Предисловие
Что подвигло меня написать произведение на столь серьёзную тему? В первую очередь то, что я сын своей страны – России, сам двадцать лет носил погоны – я офицер, и родился в семье, где чтят память предков.
Писать историко-патриотическое произведение – большая ответственность, сложно, но интересно и я решился.
Эту идею я вынашивал с 2004 года. Меня всегда подкупала эта тема, это история нашей Родины, и знать историю Руси для меня очень важно, как для гражданина страны, в которой я родился и живу. Конечно, в наше время, легче и проще было бы сочинить что-нибудь «попсовое», пошленькое, вульгарное, то, что понятно и доступно, но мне хотелось написать что-нибудь для души и надолго… История – это изменчивая, взбалмошная и капризная дама. Она противоречива. Тяга к истине так же необходима человеку, как небо, солнце, воздух, которым мы дышим и т.д. Даже более того. Я предпочитаю вещи, над которыми необходимо задуматься, которые что-то оставляют в душе, в сердце. А, главное, что это нужно, особенно для подрастающего поколения.
Перед тем, как приступить к написанию поэмы, я некоторое время изучал историческую литературу о той эпохе, что было не просто, потому как в документах и летописях того времени много расхождений. Но писать о голых фактах было бы не интересно, поэтому в моей поэме, как и в любом произведении такого плана, есть художественный вымысел, который не противоречит историческим фактам и моему замыслу.
У каждого народа есть личности, которые не забываются никогда, их имена хранятся в памяти народной, это деятели, чей нравственный облик и поступки служат примером их потомкам, они становятся народными героями, составляют национальную славу, а их подвиги и деяния прославляются в песнях и балладах.
Таким героем для России является Святой благоверный князь Александр Ярославович Невский.
Теперь, мне хотелось бы коснуться самой исторической личности – Александра Ярославовича Невского. Что именно он сделал для Руси, чем так знаменит и почему он причислен к лику святых, и канонизирован Русской православной церковью, сразу после своей гибели?
1. Александр Ярославович Невский, победами на Неве (Невская битва 1240г.) и на Чудском озере (Ледовое побоище 1242г.) позволил отстоять Руси государственную независимость, благодаря чему сохранил и защитил веру православную. Кроме того, он заключил договора с Финляндией и Норвегией о мире и торговых взаимоотношениях.
2. Князь Александр Невский спас Русь от уничтожения монголо-татарским игом, что было навязано русскому народу русскими же князьями в борьбе за власть и княжение на Руси, заключив мир с Ордой, который был так необходим разрозненной Руси, тем самым он заложил традиции взаимоотношений России с Востоком, основанные на национальной и религиозной терпимости.
Александр Ярославович Невский был первым государственником. Благодаря миру с Ордой он сделал первый шаг к централизации власти в России и объединению Руси. Обладая умением видеть и оценивать обстановку, он понял, что если начать воевать с Ордой, то от Руси останется выжженная степь, потому что Орда была на тот момент очень сильна, но, в свою очередь не представляла опасности для страны, он это понимал как полководец и, как политик. С Запада на Русь шёл Тевтонский Орден (Германия), который огнём и мечом насаждал свою волю и веру. Князь оказался между молотом и наковальней. Он чувствовал опасность для Руси, которую заключал в себе католицизм, покушавшийся, в первую очередь на душу русскую. Невский начал войну с Западом, заручившись миром на Востоке. Мало того, так он ещё строил православные церкви в Орде, таким образом, обращая в православие степные народы. Тем самым совершил два великих подвига перед Отечеством, не дал уничтожить Русь и веру православную, сохранив территорию государства Российского в тех границах, которые были на тот момент, и русский народ, как нацию, даровал потомкам тысячелетнюю историю Руси, положив, при этом, живот «задруги своя».
В этой поэме мной описаны события от начала правления отца Александра – Ярослава Всеволодовича, до момента гибели великого князя-героя. Немного я коснулся родословной Александра Невского, его взаимоотношения с новгородцами, о княжении в Новгороде, описаны события, происходящие в Орде, потому что без этого произведение было бы не полным. Заканчивается произведение Куликовской битвой.
Моей целью было показать жизнь, обстановку и политическую ситуацию на Руси того времени, донести до читателя характеристику великого князя как человека, мужа, отца, гражданина, политика, дипломата и полководца, его историческую миссию. Он, безусловно, гражданин, герой и патриот своего Отечества, человек, болеющий всей душой за будущее Родины. И не на словах, а на деле!
С уважением, автор
2007г.
Не в силе Бог, но в правде (Александр Невский)
Пролог
Междоусобная вражда,
Как аспид выпустила жало,
Не с ложки ела Русь – с ножа,
Гордыня меж князей лежала.
Мечом делили русский стол
Потомки скифов и сарматов,
И на крови бродил рассол,
И огнь у стен российских градов...
Народ – он мудростью силён,
Ему в привычку хлеб с водою,
Был он палён и полонён,
Не мёд пил, ел пирог с бедою.
Хоть каждый князь имел удел,
Но не имел ума палату,
И лишь в чужой карман глядел,
Латал заплату за заплатой.
Князьям претило бить поклон
Перед соседом, пусть и братом,
А просьба – это дурной тон –
Ответной помощью чреватый.
Вот так и жили - всяк себе,
Кто перетянет одеяло,
Сор, разметая по избе,
А на Руси его не мало...
Гудел и строился Владимир,
Столица северной Руси,
Колоколами голосил,
Церквами высился святыми.
На стол взошёл и им владел
Недальновидный князь Георгий.
Но знамо, воз нелёгок в горку,
Тащи, брат, коль хомут надел…
В Ростове княжил Константин,
Хоть старше всех, но отдал вожжи,
Не по здоровью тянуть ношу:
«Тяжёл сей крест, не донести…»
Он с детства мучился недугом,
Но мудр был и силён умом,
Владел мечом и топором,
И, как ратай, ходил за плугом.
