.
– Давай лучше сами ее накормим, – возразил Рома.
– Как? – не понял Коля.
– А вот так:
   По велению сардельки
   Я волшебник на недельку,
   Что мне в голову взбредет –
   Все тотчас произойдет.
Хочу бананов, апельсинов, ананасов, пепси-колы, фанты и еще чего-нибудь этакого. И тотчас на столе свободного места не осталось: столько фруктов и напитков появилось.
– Это все есть можно? – с дрожью в голосе спросил Коля.
– Конечно, ешь на здоровье.
Коля и набросился на еду, как коршун. А Рома, хоть и посмеивался над ним, но тоже не отставал. В самый разгар пиршества в комнате появилась бабушка и в немом удивлении уставилась на мальчиков.
– Здравствуй, бабушка, – приветствовал ее Коля, – мы вот к тебе в гости прилетели.
– Прилетели? Как прилетели?
– На диване. Вон он на балконе стоит.
Бабушка с растерянным видом выглянула на балкон.
– И вправду стоит, – пробормотала она.
– Садитесь за стол, – предложил ей Рома.
– Спасибо, – поблагодарила бабушка, присаживаясь.
У нее в голове все мысли смешались; диван на балконе, дети сквозь запертую дверь просочились. Чертовщина какая-то!
– Вы кушайте, кушайте, – сказал Рома, – будьте как дома.
– Да я вроде бы у себя дома и есть.
– Конечно, конечно, – милостиво согласился Рома.
– И что это за капуста такая странная? – пробормотала бабушка, пододвигая к себе огромный ананас.
– Это не капуста, это ананас, – сказал Рома.
– В самом деле? А где взяли-то?
– Подарок сардельки.
– Подарок кого?
– Сардельки Клеопатры.
– Ага, – кивнула бабушка головой, как будто ей все стало понятно.
Она посидела немного с задумчивым видом, а потом протянула руку и изо всех сил ущипнула Колю за бок.
– Ой! – завопил Коля. – Больно!
– Вроде живые дети, а не привидения, – промямлила бабушка, – и ананас настоящий. Чудеса!
– У нас все настоящее, – сказал Рома, отдвигаясь на всякий случай подальше, – ешьте, ешьте, не стесняйтесь.
– Я ем, ем, чего мне еще делать.
– Бабушка, – предложил Коля, когда стол наполовину освободился от деликатесов, – полетели к нам в гости.
– Полетели, – сказала бабушка безучастным голосом.
Она еще не могла привести свои мысли в порядок.
– Тогда пошли.
– Пошли, – безропотно согласилась бабушка и направилась к двери.
– Да не туда! – сказал Коля и, схватив ее за руку, потянул к балкону.
– Нет, нет, я не хочу, оставьте меня, – запричитала бабушка.
– Не бойтесь, не бойтесь, – уговаривал ее Рома, – все будет в порядке.
– Не выкидывайте меня с балкона!
– Да кто тебя выкидывать собирается, – возмутился Коля, – совсем из ума выжила, старая! Давай залазь на диван. Да ногу-то подними повыше, экая ты неповоротливая... Рома, пихай ее посильнее, пихай!
Бабушка, наконец, перевалилась через борт и села на диване, в беспокойстве озираясь по сторонам. Мальчики быстро перескочили туда же, после чего Рома прошептал уже известные нам заклинания, и диван отправился в обратный путь.
– Батюшки святы! – завопила бабушка. – Спасите!
– Ты чего кричишь? – спросил Коля. – Мы же не кричим, летим спокойно, и все. И ты лети, как положено пожилой леди.
– А как положено пожилым леди летать? – поинтересовалась бабушка неожиданно спокойным голосом, и стала с интересом озираться по сторонам. Надо думать, что тут без Роминого вмешательства не обошлось.
Воздухоплаватели, да позволено будет назвать наших героев так, пролетели с полквартала и неожиданно оказались свидетелями преступления. Трое молодых бездельников вырвали сумочку из рук проходящей мимо женщины и бросились бежать.
– Помогите! – закричала женщина. – Там все мои деньги. Как же я теперь жить буду?
– Ах, паразиты! – закричала и Колина бабушка с высоты птичьего полета. – Ловите их, ловите!
Но прохожие не спешили ловить преступников, они лишь удивленно глазели на парящий над ними диван с разгневанной бабушкой. Тогда Рома привлек на помощь волшебные заклинания и отправил в погоню за преступниками свою любимую подушку. Она налетела на них, словно демон и начала колошматить куда попало. Горе-грабители с перепугу бросили сумочку и, попадав на асфальт, боялись даже голову поднять. А подушка, хоть и изрядно потрепанная, зависла над ними, как меч правосудия. Далее события развивались следующим образом: ограбленная женщина с истошным визгом воспарила над землей и через мгновение оказалась на Роминым диване. Туда же прилетела и сумочка с ее сбережениями. Подняло в воздух и троих воришек, которые зависли рядом с диваном и отправились в путь вслед за ним.
– Не воруйте! – нравоучительным тоном сказала Колина бабушка и показала им кулак.
– Мы больше не будем! Опустите нас на землю! – хором завопили преступники.
– У отделения милиции и отпустим, – пообещал Рома.
– Мы упадем сейчас, упадем!
Но их вопли никто не слушал. Коля о чем-то стал спрашивать Рому, а бабушка переключила свое внимание на пострадавшую женщину.
– Да что вы плачете, милочка, – успокаивала она ее, – ну диван, ну летающий, эка невидаль.
– Страшно, – дрожащим голосом отвечала ей женщина, – а вдруг мотор откажет.
– Да как он может отказать, если его и в помине нет, – удивилась бабушка, – откуда у дивана могут быть моторы?
– А как же он летает? – поинтересовалась женщина.
– А Бог его знает. У мальчиков вон спросите, они такие выдумщики.
– Ой, боюсь, ой, домой хочу!
Тут Роме опять пришлось руку приложить, и женщина успокоилась так же быстро, как ранее бабушка.
– А ведь интересно как! – заявила она, совершенно забыв о своих страхах. – Будь моя воля, всю жизнь бы летала.
Рома фыркнул в кулак, но ничего не сказал.
– Эй, клоп! – подал вдруг голос один из грабителей. – Опусти-ка нас вниз!
Он, как и два его дружка, привык уже к своему висячему положению и даже получал определенное удовольствие от полета.
– А вы к кому обращаетесь? – подчеркнуто вежливо спросил Рома. – Здесь два клопа.
И он показал на Колю.
– Я думаю, что ты главный клоп, – отвечал белобрысый нахал, – к тебе и обращаюсь. Опусти-ка нас на землю, а то хуже будет.
– Ах ты, наглец! – возмутилась бабушка. – Но ничего, в милиции по-другому запоешь!
– Цыц, старая карга!
Рома опять зашептал под нос, и через несколько секунд, парящие в горизонтальном положении преступники, зависли вдруг головой вниз.
– Ой, не надо! – завопили они. – Мы исправимся!
Но это было еще не все. У белобрысого нахала выскочил из брюк ремень и стал нахлестывать его по торчащему кверху заду.
– Беру свои слова обратно! – кричал потерявший всю свою спесь преступник. – Ой! Ой! Ой!
Под эти вопли и зависли они над входом в отделение милиции, где собралось не менее десятка сотрудников, которые, задрав головы, в полном недоумении наблюдали невиданное зрелище.
– Вот эти сумочку украли, – крикнул Рома, свесив голову с дивана и показывая на висящих в воздухе бездельников, – арестуйте их!
– Как же мы можем их арестовать? – возразил один из милиционеров, – мы летать не умеем.
Но тут бездельники медленно стали опускаться и, перевернувшись снова головой вверх, а ногами вниз, оказались в тесном окружении людей в милицейской форме.
– А у кого сумочку-то украли? – спросили внизу.
– У меня! У меня! – закричала пострадавшая женщина и попыталась перелезть через бортик летающего дивана.
– Куда? – закричал Рома, хватая ее за юбку. – Разобьетесь!
Но женщина была уверена, что с ней ничего не случится и она опустится на землю не хуже похитителей ее сумочки. Поэтому Рома смог удерживать ее всего несколько секунд, которых, правда, хватило на то, чтобы почти все заклинание прочитать, но только почти. А поэтому, перевалившись, наконец, через бортик и камнем полетев вниз, женщина издала такой истошный вопль, что в отделении милиции окна задрожали. Но, когда до земли оставалось каких-нибудь пару метров, она резко затормозила и села прямо на плечи молодому лейтенанту, который, не ожидая такой для себя участи, в свою очередь тоже сел, но уже на асфальт.
– До свидания! – сказал Рома. – Мы полетели.
И диван тронулся в путь. Правда, снизу что-то кричали, просили приземлиться, но все без толку. Спустя несколько минут воздухоплаватели зависли над известным уже нам постом ГАИ.
– Здрасьте! – закричал Рома сверху. – А вот и мы!
– А ну давай вниз, хулиган! – рявкнул один из постовых, потрясая кулаками.