А с новгородскими купцами,
Никак не ладил Ярослав,
Дружину впопыхах собрав,
Готов махать был кулаками.
Но, там где тонко, всё же рвётся,
Гнев, он плохой помощник в споре,
И мудрецу не выпить море,
А слово делом обернётся.
Кто виноват был, а кто прав?
Но в тот костёр плескали масло
И новгородцы, не напрасно
На вече злился Ярослав.
Шли с неохотою князья
На службу в град Святой Софии,
Того гляди намылят выю,
Да понукать желает всяк.
Но Ярослав был своенравен,
Прямолинеен и спесив,
И к подвигам чужим ревнив,
Вот и нашла коса на камень...
Распря
Обида не давала спать
И грызла душу Ярославу:
«Опять прогнали, будто тать!
Ужель на вече нет управы?
Ростов, к примеру, или Псков –
Там выше чести княжье слово…
А здесь же смотрят на купцов,
Достойный род лишая крова…
Не я ли Мономаха кровь,
И разве Рюрик не мой пращур?
В глаз норовят попасть, не в бровь,
Когда раскручивают пращу».
Отчасти в корень Ярослав
Смотрел, но только лишь отчасти,
И был во многом сам не прав,
И пребывал в гордыни власти.
А дело в том, что новгородцы,
Ценили волю шибче чина,
Князей же звали в полководцы,
Чтоб град не грабили немчины.
Чтоб князь оберегал с дружиной
Границы вольницы и земли,
А то, как немцы и литвины,
Чуть зазеваешься, не дремлют…
На вече выносились споры,
И драли глотки, кто попало,
И всяк выказывал свой норов,
Что больно князя задевало.
Оно б еще, куда не шло,
Кабы не распри родовые,
Что кровоточили зело,
А в спину дули ветры злые…
Шёл слух: на Новгород зовут
Вновь Мстислава Удалого,
И нету князя, мол, иного,
Что справедлив, хотя и крут.
Всё это – выше всяких сил -
Ещё бы, сраму да от тестя,
Тем самым смуту сам чинил,
А братьев обвинял в бесчестье.
Отец их Всеволод усоп –
Великий князь – Гнездо Большое,
Сынам же завещал душою
Любить свой дом, роднились чтоб.
Чтоб без усобиц жили, мирно,
И предков назиданье чтили,
Друг другу козней не чинили,
Терпимы были, не настырны…
И с тем ушёл отец и воин,
Почив спокойно, приняв схиму,
Но заползла змея в покои,
Да гриб с гнильцой попал в корзину…
Георгий (Юрий – прим. автора) сел в стольный град
Великим князем – во Владимир,
Крест целовал и клялся брат:
Хранить честь рода, крепить мир;
Оберегать покой Руси,
Своим соседям помогая,
Оплотом быть – беда ль, какая,
Иль враг осмелится грозить…
Но…
Из них, лишь старший, Константин
В Ростове княжил очень споро,
Что обошлось не без седин,
Решая родственников ссоры.
Взял в жёны гордый Ярослав,
Дочь Удалого Мстислава,
Но не унял свой буйный нрав,
Чем заслужил дурную славу.
Мстислав же, в очередь свою,
Душой сошёлся с Константином,
И с ним же заключил союз
Чтоб быть, коль что, звеном единым.
Так Константин и Удалой
Вели дела – границ устройство,
Не хвастая своим геройством –
Отсюда Ярослав и злой…
Вот и сидел, оставшись с думой,
На всех с обидою в душе,
Что не было ему горшей,
Злой от досады и угрюмый.
Зря плакала жена, молила:
«Опомнись! Урезонь свой норов!»
Всё мимо, что до уговоров,
Когда беда постель стелила.
На помощь Юрия призвал,
И Святослава, что был меньшим,
На путь войны невольно встал,
В тот миг казался ошалевшим.
Так был порушен лад и мир,
А распря зрела и созрела,
В молельной дым, свеча сгорела,
С ней честь, истлевшая до дыр…
«Война! – доколе же терпеть:
Тесть, брат, насмешки новгородцев,
Ну, а за дерзость будет смерть…
Они-де, только, полководцы…
А я… меня нет будто вовсе,
Мне все указывать готовы,
Осталось лишь надеть оковы,
А мира хошь – к войне готовься…»
Так и решил, сглотнув слюну,
Запив её корчагой кваса…
Ночь опускала пелену,
Да злоба съела оба глаза…
Позорная брань 1216 года
Летел весною по полям
Дурманный дух земли и листьев,
Давали ластиться коням
Лошадки, песни пели птицы.
Марта последние деньки
Текли, шестнадцатого года,
Ручьями таяла природа,
И полыньёю у реки.
Всё ж понимал и Ярослав
Безумство и абсурд сей брани,
Но поздно усмирять свой нрав,
Коли не едут летом сани.
Он месяц думал, время встало,
Лишь мукой были ожиданья…
Ну, что он скажет в оправданье?
А раны всё не зарастали.
Да, можно было прекратить,
Остановить беду и смуту,
И, наплевав на пересуды,
Гордыни глотку перегрызть.
Ведь Удалой и Константин
Послали гордецу депешу:
«Мол, с замирения надеждой;
Купцов чтоб пленных, отпустил,
Которых в гневе взял под стражу,
Удерживая в Переяславле;
Зла не хотят, крови не жаждут,
Зачем, мол, наступать на грабли…»
Ан, нет, не смог переломить
Себя, и сбросить с сердца камень,
А ветер дул и дул на пламень,
Новгорода не мог простить.
И вот апрель. Сошлись на сечу
Потомки рода Мономаха…
Кто со щитом? Кому на плаху?
Кто взвалит крест себе на плечи?
Все проиграли в этой схватке.
Да было бы оно за что,
Себя дырявить в решето,
И биться в бешеном припадке.
Был Ярослав позорно бит,
И Удалой обрёл седины…
На милость, всё же, Константину,
Путь во Владимир был открыт.
Простил он позже Ярослава,
А с ним Георгия простил,
Их по-отечески судил,
Строго, но мудро – без расправы.
Прошло два года – помер князь.
На стол вернулся вновь Георгий,
А Ярослав, тот в стремя ноги,
И год скучала коновязь...
Волхвы
Рождение спасителя Руси и веры православной
Меж тем, княгиня принесла
Младенца – Фёдором крестили.
На речке лодка. Два весла.
Монахи крова попросили.
Четыре калика-волхва,
Что ране жили в Византии,
Зла, повидавшие, лихого,
С вестями спешно шли в Россию.
Княгиня встретила посольство,
С молитвой: «Отче наш, иже еси…»
И про спасителя Руси
Ей предрекли, и про геройство;
Что через год родится сын,
И Александром будет назван,
Муж сей серьёзный и не праздный –
То провиденье Высших Сил.
Мечом, умом и мудрым нравом
Владеть он будет, будет драться,
А в его честь воздвигнут храмы,
И по делам ему воздастся.
И прорицанье сбылось спустя год –
Весною жаркой, на пороге лета,
Крича и щурясь от дневного света,
Родился тот, кто и прославит славный род.
И всё случилось, так… спала охрана,
И Феодосия вздохнула облегчённо…
А Ярослав на вече ехал обречённо -
Опять позвали – чай без князя не сметана.
Младенца Александром нарекли,
Узнав про это князь, не стал перечить…
Он воин – и его к себе влекли
Походы, поле брани, запах сечи…
Да снова с подозреньем новгородцы,
Для них-то всё едино – поп иль дядька,
Пойди, попробуй, князем сядь-ка,
С тобой, как с пришлым инородцем…
Оправившись от срама и стыда,
Он Константина схоронив, собрал дружину,
Чтоб стать мудрей, увы, нужна беда –
Занялся тем, что красило мужчину.
Прогнал литвинов, латышей, и чудь –
Те подле Новгорода грабили купцов,
А в город заезжал, лишь на чуть-чуть,
Узнать, что, как, да повидать мальцов...
Шло время, отроки взрослели.
Учились грамоте и воинскому делу,
Александр был смышлёный и умелый,
А вот у Фёдора-то глазки не блестели.
Малой, то сулицу таскает, то топорик,
То астрономией с монахами займётся,
То посчитает сколь саженей дворик,
То долго смотрит вдаль, не улыбнётся.
А тут наведались побаловать тевтонцы,
И Ярослав немедля выступил с дружиной,
Пообещал, заверив новгородцев,
Что в вольный град не сунутся немчины.
Поехал с ним и Ярославич-младший –
Хоть отроку война пока не в срок,
Но крепко так в селе держался Саша,
И, сжав узду, тянул за поводок.
Числом тевтонцы нашу рать превосходили,
И Ярослава всё же мучили сомненья –
Не сомневался он в дружине, в её силе,
Всё хорошо, но хватит ли уменья?
Князь вглядывался в параллельный берег,
Где супротивник – на реке Усвятке,
И видел там: людей, огни, палатки,
Где больше вдвое сил, по крайней мере.
Вдруг княжич молвил, вот его слова:
«Отец, как думаешь, скажи, а чтобы нам
Не уделить внимание кострам,
Пусть каждый разожжёт по три, по два…»
«Хм-м, верно – пусть голову ломают –
Сколь наших мы одни и знаем,
Мы их окружим да и порубаем,
Покуда они думают и бают…»
Не ожидал отец от юноши сих слов,
Не думал он, что сын такой смышлёный,
Хоть молчалив и прост, но умудрённый,
И стоит сотни вражеских голов…
Противник бит, а кто живой бежал…
И здесь рождался мудрый полководец,
Заступник веры и Руси, и враг усобиц,
Он матерел, и на глазах мужал…
Закат эпохи Чингисхана
Жгло солнце зелень Бухары –
Какая всё же страшная жара!
Горячий ветерок с Амударьи,
Колол неистово кинжалом, до нутра…
Глаза, от пота и от соли,
Слезились, и слипались веки,
И плоть привыкла к этой боли,
Как к некой безысходности калеки.
В окруженье уважаемых старейшин,
Визирей, звездочётов, мулл,
Стоял, потел эмир, как груша, кругл,
И ждал своей судьбы дальнейшей.
Конь на ковровую дорожку
Ступил копытом. Чингисхан
Смотрел брезгливо – таракан
Пред ним, и не эмир, а вошка…
Эмир, в халате и чалме,
Держал в руках ключи от града,
Дворцов, мечетей и от сада,
Расходы, подсчитав в уме.
Тащили в кожаных мешках
Монеты серебра и злата,
Ковры, каменья из палаты,
Где шах хранил их в сундуках…
Бежал трусливо Мухаммед –
Бессмертный кормчий Бухары,
Владыка грозный до поры,
Оставив всё, бежал, чем свет;
Жён, дочерей, и всех наложниц,
Хан приближённым раздарил,
Сынов же, шаха, умертвил –
Должны его бояться, помнить!
Ещё не знает глупый шах,
Что скоро будет умерщвлен,
А город в пепле погребён,
И превратится в дым, и прах…
Эмир напрасно скалил зубы,
И зря надеялся на милость,
А сердце возле горла билось,
В кривой гримасе стыли губы.
А Чингисхан смотрел сквозь время –
Степи Великой покоритель,
Он знал, что живо его семя,
И ждёт его к себе родитель.