На нем, как, впрочем, и на его товарище, не было головного убора.
– Не хочется что-то, – вздохнул Рома, – А вдруг вы драться будете.
– А я говорю, спускайся!
– Кто это там орет? – недовольно спросила Колина бабушка.
Она успела задремать, и была явно не в восторге оттого, что ее разбудили. Она свесила голову вниз и строго посмотрела на крикуна в милицейской форме.
– Мария Ивановна! – воскликнул гаишник. – Что вы там делаете?
Это оказался ее сосед по подъезду.
– Что-что, – пробурчала бабушка, – будто не видишь, что? – летаю!
– С этим хулиганьем?
– Но-но, потише, – обиделся Коля, – давно подушкой по башке не получал?
– Я вот вам покажу сейчас! Быстро приземляйтесь, а то стрелять буду!
– Да ты что, Алексей, совсем с ума сошел!? – Возмутилась Колина бабушка. – Где это видано – по детям палить!
Милиционер задумчиво похлопал по своей кобуре и почесал в затылке.
– А по какому принципу ваш аппарат летает? – спросил он, решив сменить тему разговора.
– По принципу сардельки, – ответил Рома.
– Как, как?
– Сардельки, говорю. Но вам не понять, это не для средних умов. Хотите фуражки назад получить?
– Ну, давай.
– Ловите.
И милицейские фуражки полетели вниз. Однако они не упали на землю, а повисли в воздухе рядом с гаишниками и, когда те потянулись за ними, отлетели в сторону и поплыли над тротуаром. Гаишники двинулись следом; сначала шагом, потом бегом, но все бесполезно – фуражки как живые были.
– Ну, хватит! – заорал Колиной бабушки сосед. – Что за издевательство!
И в это время фуражка сама ему на голову оделась, по самые уши, да еще задом наперед. То же самое и с его товарищем произошло.
А диван дальше полетел и через минуту на крышу трансформаторной будки опустился, той, около которой мальчики в футбол играли.
– Ты что, лучше аэродрома не мог найти? – спросил Коля.
– А тут разве плохо?
– Плохо, потому что бабушке вниз не слезть.
– А зачем слезать? Посидим, обдумаем маршрут и отправимся дальше.
– Нам домой пора отправляться, пока родители куда-нибудь не смотались, – возразил Коля, – правда, бабушка?
– Да, да, – кивнула бабушка, – полетали орлами, пора и честь знать.
– Хорошо, – согласился Рома.
И диван быстро переместился с крыши трансформаторной будки к открытому окну Колиной квартиры, находящейся, кстати, на четвертом этаже. Колина мама в это время несла из кухни тарелку с супом, но до стола, естественно, не донесла – ухнула на пол, ибо прямо из окна в комнату впрыгнул Коля. Папа этому тоже удивился и, привстав со стула, вопросительно посмотрел на сына. Но это были еще цветочки, ибо следом за Колей показалась бабушка. Она лихо спрыгнула с подоконника и, улыбнувшись широко, сказала басом:
– Здравствуйте, мои дорогие.
Тут мама Колина в обморок грохнулась, а на папу столбняк нашел.
Рома тогда, подумав, в Колину квартиру не полез, пусть уж сами разбираются, а направил свой диван-самолет к себе домой. Он решил не подниматься по лестнице, дабы не встретится случайно со слабонервной бабой Наташей, а, по сарделькиному велению, пролетел прямо сквозь стену и оказался у себя в комнате. Он убрал с дивана ненужные теперь бортики и прошел на кухню, где на подоконнике все еще дремала сосиска Клеопатра.
– Эй! – закричал Рома, тыкая ее пальцем. – Просыпайся!
– Ну, чего тебе? – проворчала Клеопатра, сладко зевая.
– Я пришел, – заявил Рома.
– Ну и что?
– Так просто, ничего.
– А зачем меня будить надо было? Эх, Рома, Рома, мог бы ты еще до вечера волшебником быть, если бы меня не разбудил, а теперь кончилась твоя сила, – сказала Клеопатра, – я сейчас снова в обычную сосиску превращусь.
– Зачем?! – в ужасе закричал Рома.
– Это не у меня спрашивай. Есть высшие силы, которые нами управляют...
– Но я не хотел! – заплакал Рома.
– Да не расстраивайся ты. Чуть раньше – чуть позже, какая разница? – сказала Клеопатра. – Только ты меня есть не вздумай, не обычная я, все-таки, сосиска, а волшебная. Ты возьми горшочек цветочный, или баночку какую-нибудь, насыпь туда земли и закопай меня в нее. Но, смотри, поливать не забывай. Потом увидишь, что будет.
Рома хотел еще что-то спросить, но Клеопатра уже не могла отвечать; она упала на бок, потом у нее исчезли лапы, голова, и вот уже не отличишь ее от самой обычной сосиски. Но Рома помнил, что это не так, поэтому он тотчас схватил детское ведерко, сбегал во двор за землей и, в точности исполнив последнюю волю Клеопатры, поставил ведерко у себя в комнате на подоконник. И выросло там однажды....
Но это уже другой рассказ.

Волшебный карандаш
Рома как-то пошел за хлебом. Хлебный магазин в соседнем доме находился, и мама отпустила его одного. Но, выйдя из подъезда, он нос к носу столкнулся с Колей Ивановым, что жил на пятом этаже.
–Ты куда? – спросил Коля.
–За хлебом послали, – ответил Рома.
–Это хорошо. Давай вместе сходим и будем твоим хлебом голубей кормить.
–А что я домой принесу?
–Ну, оставим твоим родителям по кусочку – и хватит, они вон у тебя какие толстые.
–Тогда пошли, – согласился Рома.
Они благополучно купили полбуханки ржаного и буханку белого хлеба и устроились на лавочке в небольшом скверике между домами. Голуби слетались сюда постоянно, так как их здесь постоянно кто-нибудь подкармливал. Едва Рома кинул первый кусочек, как с ближайших крыш спикировала целая стая пернатых.
–Во проглоты! – довольно сказал Коля, отламывая половину Роминой буханки. – Смотри-ка как тот хохлатый на энтого бесхвостого наскакивает. Умора!
–Ага,– согласился Рома, метая хлебные корки со скоростью автомата.
–Знаешь, – сознался Коля, – я так люблю голубей кормить, что меня больше за хлебом не посылают.
–А меня пока посылают, – ответил Рома, скромно промолчав о том, что послали-то его в первый раз.
–Вот когда я вырасту большой, – размечтался Коля, – весь хлеб в магазине скуплю и голубям отдам.
–А что люди будут есть?
–А люди в другой магазин сходят.
–Верно, – согласился Рома, – ой, у меня батон кончился, отломи-ка немножко.
–Еще чего захотел, свой надо иметь.
–Так ведь это мой и есть.
–Нетушки! Рыбка плывет – назад не отдает.
Рома обиженно надулся, раздумывая о том, стоит ли отвесить Кольке подзатыльник, но Колька, опережая события, подсказал по-товарищески:
–У тебя ведь еще и ржаного полбуханки.
–Точно!– обрадовался Рома, извлекая ее из сумки.
–А хохлатый-то какой разбойник, – довольно хмыкнул Коля, – всех подряд бьет, особенно бесхвостому достается.
–А мне вот жаль Бесхвостика, – ответил Рома.
Он протянул вперед полную ладонь с хлебными крошками и сказал с жалостью:
–Иди сюда, Бесхвостик.
И, к удивлению обоих мальчиков, бесхвостый взлетел в воздух и бесстрашно сел на Ромину руку.
–Вот это да! – удивился Коля. – А смотри-ка, как Хохлатый злится.
Действительно, забияка-голубь с взъерошенными на голове перьями, напоминающими петушиный гребень, перестал клевать и угрюмо уставился на мальчиков.
–Пшел отсюда, бандит! – прикрикнул на него Рома. – А знаешь, Коля, хлеб-то ведь кончился, что я теперь дома скажу.
–Подумаешь, – беспечно ответил Коля, – скажешь, что собака его из рук вырвала и убежала.
–Точно, это ты хорошо придумал.
–Гм, – произнес кто-то за спиной.
Оба заговорщика быстро обернулись и увидели Ромину маму, стоящую с длинным березовым прутом в руке.
–Ну, мне пора!– сказал Коля и быстро засеменил проч.
–Так-так, бездельник, деньги на ветер выкидываешь, врешь!
Березовый прут со свистом опустился на голые Ромины ноги.
–Ой-ой, не буду больше!
–Я тебе покажу, не буду! Что б с этим Колькой я тебя в жизни больше не видела!
–Колькина мама обо мне тоже самое говорила, – сознался Рома.
–Даже так? Ну, я с тобой еще разберусь. Давай сюда сумку, и марш домой!
Рома, всхлипывая, поплелся к своему подъезду, а его мама пошла в магазин за новой порцией хлеба. Рома, в общем-то, чувствовал себя виноватым, но обида так выпирала наружу, что придя домой, он закрылся в детской комнате и носа из нее не высовывал. Мама звала его обедать, папа звал его ужинать, но он отказывался наотрез.