Он въехал на коне в мечеть,
Порвал в сердцах Аллаха книгу,
Чего-то там гортанно крикнул,
И выехав, промолвил: «Сжечь!»
Он ехал к городским вратам,
А город стал ему не нужен,
Стояла стража по местам:
«С добычей соколы не дружат…»
Заполыхала Бухара,
Хан отвернулся и вздохнул,
Спустилась ночь, и он уснул,
И спал, забывшись, до утра.
По ходу взяты: Самарканд,
Хивы, Ургенч, Термез, Дербент…
Хан резко повернёт назад,
Тангутов воевать в Тибет.
То после всё, ну, а пока…
Ну, а пока что Чингисхану
Живым был нужен хорезмшах,
Что Бухару сдал, о, Аллах!
«В Дербенте я его достану!
Русь не пойду я воевать,
Но Мухаммеда мне найдите,
Пред мои очи приведите,
Мне есть ему что показать…»
В поход послал Великий хан
Два лучших боевых отряда,
С кем брал серьёзные преграды,
С кем знал беду, нужду, обман…
Джебе и верный Субэдей,
Всю Азию посадят на кол,
Но привезут ему собаку,
Знал Чингисхан своих людей.
Он помнил, не прощал обиды,
А было их за что держать,
Кто смел, однажды, возражать.
Тот непременно будет битым.
Нарушил дерзкий Мухаммед
Святой Закон гостеприимства,
А это для монголов – свинство,
И мнения другого нет!
(Великий хан до хорезмшаха
Отправил в Бухару послов,
Без ультиматума, без слов,
Тех, что прогневают Аллаха.
Хан шаху дружбу предложил,
Взаимопомощь, саблю, руку,
Что, мол, не только всю округу,
Вдвоём, мол, завоюют мир…
Поделят пополам все царства,
Европы землю – на улусы…
Тут взбеленился шах Бухарский,
Побагровел и бросил бусы.
«Да знает ли степной князёк,
Кому он предлагает дружбу,
Я наглецов нещадно сёк,
И выворачивал наружу!
И как же смеет он дерзить!..»
Случился приступ истерии…
Войдя в экстаз от эйфории,
Он повелел послов казнить.
Великий хан был вне себя.
Увидев головы послов,
Его, в припадке, затрясло,
Как будто жалила змея.
И отомстить великий воин слово дал,
Которое ценил он и держал…)
Да шах погибнет глупо в море,
Его собой накроют волны,
Чтоб наказанье было полным –
С собой покончит он, о, горе…
Дербент был взят, разграблен и сожжён.
Уж рубят половцев монгольские тумены,
Кто не упал пред ними на колена,
Тот саблями и стрелами сражён.
Половцы и монгольские послы в Киеве
Ну, что за шум у киевских ворот,
Столицы Южнорусского престола?…
Откуда здесь монгольские послы?
Какой чудной, воинственный народ...
Всё просто: половцев, грузин, аланов
Шах нанял защищать Дербент,
Монголы влипли в западню в один момент,
Что нарушало Субэдея планы.
Он отвечал пред Чингисханом за исход,
Да между гор ждала его засада,
И половцы ужасно были рады,
Но Джебе сделал очень хитрый ход.
Он утром рано к половецким шёл вождям,
Парламентёром, без оружья, с белым флагом
Уверенно, спокойным, твёрдым шагом,
С дарами, чтоб поверили «гостям».
И заручился-таки дружбой, обещал
Взамен на выход войска из ущелья
Каменья, золото, гостинца, угощенья…
Льстил как лисица, врал, но не стращал…
Сказал, что поровну Дербент поделят,
Что их интересует только шах,
Что для монгола деньги – это прах,
Что только лишь в бою монгол при деле…
И половцы поверили, предав
Аланов и грузин, и честь свою…
И оказались сами на краю –
Меж двух огней, монгольский меч отведав…
Разграбив город, ублажив живот и похоть,
Они подверглись нападенью с двух сторон,
И сами стали кормом для ворон,
И горло взял в клещи монгольский коготь.
Но горстка всё же чудом уцелела,
С Котяном ханом (вот мерзавец) во главе,
Укрывшись в Киеве, оставив на траве,
Всех воинов половецкого удела.
Котян был тестем Мстислава Удалого,
Коварен, жаден, алчен и хитёр,
Предал аланов и грузин – он вор,
И не могло быть мнения другого.
Ну почему ещё тогда, загнав в ловушку,
Они не порубили всех монголов?
И не было б забот и разговоров,
И продолжали бы цыплят нести несушки.
Послы ж монгольские сказали: «Мы к вам с миром,
К чему нам ссоры с северным соседом,
Отдайте половцев, от них лишь беды,
Ведь Русь же после них латает дыры…
Отдайте их, и мы уйдём отсюда.
Они украли дар для Чингисхана,
Зачем вам эти подлые шайтаны?
Мы вам в обмен из золота посуду…»
В палате восседали четыре Мстислава:
Мстислав Романыч – Киевский,
Галицкий и Черниговский Мстиславы,
И Мстислав Мстиславич Удалой.
Четыре воина – четыре славных князя –
Сидели и решали: как же быть?
Двух зайцев, однозначно, не убить,
Так или этак – всё дитя без глаза.
Романыч Удалому по годам –
Ни мудрости не вычесть, ни отваги,
Сказал: «Коли Руси монголы не враги,
Негоже с ними в ссоре быть и нам.
Чего ж браниться, коли на лицо
Предательство в бою – позор, измена,
И вправду, они ж гадят нам под стены,
Котян, как был, так и остался подлецом!
Всех выдать их – вот мнение моё,
Степные брани, то не наше дело,
О них ещё бы сердце не болело,
Нам надо думать об Отечестве своём…
Аль половцев вы вздумали спасать,
А соотечественники что, пойдут на плаху?
Так за кого нам стоит нынче рвать рубаху?
Сегодня друг Котян, а завтра снова тать!
Так уж ли нам за вора в петлю лезть?
На кол народ и жечь святую церковь!
Пусть среди них, Мстиславич, и твой тесть,
Но он ведь шельмой оказался на поверку!
Сам видишь, носит саблю под полой,
Настанет час, подставит твою спину,
Или ударит по хребту дубиной…»
Тут не сдержался, вспыхнул Удалой:
«Ты предлагаешь мне Иудой стать,
И взять из рук «поганых» по монете,
Я лучше на монголов кину рать,
Но меч мой не поднимется на тестя!
Да, было, всё и воевали с ними,
И что ж теперь? – теперь они друзья!
Чай мы не смерды там какие, а князья!
Ужель задруги своя рати не поднимем?..
Аль трусы мы, где честь и благородство?
Пришли до наших стен не знамо кто,
А мы, вишь, рядим, носим воду решетом,
Аль посрамим того, кто дал нам первородство?
Аль вы не видите, как нагло к нам пришли,
А то друзья! – друзья с ножом не ходят,
Как будто мы глупы, за нос нас водят,
Казнить «поганых»! Дураков нашли!»
Потом ещё чего-то говорили,
Потом молчали и сошлись на том,
Послов, хоть было и нельзя, но всё ж казнили,
А глупость эту исправляли триста лет потом.
Был Субедей взбешён и удручён,
Не ожидал он этого от руссов,
Такого сильного удара и укуса…
- За это русским будет горячо!
Теперь сражения никак не миновать,
Скачи до Киева, гонец, вези депешу…
На речке Калке по урусам врежем…
Охрана, по местам, а всем туменам спать.
Сражение на Калке
Да разве зло искореняют злом?
В борьбе с коварством победит коварство…
Мы забываем истины, речёные Христом,
И редко кто находит Божье Царство…
Сырое утро заволок туман.
С передовым отрядом вышел Удалой,
Он рвал, рубил монгольский строй,
Но понимал, что это лишь обман.
Увидел он, вдохнув соцветье трав,
Движенье полчищ – это будто море,
И сразу вспомнил о недавнем споре,
И пожалел, что очень был не прав.
Романович заметно подотстал,
Дружине жизнь продляя и себе,
А Удалой, как лев, в бою блистал,
Что было сил, держался в яростной борьбе.
А тьме монгольской не было конца,
Она, как саранча накинулась на рати,
И первым дрогнул хан Котян,
И побежал, столкнувшись с русами, некстати.
Затем стал отступать и Удалой,
Но он ушёл, и чудом уцелел,
Романович же, кольями успел
Огородиться, и продолжил бой.
Три дня и ночи три шли орды на дружину,
Но ратники стояли, как стена,
Куда бежать? – родная сторона,
И враг завяз… и встала грозная лавина…
Дивились русичам, монгольские батыры,
Такое с ними было в первый раз,
На время схлынул, улетучился экстаз,
И призадумались: «Брать надо обещаньем мира…»
Субэдей заслал в наш стан парламентёра –
Из русских бродников, что на Днепре живут уловом,
Тот заявил: «Монголы не хотят войны, желают мира,
Готовы выкуп взять и отпустить, даю вам слово…»
Не верил Мстислав сим уговорам,
Да выбор не велик – закончилась вода,
Еда… что делать? – кабы не беда…
Собрали всё, что есть и отослали ворам.
Оружие сложили и доспехи,
Спустились с неохотою с горы,
И бросились, как крысы из норы,
На русских витязей, на безоружных, с криком, смехом…
На раненых князей и воевод
Положили доски и щиты,
И стали пировать на них, пить русский мёд,
И умирали в муках русские браты.
И вдруг сквозь шум, и сквозь бесчинства роя,
Донёсся с песней гулкий голос князя,
Все, кто был жив, те подхватили песню разом,
Так уходили в вечность русские герои.
Монголы выслушали гимн тот до конца,
Покуда не иссяк последний стон,
А Субэдей от потрясенья почернел с лица,
И помрачнел… скорей, быстрей отсюда вон…
А в Киеве не прекращался колокольный звон.
Потерями врага, увы, себя не тешут –
На Калке полегло числом монголов больше трети,
Не ждал от хана Субэдей ни похвалы, ни «меди» -
За весь поход потерь в четыре раза меньше!
Озлобившись, на север шли, глумились,
Уничтожая всё, сжигая всё в пути,
А Киев-град готовился к осаде,
Как вдруг монголы, словно провалились,
Так же исчезли, как и появились…
Новгород и юный Александр
Князь Ярослав поехал брать Мордву,
А Ярославичей оставил княжить,
Ему наскучили давно с купцами тяжбы,
Причём и слухи уж дошли про татарву.
Княгиня Феодосия болела,
До государственных ей было ль дел,
Ещё и Новгород, как на грех гудел,
Что князь попробовал в Мордве чужого тела.
Ей это прибавляло большей боли,
Ещё и Федор с лошади упал,
Примчался Ярослав, всех лекарей созвал,
Через три дня сын не открыл очей уж боле.
Княгиня стала с князем холодна.
Князь тоже не питал к ней прежней страсти.
Семья ломалась от измены и напастей…
А на висках, как снег белела седина.
И Ярославу мочи нету оставаться,
В Переяславль, собравшись, отбыл спешно,
Ему хотелось сечи, с кем-нибудь подраться…
- Пусть правит Александр! – бросил он небрежно.