–Тогда спать!– рассердилась мама и, хотя на улице было еще совсем светло, быстро его раздела и уложила в постель, даже не сводив умыться.
– Ну и ладно, – думал Рома, пуская очередную слезу, – и завтра есть не буду, и послезавтра. А потом с голоду умру.
Он натянул на голову одеяло и тяжело вздохнул:
– Нет, завтра я, пожалуй, поем немного, ну чуть-чуть, зато послезавтра точно не буду.
Тут послышался звук открываемой форточки и, вроде бы, хлопанье птичьих крыльев. Рома выглянул из-под одеяла и увидел своего друга – Бесхвостика, сидящего на раме.
Рома довольно заулыбался. Бесхвостик прокурлыкал что-то и перелетел на стоящую рядом с кроватью тумбочку. Он повернул голову туда-сюда и стал оглаживать клювом свои крылышки.
– А у меня и хлеба-то здесь нет, – с сожалением сказал Рома.
– Не надо хлеба, – ответил Бесхвостик.
– Так ты и говорить умеешь?
– Умею. Я ведь не простой голубь, да и все в нашей стае не простые голуби, а немного волшебники.
Рома откинул одеяло и сел, свесив ноги с кровати.
– Все-все? – спросил он.
– Да. И самый могущественный из нас – голубь Триамон, тот, кого ты называешь Хохлатым. К сожалению, это злой волшебник, и он подчинил себе всю стаю. Ведь зло часто сильнее добра – и у людей, и у птиц.
– Но вас же много. Почему вы не прогоните его? – спросил Рома.
– Чтобы победить зло, надо самому научиться делать зло, а мы не умеем. Может, ты нам поможешь?
– А я смогу?
– Не знаю. Но я хочу сделать тебе подарок, потому что ты пожалел меня сегодня, а не смеялся, как Коля. У тебя есть карандаш?
– Да вот он, прямо под тобой.
С этими словами Рома открыл дверцу тумбочки и достал оттуда большой круглый карандаш.
– Хорошо. Держи его в руке и повторяй за мной:
У старой мудрой птицы
В гнезде кувшин хранится,
Который, как зерном,
Наполнен волшебством.
– Повторил?
– Ага.
– Ну и хорошо. Теперь этот карандаш стал волшебной палочкой и если ты потрешь его двумя пальцами и загадаешь желание, оно исполнится. Но учти, сила волшебной палочки быстро иссякнет, если совершать с ее помощью плохие поступки, и, наоборот, добрые дают ей еще большую силу... Прощай, Рома.
Бесхвостик взмахнул крыльями и так быстро вылетел в открытую форточку, что Рома не успел ни поблагодарить, ни попрощаться. А за стеной, в большой комнате, папа с мамой сидели за столом и ужинали. Там же находилась и папина сестра – тетя Паша До Ромы доносился ее густой бас.
«Посмотрим, посмотрим, чем они занимаются», – подумал Рома.
Он потер волшебный карандаш и произнес про себя «хочу видеть сквозь стену, но так , чтобы меня не видели».
Сейчас же стена стала прозрачной и перед Ромой появилась вся честная компания. Тетя Паша восседала на стуле лицом к детской комнате, пила чай из блюдца и в перерывах между глотками советовала, как лучше заниматься Роминым воспитанием. Но все ее советы оканчивались единственной фразой:
– Ремня надо давать почаще!
Рома недолюбливал тетю Пашу за ее громкий голос и сварливый характер.
– Сейчас я тебя! – подумал он и, дождавшись момента, когда гостья привстала с места и потянулась за очередным куском сахара, с помощью волшебного карандаша отодвинул ее стул.
– О, Господи! – пробасила тетя Паша, садясь на пустое место. Она успела только ухватиться за скатерть и, с грохотом приземляясь на пол, стащила на себя все столовые приборы. Папа сумел, правда, подхватить китайскую вазу с конфетами, но большего сделать не успел.
– Ой, убилась! – хрипела тетя Паша, не в силах подняться на ноги.
Рома был не злой мальчик и тотчас пожелал, чтобы тете Паше было не больно.
– И что за чертовщина такая! – воскликнула мама, вместе с папой бросаясь на помощь. Они осторожно подняли свою гостью и усадили на диван.
– Ничего не понимаю! – пожаловалась им тетя Паша уже не таким плаксивым, но все–таки обиженным голосом. Очки ее висели на самом кончике носа, а из-за уха торчала длинная-предлинная макаронина.
– Дом такой скверный, – объяснила мама, снимая с гостьи макаронину и зачем-то засовывая ее в карман халата, – у нас и не такое бывает.
– Уму непостижимо!
Рома тотчас ухватился за идею о том, что здесь и не такое бывает, и снова поколдовал с волшебным карандашом, заставив диван вместе с напрошенной гостьей тронуться с места и поехать вокруг стола. Интересно было наблюдать, как он все быстрее и быстрее делал круги по комнате, как впереди, совершенно одурев от испуга, бежали папа с мамой, а тетя Паша, судорожно вцепившись в спинку дивана, вопила истошным голосом. Папа, в конце концов, улучил момент и запрыгнул на стол, но мама все бежала и бежала.
– В коридор, в коридор сворачивай! – кричал ей папа, но мама ничего не слышала.
– Ну, хватит! – приказал Рома и диван остановился.
Папа облегченно вздохнул и хотел было слезть вниз, как вдруг стол затрещал и развалился безо всякого Роминого вмешательства.
– Хороший был стол! – вздохнул папа, вылезая из-под обломков.
– Нет, надо уезжать отсюда, непременно надо уезжать, – запричитала мама, бессильно опускаясь на диван рядом с тетей Пашей.
– Такого стола уже не достать, – не мог успокоиться папа.
Рома пожалел папу и захотел, чтобы стол вновь стал целым. Сейчас же обломки взлетели с пола и намертво соединились друг с другом. Стол стоял на прежнем месте, как будто и не ломался.
– А посуда? – робко спросил папа.
– И посуда, – согласился Рома.
Осколки чашек и тарелок попрыгали на стол и превратились в целые чашки и тарелки.
– Ну, дела! – сказала тетя Паша. – Никогда бы не поверила, если бы своими глазами не видела.
Рома в своей комнате довольно хихикнул. «Чего бы еще придумать? – размышлял он, любовно поглаживая, волшебную палочку. – Ага!»
Дверцы одежного шкафа вдруг раскрылись, и оттуда вывалилась подушка. Папа хотел ее подобрать, но подушка быстро отпрыгнула в сторону и пустилась вскачь по комнате. Тетя Паша уже ничему не удивлялась. Она молча наблюдала за происходящим, решив, видимо, что все возможно в этом сумасшедшем доме. Но, когда подушка подбежала поближе и облаяла ее по-собачьи, тетя Паша вскочила с дивана и бросилась вон из комнаты. Через мгновение Рома услышал хлопанье входной двери.
– Фу! – кричал папа, отмахиваясь от подушки стулом.
– Гав–гав!
– Ты ей дай, как следует! – посоветовала мама, забираясь на спинку дивана.
– Гав–гав! – пролаяла в последний раз подушка и замолчала. Она обмякла, приняла прежнюю форму и уже ничем не напоминала собаку. На полу лежала самая обыкновенная подушка, только слегка потрепанная.
– Что такое? Я же не приказывал остановиться? – подумал Рома и потер свой карандаш. Но ничего не произошло.
– Ты использовал волшебную палочку во зло, поэтому ее сила иссякла, – послышался голос из окошка.
Рома быстро обернулся и увидел на подоконнике голубя. Только не Бесхвостика, а Хохлатого, или Триамона, как называл его Бесхвостик.
– Ведь я же шутил, – удивился Рома.
– Детские шутки бывают очень злы и отливаются кому-то горькими слезами. Нет, не для того подарил тебе Бесхвостик волшебную палочку.
– Но ты-то не Бесхвостик, ты радоваться должен.
– А я и радуюсь. Мало того, я возвращаю волшебную силу твоему карандашу. Отныне ты можешь творить зло сколько хочешь. Но если ты используешь мой дар для доброго дела, хотя бы раз, карандаш твой будет годиться лишь для писанины.
– А наказать злодея – тоже добрый поступок?
– Конечно, ведь злодеи должны жить в мире.
Рома схватил волшебный карандаш и быстро потер его:
– Хочу, чтобы голубь Триамон улетел от голубей нашего двора и никогда больше не возвращался.
– Что ты наделал! – закричал Триамон. – Я думал, мы станем друзьями, вместе будем злодействовать.
– Я не хочу злодействовать, – ответил Рома, – улетай!
Триамон нехотя взмахнул крыльями и вылетел в форточку.
– Я освободил голубей, – думал Рома, – а вот папе с мамой от меня сегодня досталось как, Бесхвостику от Хохлатого. Ему стало стыдно. Он повернулся к стене, чтобы посмотреть, что поделывают родители в большой комнате, но стена снова стала стеной, абсолютно непрозрачной, какой ей и надлежит быть. Чудеса кончились.

Рома идет в школу
Когда первого сентября мама разбудила Рому, он встать не захотел:
– Да ну еще, я спать хочу!
– Сегодня же тебе в школу идти, – сказала ему мама, – первый раз в первый класс.
– Я завтра в первый раз, – ответил на это Рома и повернулся на другой бок.
Мама рассердилась и стащила с него одеяло. Рома подогнул колени к подбородку и попытался завернуться в простыню. Тогда папа вылил на него кувшин воды.
Вот таким образом его подняли с постели и потащили умываться. И умыли, хотя он вырывался и пытался укусить папу за палец. И вытерли насухо полотенцем, и впихнули в новую школьную форму, и посадили за стол. За столом Рома испачкал рукав в масле, за что получил подзатыльник и, обидевшись, отказался, есть сосиску.
– Чем же сосиска виновата? – спросила мама, пытаясь оттереть Ромин рукав от масляного пятна.
– Бесполезно, – махнул рукой папа, – надо было сначала накормить оболтуса, а потом уж одевать.
– Не надо мне вообще вашей еды, – огрызнулся Рома.
– Тогда бери свой портфель и пошли, – сказала мама.
Уразумев, что уговаривать его больше не собираются, Рома тут же схватил со своей тарелки сосиску и целиком запихал ее в рот.
– Подавишься ведь, – сказал папа.
– Ы-ны-ны-дусь, – ответил Рома.
После завтрака мама надела ему на спину новенький портфель и сунула в руку букет цветов.
– Не надо мне этот веник! – с ужасом в голосе закричал Рома.
– Какой же это веник? – удивилась мама. – Это букет.
– Для тебя – букет, для меня – веник. Тащи сама, если хочешь.
К школе они подошли, когда дети уже построились во дворе на торжественную линейку. Маленькая толстенькая тетя, очевидно директор школы, стояла у микрофона и готовилась произнести речь. На самом кончике ее носа каким-то чудом висели очки, а в руках она держала несколько исписанных листов. Видимо, директор волновалась немного, или с памятью у ней было неважно, поэтому и приготовила она для выступления шпаргалку.
Вдруг Рома увидел Колю Иванова, который стоял на крыльце прямо за спиной директора и ковырял в носу.
– Колька! – заорал Рома. – Ты чего там делаешь?
– Ничего не делаю, стою просто! – также громко гаркнул Коля прямо в ухо директору.
Директор подпрыгнула от неожиданности, очки ее слетели с кончика носа и, шмякнувшись о крыльцо, только чудом не разбились вдребезги. Она повернулась к Коле, и что-то строго ему выговорила, после чего он покинул облюбованное им место и встал рядом с Ромой.
– Ругается, – объяснил Коля.
– Ага, нервная тетя попалась, – кивнул Рома, – вообще-то мама говорит, что все учителя нервные.
– Кончились наши игры, – вздохнул Коля, – теперь нас возьмут в оборот: в школе учителей слушай, дома уроки учи – не жизнь, а каторга!
А директор уже говорила о чем-то в микрофон. Кажется о том, что надо старших уважать, и учиться прилежно, и родителей слушаться, и... в общем, ничего достойного Роминого внимания. Потом один большой мальчик из десятого класса поднял на руки девочку – первоклашку и пронес ее вдоль всей линейки. А девочка самозабвенно трясла колокольчиком: дзынь – дзынь!
– Как корова на пастбище, – сказал Коля.
Он знал, что говорил, так как прожил некоторое время в деревне.
– Ага, – подтвердил Рома, хотя и не понял, при чем здесь корова.
Тут заиграла музыка и какой-то дядя запел на весь школьный двор. И Рома и Коля запомнили из этой песни только одну строчку:
–... учат в школе, учат в школе, учат в школе.
Чему учат в школе, им потом пришлось домысливать самим. Поэтому, наверное, они и притащили на второй день рогатки. Но это было на второй день, а сейчас, первого сентября, они более-менее пристойно прошли со всеми в класс, и даже с цветами в руках, которые им все-таки подсунули неугомонные родители. Впрочем, все первоклассники были с цветами, и поэтому они не чувствовали себя белыми воронами.
Когда все расселись по партам, учительница, довольно молодая женщина и с виду не такая вредная, как директор, села за стол напротив учеников и сказала не очень строгим и не очень противным голосом:
– Здравствуйте, дети. Меня зовут Альбина Александровна, фамилия моя Крюкова. Я буду заниматься с вами три года.
– А чем мы будем заниматься? – спросила какая-то девочка. – В прятки будем играть?
– Как тебя зовут? – спросила учительница.
– Лена Соловьева.
– Так вот, Лена, во-первых, в прятки мы играть не будем, а будем учиться писать и считать, да и не только этому, а во-вторых, когда говорит преподаватель, перебивать его нельзя. Если хочешь что-то спросить, надо поднять руку.
– А если я не умею молчать? – спросила Лена. – Значит, мне в школу нельзя ходить?
– В школу должны ходить все, и молчать все время тебя никто не заставляет. Но надо уметь и слушать. Представьте себе, если все вы, тридцать человек, начнете говорить одновременно, чему я вас смогу научить?
– Правильно, Альбина Александровна, – поддержал ее Рома, – мы вас будем внимательно слушать, а этой вредной девчонке в перемену шею намылим.
– Да я тебе сама так задам, что своих не узнаешь, – ответила Лена Соловьева.
– Дети! – повысила голос учительница. – Так говорить нельзя. Чтобы я такого больше не слышала!
Потом Альбина Александровна рассказала ребятам о предметах, которые они будут изучать, о том, что их школа с математическим уклоном и, следовательно, надо будет обратить особое внимание на математику, не забывая, впрочем, о других дисциплинах. Рассказала она и о том, сколько известных людей училось в этой школе. Один из них работает сейчас директором завода, другой – знаменитый врач, а третий участвовал в олимпийских играх.
– А медаль завоевал? – спросил Рома.
– Нет, – ответила Альбина Александровна, – до медали он не дотянул.
– А я вот вырасту, и дотяну, – пообещал Рома.
– Медаль по хвастовству ты уже заработал, – улыбнулась Альбина Александровна, – а что касается спортивных наград, то поживем – увидим.
– А я буду космонавтом, – заявил Коля, – и полечу на Марс.
– Хорошо-хорошо, когда вы вырастете, вы можете стать, кем захотите, но для этого надо прилежно учиться. Я лично не представляю космонавта-двоечника. А вы представляете?
– Нет, не представляем, – согласился Рома, – а вот дворника-двоечника, можно представить.
– Это правда, – кивнула головой Альбина Александровна, – метлой махать, не ракетой управлять. Но, может быть, лет через двадцать дворники будут работать не с метлой, а с роботами-уборщиками с программным управлением. Ведь тогда они не только школу, институт должны будут заканчивать. Жизнь меняется на глазах, и то, что сегодня еще сказка, завтра может стать действительностью.
– А я уже умею читать, – заявил Коля Иванов.
– Молодец, – сказала Альбина Александровна, – а кто еще умеет читать, или, хотя бы знает буквы, поднимите руку.
Оказалось, что, чуть ли не полкласса уже знакомы с грамотой.
– Вам будет легче учиться. Но и те, кто еще ничего не знает, пусть не расстраиваются. Главное – внимательно слушать учителя и стараться все запомнить. Есть, правда, такие ученики, которые на уроках о своих делах думают. Спроси такого о чем-нибудь, а он как с Луны свалился. Но я надеюсь, что таких среди вас нет.
– А что значит: с Луны свалился? – поинтересовался Рома.
– Ну, это когда человек совершенно не воспринимает, что ему говорят.
– А почему?
– Потому что он погружен в свои мысли, и ему неинтересно решать со всеми задачи, или учить грамоту. Ему в это время интересней думать, например, о том, как он придет домой, и будет дергать сестренку за косы.
– У меня нет сестренки, – с облегчением сказал Рома.
– А у меня есть, – вмешался в разговор еще какой-то мальчик, – но ее неинтересно за косы дергать, больно пищит, и родители ругаются. Лучше уж соседку.
– А моя сестренка большая, – добавил другой, – если ее дернешь — так треснет, что в ушах звенит.
– Что-то мы не о том разговор завели, – покачала головой Альбина Александровна, – дергать девочек за косы – нехорошо. С девочками надо дружить.
– Но они такие задавалы, – сказал Рома, – с ними совершенно невозможно иметь дело.
– А сам-то, – возмутилась Лена Соловьева, – пустомеля несчастный!
– Прекратите браниться! – сказала Альбина Александровна. – Вам целых десять лет в одном классе учиться, поэтому все вы должны дружить и помогать друг другу. И не забывайте, что на уроке можно говорить только тогда, когда разрешит преподаватель.
– Какой кошмар! – простонал Рома.