«Отныне, сын мой, ты наследник рода,
Отец и князь, заступник и судья,
И столп для града, церкви и народа,
Отныне равный ты отцу, да и дядьям;
Заботлив будь теперь, будь строгий в меру,
И волю свою гневу не давай,
Рассудок в сече или горе не теряй,
Защитою стань для Руси и веры!»
Сказала мать, смахнув платком слезу,
И, зарыдав, к себе прижала сына:
«Ступай, сынок, возглавь свою дружину,
Руби врагов, верши свой правый суд!»
…На вече люду, аки в улье пчёл!
Князь их не слушал, был он озабочен,
Он донесение гонца прочёл –
В Торопец литвины вторглись ночью.
Из Переяславля, первым Ярослав
Выступил, и принял жёсткий бой,
Он с грозным рёвом вёл дружину за собой -
На две хоругвь литов разорвав.
Всю ночь шла сеча, неприятель отступил,
Расколовшись хитро, на две группы,
И Ярослав, оставив птицам трупы,
Не мешкая, к погоне приступил…
На место боя, с новгородской ратью
Александр прибыл, спустя время,
Совсем недолго пустовало стремя –
Святое дело постоять за братьев.
Он выяснил теперь, что часть врагов,
Ушла на север, лесной тропою зверя,
И силы иссякали их полков,
А злобы, как у загнанных волков,
И нужно до конца повыдергать им перья.
И войско двинулось. Скакали осторожно,
Прислушиваясь к сполохам... кукушка…
Лес хвойный кончился, какая-то речушка…
Навстречу торопилась к ним сторожа.
Разведчики поспешно доложили:
«Они разграбили купеческий обоз,
Купцов же, лиходеи, умертвили,
Сейчас сидят на берегу добычу делят,
Купцы-то наши, новгородские, небось…»
«Ну что, браты, накажем супостатов,
За подлость и поруганную честь,
За вольницу, за Русь – отмстим, ребята!
За грабежи, немчинам и литвинам – смерть!»
Трапезничал утятиной магистр,
Тянуло дичью жареной в округе,
Стелился винный аромат душистый…
И бдительность теряли Рима слуги.
Александр местность оглядел,
Он силы оценил и обстановку:
«Ага, кто спит, кто плещется в воде,
Добро, тут и захлопнем мышеловку;
Коней не видно, знать в лесу хоронят,
И постараются, ежли чего, метнуться вброд,
Мы нанесём удар по обороне –
В засаду нужно бы послать народ…
Начнём атаку сразу с трёх сторон,
Чтоб панику посеять и смятенье,
Вот будет корму для ворон –
Получат слуги папы угощенье…
Пусть знают, с кем имеют дело,
Пускай забудут путь, да и другим закажут!»
Князь так сказал – дружине стало страшно,
У отрока лицо побагровело.
В шатре блаженно спал магистр,
Вдруг ниоткуда, словно ангелы с небес
Со всех сторон летели, бодро, быстро –
Кипела речка, вздрогнул мирный лес…
Рубили спешно русские полки
Врага, кололи, рвали и крошили,
А враг валился навзничь у реки,
Ну, что поделать, коли нагрешили...
Магистра, точно окатили из ведра –
Он был подтянут и сложён, и строен,
Взял меч, но выйти из шатра,
Ему не дал какой-то русский воин.
«Кто ты?» - опешил генерал.
И воин снял с себя шелом:
«Князь Александр! Ты с мечом
Пришёл нахально ко мне в дом,
И будешь мной убит, сражён!
Мой славный родич – Ярослав
С тобою встречи этой ждал,
Но ты трусливо с поля брани убежал…
Я за него с тобой расправлюсь –
Защищайся!»
«Что? Ты дитя? Ха-ха-ха-ха!
Пшёл вон, щенок! Я рыцарь,
Тебя убить мне, как умыться,
Но рыцари с детьми, тебе известно будет,
Не воюют!»
И с обожженным сердцем от обиды,
Князь кинулся к обидчику с мечом,
Но рыцарь сделал жест плечом,
Князь, нанеся удар, упал, и оба были квиты.
Ещё удар и выпад, и удар,
И на любезность не было уж сил…
В палатку воевода заскочил,
С размаха рыцарскую голову срубил…
Вот так со смертью из магистра вышел пар…
Магистр жутко посрамлён и посечён,
Но всё же князь остался огорчён,
Потому, как сам того не смог…
В ту пору шёл ему пятнадцатый годок.
Когда такое было? Новгородцы
Встретили дружину ликованьем,
И приняли всем сердцем полководца…
А это было только начинанье…
Батый
«Делаешь – не бойся.
Боишься – не делай…»
Чингисхан
Старел Чингис, не находя ответа...
И повернул своих коней назад.
Всё чётче ощущая предков взгляд,
Он, обретя покой, не канет в Лету.
Чуть раньше, соберёт совет,
Улусы, разделив меж Угедеем, Бату, Менге,
Тангутов завоюет и Тибет,
И навсегда закроет свои веки.
Великим ханом стал по праву Угедей,
В Каракоруме, как велел Чингис,
Над Русью ятаган кривой завис,
Но, уже не было согласия в Орде.
Собрав в столице курултай,
Решили двинуться в Придонье и на Каспий,
В Поволжье – покорять народ булгарский,
А часть Орды отправил на Китай.
И двинулись потомки Чингисхана,
И загорелась южнорусская земля,
Стервятники слетелись на поля,
На города спустились чёрные туманы.
На высоком берегу реки-Оки,
Стоял внук Чигиноса – Бату хан,
Смотрел на снег, на ивы у реки,
На стены, хоронившие Рязань.
Он думал: «Что за люди эти русы?
Но, как и чем можно их устрашить?
Какою данью нужно обложить?
Как сей народ к себе расположить,
Чтоб стать хозяином и править их улусом?
Я слышал, что они сильны,
Они не половцы, их не купить дарами,
Упрямы – не согнуть, не сжечь кострами,
Мудры и через чур вольны…»
Рязань готовилась к осаде.
Князь Юрий ждал уже татар,
Которые желали снять навар,
Но вспомнил о своём собрате.
Он во Владимир отослал гонца
С просьбою о помощи – к Георгию,
Пока не начали татары свою оргию,
Что с вечера уж тёрлись у крыльца.
Он в грамоте своей просил забыть
О распрях и желал объединенья,
Винился за худые отношенья,
Христова вера, мол, велит им вместе быть.
Послы приехали, понятно, не на пир,
Он встретил их, тянуть, надеясь, канитель,
Чтобы продлить на несколько недель,
Пусть временный, да хоть какой, но мир.
«Чьи будете, с чем прибыли, послы?
Мир предложить, иль брани вы хотите?
Коль с миром, то вам милость, проходите,
К столу садитесь, вот и щи кислы…»
«Мы с миром! – перевёл толмач, -
Наш хан не хочет с вами ссоры,
И вашим землям не желает он разора,
Чтоб знали вы, хан Бату не палач.
От вас всего лишь просит десятины,
Со всего, что на земле растёт,
И движется – корма или скотину,
Да сохранится град в веках, и хан уйдёт».
«Но это ведь с учётом и людей,
И за какие это блага, кто решил?
Чего бы ради я куска лишу детей,
И с этим хан ваш до меня спешил?»
«В противном случае, мы завоюем силой,
Рязань сожжём, сотрём… разграбим храм,
А пепелище станет вам могилой,
Подумайте, конец сей нужен вам?»
От этих слов был Юрий вне себя,
Но он сдержался, посерел лицом.
Послы ушли, остался он с писцом,
На ветке сидя, этот сук не рубят…
Какую помощь он желал от человека,
Который думал только о себе,
И зря надеялся, что сдвинется телега,
Да в рай не въехать на чужом горбе…
Георгий вовсе и не собирался
На выручку к двоюродному брату,
Умом не шибко был богатый,
И на малочисленность сослался.
«…да и дружину по походам носит –
Своим проблемам вечно нет конца,
Ну, чай и Богородица не бросит…» -
С тем и отправил он гонца.
Хан Бату понял: «Князь не согласится,
Он ждёт подмоги, тянет наше время,
Хитрит собака! Старая волчица…
Ах ты неблагодарное, собачье племя!
Немедля будем начинать …
Детей и женщин заберём в полон,
Мне не даёт покоя колокольный звон…
Коней беречь… не стоит больше ждать!»
Рязань шесть дней держала оборону,
Не бесконечны силы у людей…
Горели церковь и дома – кровь, ужас, стоны…
Не пощадили супостаты и детей!
Батый ушёл, его ждала Коломна,
Потом Москва, Владимир, Суздаль, Тверь…
Горели свечи, плакали иконы…
Неистовствовал дикий степной зверь.
Сопротивленье оказал Козельск,
Полтора месяца стоял, но пал, и вдруг,
Батыя стал пугать народ и лес,
И неожиданно он повернул на юг.
Александр Невский -
спаситель Отечества
Александр в гневе в стенку бросил ложку:
«Как дядя смог так поступить?
Поодиночке нас раздавят, точно кошку,
Сколь можно недоумков, нас, учить?
Когда ж забудем мы нелепые обиды?
Ведь истребят нас, как мы это не поймём?
Что татарва – немчины ведь имеют виды,
Зачем же сами мы себя на части рвём?
Коль были бы мы кулаком единым,
Мы б стали супротив врага стеной,
Тогда б никто, и никакие силы,
Да не посмели бы на нас пойти войной!»
Князь понимал, что нужно что-то делать,
Когда Восток – огонь, а Запад – меч…
Какой рубеж отныне надобно стеречь?
Чья же кольчужка нынче ближе к телу?
Конечно, всё одно – не слаще редьки хрен,
Однако, как сказать, то дело вкуса…
Что ж будет с новгородцами и Русью?
Восток – полон, а Запад – это плен!
«Чтоб одолеть нам западную рать,
Пойду на мир я с татарвой на время,
Конечно, это трудно, это бремя,
Но по-другому с немчурой не совладать».
Невская битва 1240 года
Трубят рога, гудят валторны,
Загонщики на «номер» гонят дичь,
Ведут охоту господа бароны,
Пред тем, как занести над Русью бич…
Как вепрь реванша жаждал папский Орден,
Он в силе нынче, словно жеребец,
И руки потирал «святой отец»:
«Всех под топор, в костёр - кто будет не угоден…
Ослабла Русь, и это хорошо,
Монголы помогли нам, ну и славно,
Пока Батый в Европу не вошёл,
Он, стало быть, союзник самый главный.
Но Новгород Батыем не разрушен,
Мы не возьмём – монголы заберут,
И Псков до полноты сожгут…
Сейчас на Русь мы шведских ярлов и обрушим».
Дозор подал сигнал – «Тревога!»,
Враг тихо с моря заходил в Неву,
Владыка Спиридон ждал милости от Бога,
Молясь, глядел на неба синеву…
Бесшумно появился неприятель,
Караван ладей тянулся по реке,
Спокойно, при попутном ветерке,
А войска!.. – у нас не было и трети…
Ладей, порядка двадцати пяти,
И сонмы воинов достойных в каждой,
Не подойти и как их обойти?
И княже шибко опечален дважды.
Не покидала его мысль одна давно
О единенье княжеств, но, всё тщетно…
И понимал – жить в распрях неумно,
«Чем разум отомкнуть? Где ключ заветный?
Кабы всем миром, всей бы Русью… но, увы,
Отец, тот, слава Богу, понял,
Унял свой нрав, пообтесал углы,
Как только пообжёг ладони.