– Нет, не кошмар, просто дисциплина. Сегодня у вас первый урок, поэтому я и сделала некоторую поблажку, но в дальнейшем, – Альбина Александровна подняла вверх указательный палец, – к неслухам придется принимать определенные меры.
– Бить будете? – поинтересовался Рома.
– Бить, конечно, не буду, но в угол могу поставить, и родителей вызвать, а уж они решат, что с вами делать. Теперь все достали буквари и открыли первую страницу.
Вот так и началась Ромина учеба.

Рома грамоте учится
Это случилось в тот день, когда Рома с папой возвращались от бабушки. Они еще зашли в детский мир, где купили большой самосвал и маленькую электронную игрушку «Ну, погоди». Так вот, подошли они к своему дому и увидели какую-то надпись на стене. Папа прочитал ее и хмыкнул.
– Что тут написано? – заинтересовался Рома.
– Здесь написано: «Рома бегемот», – ответил папа, – А ты что, и вправду бегемот?
– Ну, вот еще – обиделся Рома, – это, наверное, Колька Иванов написал.
– А он что, уже в школу ходит?
– Нет.
– Вот видишь, родители его грамоте обучили, и он тебя на всю улицу ославил. А я тебя пытался научить – как об стенку горохом.
– А если бы я умел? – спросил Рома.
– Ну, мог бы написать в отместку: «Колька крокодил».
– А давай, ты это напиши.
– Э нет, я уже вышел из того возраста, чтобы стенки марать. Пойдем-ка лучше домой.
Дома Рома быстро отломал у купленного самосвала колесо, разбил молотком электронную игрушку «Ну, погоди» и, потеряв к покупкам всякий интерес, достал с книжной полки старенький букварь, по которому еще мама в школе училась.
– Папа, иди сюда! – закричал он пронзительным голосом.
– Что такое, что случилось? – испуганно спросил папа, врываясь в детскую комнату.
– Давай писать учиться.
– Когда ты по-нормальному разговаривать научишься? Так только свиньи кричат, если им на хвост наступить.
– Это что за буква? – спросил Рома, пропуская папино замечание мимо ушей.
– Это буква «Д». Но ты напрасно открыл букварь посередине, надо сначала.
Папа перелистал страницы назад:
– Сейчас мы с тобой изучим букву «А». Вот буква «А».
Рома с сомнением почесал в затылке:
– Больно уж толстый этот букварь. Так я и до завтра писать не научусь.
– Какой ты скорый – до завтра! Слава богу, если месяца через два научишься.
– Ну, я не хочу так! Мне сегодня надо про Кольку написать на стене.
– Если ты только ради этого решил грамоту изучать – грош тебе цена – рассердился папа.
– А для чего же еще ее изучать? – удивился Рома.
– Для того, чтобы книги читать, газеты и, вообще, быть образованным человеком.
– Книгу мне мама почитает.
– Но не всю же жизнь она будет тебе читать!... Начнем мы учиться, или нет?
– Ну, давай, – согласился Рома, – только побыстрее.
– Это что за буква? – спросил папа, указывая на букву «А».
Рома молчал.
– Ну? Я же тебе только что говорил! Это буква «А». Повтори!
– Это буква «А» – повторил Рома.
– Молодец. А вот буква «Б». Запомнил?
– Ага. Это «Б».
– Хорошо. А это?
– Тоже «Б» – ответил Рома.
– Какое «Б», – рассердился папа, – это «А», «А», «А”»! Только что ведь показывал!
– Я уж забыл.
– У тебя что, склероз?
– А что такое склероз?
– Склероз – это... Впрочем, он к делу не относится. Назови мне эту букву, – папа снова указал на букву «Б».
– «А», – ответил Рома.
– Бестолочь! «Б» это, «Б»! Как барашек блеет, знаешь? Бе-бе-бе! Понял,да?
– Ну, понял.
– Попробуй еще раз угадать – сказал папа, указывая на букву «А».
– Бе-бе–е–е–е! – заблеял Рома.
Папа с треском закрыл букварь и направился к двери.
– Стой! – Рома ухватился за его штанину и повис на ней пиявкой. – Давай еще попробуем!
Папа с ворчанием усадил Рому на стул и снова открыл букварь.
– От тебя не отвяжешься, – сказал он в отчаянии, – назови мне эту букву.
Рома почесал затылок, потом нос и тяжело вздохнул.
– Забыл уже, – сказал он.
– Что тут забывать, не пойму! Только две буквы мы с тобой и учили – «А; и «Б». Которая это из двух?
– «А», – ответил Рома. И добавил после небольшой паузы, – или «Б».
– Это буква «А», – сказал папа на удивление спокойным голосом, – а это какая?
– «Б» – ответил Рома.
– Молодец! Поразительные успехи!
– Давай другие буквы, эти я уже знаю, – сказал Рома.
– Другие, так другие, – покорно согласился папа.
Он открыл страничку с алфавитом и, ткнув в него наугад пальцем, спросил:
– Это что у нас?
– Это буква «К», – ответил Рома.
– Правильно, – изумился папа, почесывая подбородок.
– Мне ее мама показывала, я и запомнил.
– А еще какие запомнил?
– Букву «Т».
– Покажи, где она?
– Вот, – сказал Рома, указывая на мягкий знак.
– Нет, это не «Т”», вот «Т», – вздохнул папа. – Может, хватит на сегодня?
– Какой ты неусидчивый, – обиделся Рома, – показывай мне теперь, как слова писать.
– Ну, хорошо, – папа взял ручку и листок бумаги, – вот я пишу буквы «Б», «А», «Б», «А». Что за слово получилось?
– Крокодил, – ответил Рома.
– Какой крокодил, бестолочь! Это слово БАБА, понял? Буквы «Б» и «А» дают слог «БА», а тут два слога «БА». Значит, получилась «БАБА». Усек?
– Чего усек?
– Ну, дошло?
– Куда?
– Тьфу ты, черт полосатый! Понял или нет?
– Ага.
– Ладно. А вот я пишу буквы «М», «А», «М», «А». Что это за слово?
– А я еще не знаю буквы «М».
– Да вот буква «М», вот, – папа написал ее несколько раз, – «М», видишь – «М». Козочка мычит – «ме-ме-ме»!
– Мычат коровы, – ответил Рома, – и не «ме-ме-ме», а «му-у-у».
– Ну, пусть «му–у–у». Что это за слово я написал – «М», «А», «М», «А»?
– «Му-му», – ответил Рома.
– Какая Муму? Это собаку так звали, которую Герасим утопил. А тут «мама». «Мама» это, понял?
– Где мама? – завертел головой Рома.
– Нету мамы! – рявкнул папа. – Она сегодня во вторую смену работает. Это я слово написал такое – «мама». Дошло, наконец?
– Ага, дошло, вот она, – ответил Рома, показывая, на слово «БАБА».
– Это не то слово, – прошипел папа. – Здесь первая и третья буквы «Б», а не «М», а значит, написано тут «БАБА».
– А где мама?
– На работе... Тьфу, совсем запутался с тобой. Вот «МАМА», видишь, вот оно.
– А МАМА разве оно?
– Мама не оно, мама она. Это слово – оно, – сказал папа, дрожащим голосом, – давай закончим на этом.
– Ну, если ты – лентяй такой, давай закончим, – согласился Рома, – только напиши мне сначала «Колька крокодил».
– А ты это на стенку перепишешь, – догадался папа, – обойдешься.
– Тогда еще учиться!
Папа быстро схватил ручку и написал на чистом листке бумаги нужные Роме два слова.
– Вот, получай, изверг, – сказал он.
Рома взял этот листок, достал откуда-то из-под тумбочки кусочек мела и направился к двери.
– Недолго там! – крикнул ему вслед папа.
– Ладно, ладно. А ты пока самосвал почини, у него колесо сломалось.
– Уже? А электронная игрушка, надеюсь, цела?
– На нее молоток упал, – ответил Рома, хлопая дверью.
– Боже, какой вредитель! – простонал папа. – Двести пятьдесят рублей кошке под хвост!

Как Рому с уроков выгнали
Как будто не один Рома на свете живет, а двое. Если в сказку он попадает, прямо-таки добрым молодцем становится, угнетенным защитник, угнетателям – гроза. А вот в обычной жизни никак повзрослеть не может; посмотришь на него иногда и рукой махнешь – не Рома это, а вылитый Иванушка-дурачок.
Однажды на уроке он размечтался о чем–то, учительницу, конечно, не слушал, а она объясняла, как надо слова со строчки на строчку переносить. Долго объясняла, подробно, а Рома все в облаках витал.
– Макаров, – сказала учительница, – как «мама» переносится?
– А? – очнулся Рома. – Кого перенести?
– «Маму» перенести.
– Ну вы и скажите, Альбина Александровна! Как же я ее перенести смогу, она у меня, знаете, какая тяжелая!
– Плохо, Макаров, придется тебе двойку поставить. Малькова, а ты как слово «мама» перенесешь?
– Слово «мама» состоит из двух слогов, – отвечала Малькова, – поэтому на другую строчку можно перенести только второй слог “ма”.
– Правильно, пять, – сказала учительница.
Малькова села на место и показала Роме язык.
– А теперь, дети, возьмем слово потруднее: велосипед. Здесь уже не два слога, а целых четыре, поэтому его можно переносить по разному. Вот Рома Макаров и скажет нам, как это сделать. Ведь он, наверное, хочет двойку исправить.
Но Рома Макаров не хотел исправлять двойку, он снова витал в облаках. И лишь когда учительница во второй раз назвала его фамилию, он нехотя поднялся с места и спросил:
– Чего?
– Как надо «велосипед» переносить? – повторила учительница.
– Да какой дурак велосипед на себе носит? – захихикал Рома. – На велосипедах ездят.
– Придется тебе еще одну двойку поставить, – вздохнула учительница, – но, подозреваю, что и она не последняя.
Тут прозвенел звонок, ребята бросились на перемену, и Рома, конечно, тоже. Он позволял себе мечтать только на уроках. Итак, он мигом выскочил к доске и повернул к двери, но его личный враг, Митька Курочкин, подставил ему ножку, и он, грохнувшись на пол, закатился на животе под учительский стол. Рома, естественно, разозлился и быстро вскочил на ноги, чтобы отомстить обидчику, но не учел при этом, что находится под столом. Альбина Александровна, не успевшая и слова сказать по поводу такого хулиганства, с испугом увидела, что стол ее вдруг подпрыгнул, как раненый конь, все тетрадки и школьные принадлежности, лежавшие на нем, разлетелись в разные стороны, а бутылочка с красной тушью ударила ее по плечу, и зловещее красное пятно расползлось на ее белом свитере. Крышка же стола, сделанная из тонкого листа фанеры, разломилась изнутри, и оттуда появилась Ромина голова. Рома с ужасом посмотрел на учительницу, на ее испорченный свитер и сказал, тяжело дыша:
– Здрасьте!
– Здрасьте, – машинально ответила Альбина Александровна и даже застонала от тоски, – ну когда же это кончится, дети? Неужели нельзя отдыхать по нормальному? Курочкин, встань в угол, а ты, Макаров, вылезай из-под стола.
– Не могу, – чуть не плача, простонал Рома, – меня зажало совсем. Действительно, в шею его упирались рваные края фанеры и не пускали ни туда, ни сюда. Ромина голова лежала на столе, как бы сама по себе, и это было так забавно, что все дети прямо-таки задыхались от смеха.
– Не смейтесь, дети, ему же больно, – сказала учительница, но сама вдруг закрыла лицо руками и истерически рассмеялась.
В это время в классе появилась школьный директор, Тамара Карповна, женщина довольно строгая. Ей показалось, что Альбина Александровна не смеется, а рыдает, ибо звуки, просачивающиеся сквозь ее ладони, носили весьма неопределенный характер.
– Что с вами, голубушка? – воскликнула директор, рассеянно скользнув взглядом по Роминой голове на столе.
Альбина Александровна отняла руки от лица и посмотрела на Тамару Карповну. От смеха из ее глаз катились слезы.
– Довели вас, изверги! – всплеснула руками директор, а увидев на ее свитере красное пятно и, подумав, что это кровь, закричала не своим голосом. – Убили, убили преподавателя, бандиты!
Дети прямо-таки зашлись от восторга.
– А может ничего, может, обойдется? Сейчас я врача позову, – продолжала свой монолог директор школы, но, повнимательней посмотрев на стол и сообразив, что на нем не что-нибудь, а голова одного из учеников, чуть на пол не упала от ужаса.
– Альбина Александровна, – просипела она, – неужели вы ученику голову оторвали?
Альбина Александровна хотела что-то ответить, но не смогла, ее по прежнему душил смех.
– Да не отрывала она мне голову, – сказал Рома, – и никто не отрывал. Весь я на месте, только вот вылезти никак не могу.
Тогда Тамара Карповна отогнула фанеру от роминой шеи и помогла ему освободиться.
– Так что же у вас происходит? – уже строгим, официальным тоном спросила директор.
Альбина Александровна, пришедшая, наконец, в себя, рассказала ей о случившемся.
–Так, так... С этим стоит серьезно разобраться и наказать кое-кого, так наказать, чтобы другим неповадно было! Но я не за этим зашла... А зачем же я зашла, собственно? Вот те на, забыла. Впрочем, с вами и имя свое забудешь! Ладно, зайду, когда вспомню.
И Тамара Карповна выплыла из класса.
– Садитесь-ка по местам, дети, – сказала Альбина Александровна, –звонок на урок давно уже прозвенел... Макаров и Курочкин, поднимите все с пола и тоже садитесь.
Поднимая раскиданные со стола школьные принадлежности, Рома отвесил Мите подзатыльник и пообещал после уроков еще добавить. Митя же заверил Рому в том, что тот сам на орехи получит. Поговорив таким образом, они заняли свои места.
– То, что произошло сегодня в классе, – вздохнула Альбина Александровна и скосила глаза на испорченный свитер, – в голове не укладывается. Об этом мы еще будем говорить на родительском собрании. Ну а сейчас откройте учебники на тридцать второй странице... Макаров, да математику открывай, а не пропись. Горе с тобой, прямо! Читаю задачу: у одного мальчика было два яблока, у второго – четыре. По скольку яблок будет у каждого, если второй мальчик отдаст первому одно яблоко?... Кто может сказать правильное решение? Макаров, ты хочешь сказать?
– Ага, – кивнул Рома, – у них будет по три яблока. Только зачем второму мальчику отдавать свое яблоко? Он что, ненормальный? Его можно на жвачку обменять, или на конфету...
– По математике ты хорошо соображаешь, – сказала Альбина Александровна, – но жадность твоя меня, право, удивила. Что плохого в том, что мальчик поделился со своим товарищем?
– У его товарища уже было два яблока, – не унимался Рома, – а делиться надо с теми, у кого совсем ничего нет.
– В твоих рассуждениях есть логика, – согласилась Альбина Александровна, – но у нас идет урок математики, и мы решаем конкретную задачу, так давайте не отвлекаться на другие вопросы.Слушайте теперь следующую задачу, посложнее:в классе учится 25 учеников. Трое из них болеют, один отпросился на день рождения к бабушке, а четверых учительница послала в библиотеку за книжками. Сколько всего учеников присутствуют в классе? Курочкин, расскажи, как будешь решать эту задачу.
Митя Курочкин встал и почесал в затылке.
– Это очень непростая задача, – заявил он.
– Да уж, – согласилась учительница.
– Если трое учеников болеют, – продолжал Митя, – значит, их нет в классе.
– Правильно.
– Если один ученик ушел к бабушке на день рождения, его тоже нет.
– И не будет, – добавил Рома, потому что его волк съел, как Красную Шапочку. К бабушкам на день рождения опасно ходить.
– Макаров, – сказала Альбина Александровна, – еще одно слово – и я тебя за дверь выставлю. Продолжай, Курочкин.
– А четверых учеников, что ушли в библиотеку, можно не считать, они назад в класс вернутся, пока я задачу решаю. Поэтому...
– Поэтому я тебе сейчас двойку поставлю, – рассердилась Альбина Александровна, – хватит ерундой заниматься! Условия задачи конкретны, и не тебе их менять.
– Ну, хорошо, – милостиво согласился Митя Курочкин, – пускай они в библиотеке всю жизнь сидят. Значит, трое болеющих, плюс один на дне рождения загулявший, плюс четверо за книжками посланные. Это будет, это будет... Десять!
– Разве?
– Одиннадцать!
– Подумай получше.
– Пять!
– Два! Тебе два. Садись на место. Так кто скажет, сколько будет 3+1+4?
– Восемь! – крикнул Рома.
– Правильно, Макаров. Если ты такой умный, продолжай задачку решать.
– Мы выяснили, что восьмерых учеников в классе нет,а их всего двадцать пять Значит, чтобы определить количество присутствующих учеников, надо от двадцати пяти отнять восемь. Это будет, наверное, семнадцать.
– Совершенно верно, – сказала Альбина Александровна, – эко тебя, Макаров, встряхнуло, когда ты мой стол головой проломил. И слушать стал, что учительница говорит: и отвечаешь толково, не как на русском. Кстати, можно ли перенести слово “стол”?
– Куда? – спросил Рома.
– Да не куда! – заскрежетала зубами Альбина Александровна. – А по правилам грамматики.
– У нас же Математика сейчас.
– Учительница сама знает, какой урок идет. Ответишь, переносится ли слово «стол», или тебе еще одну двойку поставить?
– Можно, – сказал Рома.
– Что можно? Перенести или двойку поставить?
– Перенести.
– Неправильно. Слово «стол» состоит только из одного слога, поэтому переносить его нельзя!
– Хорошо, не буду, – согласился Рома.
– Что не будешь?
– Переносить.
– А ломать?
– Как ломать? Разве в грамматике слова ломают?
– Да не в грамматике, а в прямом смысле. Видишь, на что мой стол теперь похож?
– А моя голова? – обиделся Рома. – Вы бы спросили, цела ли моя голова. А то стол, стол! Да и не я виноват вовсе, что так получилось. Если бы Митька мне ножку не подставил, ничего бы не произошло!
Рома так разошелся, что не успела Альбина Александровна и рта раскрыть, как он вскочил с места, схватил свой портфель и стал охаживать им Митю Курочкина, приговаривая при этом:
– Вот тебе, хмырь болотный, вот тебе!
– Ой-ой! – вопил Митя, пытаясь отнять у Ромы портфель.
– Дети, прекратите! – взмолилась Альбина Александровна.
Но детей было не унять. Они тыкали друг друга кулаками под ребра, царапались и даже кусались. Потом Митя сумел оттолкнуть от себя Рому и забрался на парту с ногами, подняв над головой свой портфель.
– А ну, марш из класса! – вконец вышла из себя Альбина Александровна. – И чтобы духу вашего здесь не было, пока родителей не приведете!
Мальчики собрали свои пожитки и вышли в коридор, недовольные друг другом и учительницей.
– Еще хочешь? – спросил Рома, останавливаясь посреди коридора.
– Хочу! – заносчиво ответил Митя и первым полез в драку. Но Рома так сильно толкнул его в грудь, что он отлетел в сторону, как резиновый мячик, распахнул спиной какую-то дверь и влетел в чей-то кабинет. Конечно, это оказался кабинет директора школы. Тамара Карповна так и подскочила за своим письменным столом.
– Господи, уже до меня добрались! – с ужасом воскликнула она.
Рома хотел было дать деру, так как он еще в коридоре находился и директор его пока не заметила, но тут подоспел учитель труда, Вениамин Игнатьевич и, схватив его за шиворот, втащил в директорский кабинет.
– Ага, еще один! – обрадовалась Тамара Карповна. – Вот они, голубчики, и попались. Выгонять вас придется из школы, выгонять.
– Уже выгнали, – сказал Рома, скосив взгляд на Вениамина Игнатьевича, который все еще держал его мертвой хваткой.
– Так то из класса, – возразила Тамара Карповна, – а я говорю из школы.
– Из школы не выгоните, – ответил на это Митя Курочкин, – права не имеете.
– Смотри, какие грамотные! А вот вызову-ка я ваших родителей, и посмотрим, что вы тогда будете говорить.
– Вызвали уже, – буркнул Рома.
Тамара Карповна махнула на них рукой и бросила раздраженно:
– Идите отсюда! Глаза бы мои вас не видели!
– Пойдем, друг! – сказал Рома.
– Пойдем! – сказал Митя.
И они, обнявшись, вышли из директорского кабинета. Отныне их было водой не разлить.
Рома и инопланетяне
С Ромой Макаровым всякое случается – такой уж он везучий мальчик. Где он только не бывал, и чего только не видел, но с инопланетянами до сих пор не встречался. Однако время пришло – встретился, да не с простыми наблюдателями, что нашу Землю своими летающими тарелками заполонили, а с двумя хулиганами, которые к нам тайком прибыли, дабы свое хулиганское самолюбие потешить.
У них, как и у всех иномирян, тоже своя тарелочка была, вернее, не тарелочка даже, а так, блюдечко, но летало оно исправно и однажды рядом с Роминым окошком зависло.
Рома в это время книжку читал, как вдруг снаружи кто-то тук, тук, тук…
– Войдите!– сказал Рома, не отрываясь от книги.
Никто и не думал входить, но стук не прекратился.
Рома – ноль внимания.
Тогда окошко с треском распахнулось и в комнату летающее блюдце просочилось, едва раму не выставив.
– Ну, это уже свинство! – разозлился Рома. – Поосторожней нельзя?
   Он думал, что это его давний приятель, чертенок Егор, в гости пожаловал и, отложив книгу, спокойно подошел к невиданному аппарату и пнул его ногой.
Блюдце загудело, как пустой барабан.
Крышка сверху тотчас откинулась, и оттуда вылезли двое коротышек в серебристых комбенизонах, ниже Ромы на целую голову, но с густыми и длинными волосами зеленого цвета. У одного из них в придачу была борода.
Как уже говорилось, совсем не их Рома ожидал увидеть, но не растерялся и отвесил обоим по увесистому подзатыльнику.
–Кто вам разрешил в мое окно вламываться, да еще и раму портить? – грозно спросил он.
Незванные гости слегка опешили от такой бесцеремонности и только глазами заморгали. Они привыкли, что одно их появление вселяет в людей панику и желание бежать без оглядки. Но вот нашелся один, кто их не испугался, да еще оплеухами угостил.
Полкомнаты мне своим корытом заняли, – продолжал бушевать Рома, – стул сломали и тумбочку с книжками уронили! Что за хулиганство?
– Ты прав, мальчик,– ответил один из пришельцев, тот, что с бородой (к нему первому вернулся дар речи после столь негостеприимного приема), – мы действительно хулиганы.
– Космические хулиганы, – добавил безбородый, – хочешь подраться?
– Чего, чего? – рассмеялся Рома. – С тобой драться? Мелочь пузатая!
– Ты какой-то странный, – с обидой в голосе сказал бородатый, – ведешь себя, как будто каждый день летающие тарелки видишь, и не боишься совсем. А нас надо бояться, мы коварные и мстительные!
– Во-первых, у меня не только тарелки, но и диваны летают, когда захочу, – ответил на это Рома, – а что касается тарелок, так я их сотни перевидал на своем веку, и все летали не хуже вашей
– Как так? – удивились пришельцы. – Где?
– Да здесь, во дворе. Баба Галя их через окошко запускает, когда с дядей Володей поругается. Почище вашего корыта летают.
– Что ты такое говоришь, мальчик? – обиделся бородатый пришелец, – сравнил презренную посуду с нашим космическим кораблем!
– Ну и что, – пренебрежительно ответил Рома, – баба Галя тарелки с тараканами запускает. У нее их дома столько, что ступить негде. А что вы, что тараканы – разницы никакой. И по размерам почти одинаковые, и по вредности тоже. Хотя нет, тараканы все-таки мебель не ломают.
– Ну, ты нахал! – второй раз подал свой голос безбородый. – Да ты знаешь, с кем дело имеешь? Мы самые отъявленные хулиганы в системе Альфа Альдебарана. От нас три цивилизации горькими слезами плачут, а сделать ничего не могут. Вот так-то! Подраться хочешь?
– С клопами не дерусь, – с достоинством ответил Рома.
– Ах так! – разозлился безбородый и быстро вытащил из кармана комбинезона что-то похожее на пульт дистанционного управления телевизором.
Но Рома был не лыком шит. Он вскочил с дивана и вырвал эту штуковину из рук инопланетянина.
Пришельцы засуетились и попытались отнять ее назад, но снова получили по увесистой оплеухе и разом сели на пол, зашмыгав обиженно носами.
– Так, что тут у нас? – пробормотал Рома. – Кнопки какие-то и отверстие на конце. Отверстие надо на вас направить, я думаю. Вот так…
И Рома нажал на красную кнопку.
Оба инопланетянина взмыли вверх и, ударившись головами о потолок, застыли там в самых нелепых позах.
– Зачем ты лишил нас веса? – захныкали они. – Опусти нас назад, нажми на зеленую кнопку.
– Лучше на желтую попробую, – ответил Рома.
– Нельзя на желтую! – истерически завопили инопланетяне. – Ты превратишь нас в пыль!
Рома не хотел никого превращать в пыль, поэтому воздержался от нажатия на желтую кнопку, но и на зеленую повременил нажимать. Он снова уселся на диван и спросил строгим голосом:
– Как вас звать, откуда и куда путь держите? Отвечать по порядку! Сначала ты, борода.
– Мы из звездной системы Альфа Альдебарана, –пролепетал пришелец, – а сюда погулять прилетели.
– Погуляете, – пообещал Рома, – хорошо погуляете, со мной не соскучишься. А зовут тебя как?
– Барбос.
– Что за собачье имя? – удивился Рома
– Это у вас собачье, а у нас вполне человеческое.
– Ну Барбос, так Барбос, – согласился Рома, – а друга твоего как? Шарик, что ли?
– Сам ты Шарик, – обиделся второй пришелец, – меня зовут Тарабармот Вакулист Бабетуран Абдукадабр.
– Ничего себе кликуха! – засмеялся Рома. – Ее и за год не выучишь. Как первое-то слово звучит? Дроздобород?
– Тарабармот! – рассердился пришелец.
– Ну, так тебя и буду звать, Обормот.
– Тарабармот! – совсем уж рассвирипел обладатель столь экзотического имени.
– Для кого Тарабармот, а для меня Обормот, и все тут! И не перечь больше, а то так и останешься под потолком висеть вместо люстры!
Тарабармот больше не возражал, удрученный столь незавидной перспективой.
– Вот так-то лучше, – сказал Рома, – а теперь посмотрим на ваше летающее корыто изнутри.
–Не надо! – завопили космические хулиганы. – Ты можешь невесть что наделать! Можешь весь дом развалить, или в космос улететь!
– Давно космонавтом хотел стать, – беспечно ответил Рома, но учел, конечно, предупреждение пришельцев, ибо не имел желания разваливать дом.
Он залез на летающее блюдце и проскользнул в открытый люк. К его удивлению, там оказалось гораздо просторней, чем можно было ожидать. Он думал, что еле уместится в иноземном корабле, да еще голова из люка будет торчать, настолько маленьким корабль казался снаружи. Но внутри все выглядело иначе, там уместилось бы еще человек пять. Правда, кресел было всего два, да и те маловаты, даже для Ромы. Зато там же и диван находился, видимо, для отдыха.
Рома отдыхать не собирался, поэтому кое-как втиснулся в одно из кресел перед пультом управления. О том, что перед ним именно пульт управления, Рома догадался сразу, ибо обилие кнопок, переключателей и иных непонятных приспособлений просто не могло быть ничем иным. И еще там находился большой экран, наподобие телевизионного, только с каким-то желтоватым отливом.
Рома почесал за ухом, поковырял немножко в носу, но так и не решился нажать на какую либо кнопку: вдруг действительно дом развалит, а то и весь город.
Но что-то надо было делать, и он слегка щелкнул по экрану, не подумав даже для чего. И экран вдруг засветился, и на нем появилось изображение инопланетянина, такого же зеленоватого, но более серьезного, чем Ромины незваные гости.
Инопланетянин раскрыл рот, да так и уставился на Рому в немом изумлении.
– Здрасьте, – сказал тогда Рома, – язык, что ли, проглотили?
– Кто ты? – инопланетянин обрел наконец дар речи.
– Я Рома, а вы?
– Ингер, – машинально ответил инопланетянин, – но как…
И он снова замолчал, не в силах собраться с мыслями.
– Да вы не бойтесь меня, я не кусаюсь, – усмехнулся Рома, довольный произведенным эффектом.
– Как ты в наш корабль попал?
– Сверху, через люк.
– А экипаж?
– Под потолком висит.
– Под каким потолком?
– В моей квартире. Я их туда подвесил за то, что они в своем корыте в мое окошко залетели, да еще мебель поломали.
– Как же ты их подвесил? – угрюмо спросил Ингер.
– Вот этим, – Рома показал «пульт управления», – нажал на красную кнопку, они и взлетели.
– А где ты его взял?
– Отобрал у ваших хулиганов, а то бы мне самому пришлось под потолком болтаться.
– Мальчик, – со вздохом сказал Ингер, – среди нас нет хулиганов.
– Как же нет, когда они сами так себя называют.
– Да кто же это, как их зовут?
– Барбос и Обормот.
– Может Тарабармот?
– Точно, только Обормот ему больше подходит.
– Ну, тогда ясно! – воскликнул Ингер. – Ты правильно с ними поступил, пусть повисят пока.
– Пока что?
– Пока мы их не заберем.
– А когда вы их заберете?
– Мы уже определили ваше месторасположение, и через пять минут прибудет корабль.
– Нет уж, увольте! – возмутился Рома. – Не хватало мне в комнате одной тарелки, так вы еще вторую присылаете. Что, наша квартира – космодром?
– Да никто не собирается в твою квартиру корабль сажать, тем более что наш-то туда никак не влезет, – успокоил Рому Ингер, – мы только этих преступников заберем, и все.
– Ладно, забирайте, а я пока полетаю. На какую кнопку нажимать надо?
– Нажимай на любую, – улыбнулся Ингер, – двигатель корабля заблокирован.
– Так нечестно! – шмыгнул носом Рома, – я для вас хулиганов поймал, а вы мне полетать не даете.
– А куда бы ты хотел слетать? – спросил Ингер.
– На Марс.
– Солидные у тебя запросы, мальчик. Ладно, устроим для тебя экскурсию.
И тут перед Ромой явился еще один инопланетянин, но уже не на экране. Он спустился сверху из люка и, подмигнув Роме, перещелкнул что-то на пульте управления, и второе кресло увеличилось в размерах. Только тогда инопланетянин, ростом, кстати, с нормального, взрослого человека, сел на него, и еще раз на пульте что-то нажал. Тотчас в люк вплыли космические хулиганы – Барбос с Тарабармотом, и мягко приземлились на диван.
– А можно мне кресло тоже немного увеличить, а то уж сидеть больно неудобно, – попросил Рома.
– Пожалуйста!
И Рома вздохнул свободно, кресло приняло оптимальную для его фигуры форму.
– Меня Карабасом зовут, – представился инопланетянин.
= Карабасом? – удивился Рома. – А где же ваши куклы?
– Какие куклы? – удивился в свою очередь Карабас. А, это шутка. Ты вспомнил сказку про Буратино. Читал, хорошая сказка. И много у вас хороших книг, таких, что ими даже на других планетах зачитываются. Плохо только, что живете вы так, словно сами этих книг вовсе и не читали.
– Карабас, – вмешался в разговор Ингер, – твои куклы на диване сидят.
– А ведь и правда! – согласился Карабас. – Ситуация – как в сказке, только с точностью до наоборот; добрый Карабас – Барабас и злые куклы. Что с ними делать-то будем?
– Телепортируем их домой к родителям, и все дела! – сказал Ингер.
– Не имеете права! – закричал Барбос. – Я свободная личность в свободном содружестве миров!
– Ты пока еще не личность, а просто дрянной мальчишка, двоечник и второгодник, – ответил Карабас, – впрочем, как и твой приятель.
– Ничего подобного, – обиделся Тарабармот, – у меня и тройки есть. Подраться хочешь?
– Так они просто школьники? – спросил Рома.
– Совершенно верно.
– И тот, что с бородой?
– Приклеенная у него борода. Для фарсу. А сам-то ты в школу ходишь?
– Во второй класс перешел.
– И с какими отметками?
– Две четверки, остальные пятерки.
– Молодец, желаю тебе и дальше так же учиться.
– Тоже мне, отличник – задавала! – фыркнул Барбос.
– Фу! – ответил на это Рома. – Место!
– Опять шутка, – засмеялся Карабас, – ты, я вижу, озорник.
– Не без этого, – согласился Рома, – жизнь у нас такая, что все озорники – и дети, и взрослые. Особенно сильно в Государственной Думе озоруют. Насмотришься на них, никаких мультфильмов не надо.
– У мальчика весьма трезвый взгляд на жизнь, – усмехнулся с экрана Ингер, – ладно, Карабас-Барабас, телепортируй своих кукол домой, их там уже родители с ремнем дожидаются.
– Не имеете права! – завопил Барбос.
– А подраться никто не хочет? – спросил Тарабармот.
Но это были его последние слова, оба хулигана в тот же миг исчезли.
– Волшебство? – поинтересовался Рома.
– Наука, – ответил Карабас, – у нас так; щелк – и хулиганы дома, а мы на Марс.
– Правда?
– Правда. Выйдем, что ли, пройдемся?
– А где скафандры?
– А зачем нам скафандры? Я создал вокруг нас силовую оболочку, удерживающую тепло и воздух для дыхания. Вылезай смело.
– Как же мы с открытым люком летели? – удивился Рома, взглянув наверх.
– Мы не летели, а телепортировались. Вылезай скорее, времени мало.
Рома не заставил себя больше упрашивать и выбрался из корабля. Марсианский пейзаж его разочаровал: ни деревца, ни кустика, ни травинки – безжизненная пустыня до самого горизонта, лишь песок и камни.
– Что, не нравится? – спросил Ингер, положив руку Роме на плечо. – А ведь когда-то здесь реки текли, леса шумели, люди жили.
– И куда же они делись?
– В никуда. Очень уж они воевать любили, все живое в песок превратили, и сами песком стали. Запомни это, Рома, и постарайся сделать так, чтобы с вашей прекрасной планетой ничего подобного не произошло.
– Как же я это сделаю?
– Один, конечно, ничего не сделаешь, но ведь воля народов зависит от воли каждой отдельной личности, и…Впрочем, все сам поймешь, когда вырастишь. Оглянись-ка лучше назад.
Рома оглянулся и увидел странный аппарат с какими-то железными лепестками по бокам, лежащими на марсианском грунте.
– Это советская межпланетная станция, – пояснил Карабас.
Рома подошел к этой станции, постучал по ней пальцем, потом обошел вокруг и, оглянувшись на Карабаса, спросил:
– Можно, я на ней напишу что-нибудь?
– Напиши, – согласился Карабас, протягивая Роме неизвестно откуда взявшийся карандаш, – пусть будущие космонавты голову над твоей надписью поломают.
Рома взял этот карандаш, и написал на станции следующие строки: «Здесь был Рома Макаров, первый землянин, побывавший на Марсе».