Ну что ж, придётся самому –
Ни раз и немцев, и литвинов бил,
Да вот и швед теперь до нас доплыл,
Ждать неча помощи, знать биться одному.
Отец придёт не ранее трёх суток,
Нет смысла больше времени терять,
На Бога только будем уповать,
Начнём, пока не закололи нас, как уток».
В то время жило племя на Ижоре,
Старейшина Пелгусий воеводой...
В ночь перед боем находился он в дозоре,
Продумывал подходы и отходы.
Готовя пищу, шведы жгли костры.
Услышав запах, он сглотнул слюну.
И вдруг заметил: не тревожа тишину,
Над ним плыла ладья. Пелгусь, застыл...
А в ней два воина в руках держали герб,
Смотрели сверху на непрошеных гостей…
И разглядел Пелгусий двух святых князей,
То были убиенные Борис и Глеб.
Ладья прошла над ним и снова вознеслась.
Всё поднималась выше, выше, выше…
Но ничего никто не видел и не слышал…
А в предрассветном небе звездочка зажглась.
Ему такое было откровенье Божье.
Он понял: братья убиенные – подмога.
«В чести, знать, Александр наш у Бога,
Тому и быть, а шведов здесь положим!»
Один отряд понёсся вдоль реки,
Сбивая сходни вражеских ладей,
Разъединив тем самым рать гостей,
По флангам, в лоб врубились главные полки.
Ладьи врагов сошли послушно в воду,
Тем самым, оставляя основные силы,
И получили шведы с тыла «козью морду»,
А ратники, как рожь, врага косили.
На счастье свеи оказались так бездарны,
Рассредоточившись на берегу Невы,
Так к вечеру стал Невским Александр,
А ярл, чуть не лишился головы.
Вновь со щитом он – гениальный полководец! –
Великий в не величии своём,
Сбывалось предсказание о нём,
И руку знал его, тевтонский крестоносец.
Да Новгород гудел – вмешалось вече:
«Опять добычей одарил дружину!»
А по закону, был обязан всю корзину
Вернуть в казну, что взяли после сечи.
Он знал, конечно, про казну, и цену слова…
Но к вече не привык и не смирился,
Забрал жену, мать, сына, с городом простился…
А немцы, уж шатались возле Пскова.
Ледовое побоище 1242 года
Недолго в Переяславле он пробыл,
Дурные вести принесли ему гонцы –
«Псков осадили вновь ливонские птенцы»,
А на дворе морозы и сугробы.
Вернулся князь на Новгород опять,
Пришла беда, какие тут обиды,
Кроме того, болела шибко мать,
И неурядицы до срока позабыты.
Уж март к концу и припекает солнце,
А Невский взял и Копорье, и Псков,
За ним вся Русь – Москва и Суздаль,
Чернигов, Киев, и Ростов…
Отечество на карте полководца…
Кричал в негодовании фон Фельфен –
Магистр в гневе находился и в отчаянии,
Склонили головы бароны в злом молчании,
Ещё бы, в одночасье растерять все земли.
«Добудьте голову его мне, привезите,
Хоть мёртвое, если не взять живым, но тело…
Растяпы, вам нельзя доверить дело…
Не дайте встать Руси с колен – грызите, рвите!
Негоже рыцарю за стенами скрываться –
Сходить с ума от сладких девичьих подмышек,
Обязан рыцарь быть в седле, рубиться, драться,
Иль ваш запал уже на ладан дышит?
Вперёд, тевтонцы и ливонцы!
Вперёд, я верю в вас, головорезы!
Пусть кардинал заздравные отслужит мессы,
А дым от пепелища городов закроет солнце!»
Перед походом Александр помолился –
Молился в Пскове, в храме Троицы Святой,
А в это время Иисус ему явился,
И говорил с ним Образ Золотой:
«Ступай, сын мой, и ничего не бойся,
Ты послан Небом и храним Отцом,
На брань пойдёшь, святой водой умойся,
Ты чист душою, сердцем и лицом…
Твой род благой продолжит начатое дело,
А правнук, на Дону побьёт татар,
Ты нынче в сече нанесёшь врагу удар,
И не сворачивай с пути, ты мудрый князь и смелый».
И слёзы, как-то, сами полились,
Замирроточили на стенах образа,
А Лик Христов так и стоял в глазах,
И певчих голоса в единое слились…
Битва
«Одной хоробростью не одолеешь немцев,
Нам нужно грамотно построить оборону:
Опытные воины – с двух сторон,
Серединный полк – из ополченцев,
Стрелки-лучники станут впереди,
Они же первыми начнут сраженье,
А немцы в латах нас не смогут обойти,
Пропустим в тыл, где наш обоз с вооруженьем.
А с флангов мы погоним их на лёд,
Мы же легки – у них и кони в латах,
Пусть в полыньях поплавают, поищут брод,
Такое наше слово им и такова расплата».
Князь, молвил это, просияв лицом,
Перекрестив своё чело, святой водой умылся.
«Идут! Идут! Всё озеро черно!
Сам сатана к нам на блины явился!»
Услышала дружина от гонцов.
Все встали по местам, противник шёл – «свиньёй»,
От напряженья кровь застыла в жилах.
Стоял апрель, и солнце всё сильней светило,
А озеро блестело полыньёй.
Два озера у Пскова – Псковское и Чудское,
Они соединяются протокой,
Что была достаточно глубокой…
Лёд таял, рыцари шли строем.
Германцев встретили, как водится, стрелки,
И наши рати, расступаясь, врага пускали в тыл,
Воткнувшись в берег, враг застрял, застыл,
И рубку начали засадные полки.
Ну, началось: удары слева, справа, в лоб,
Теснили русичи врага на Чудский лёд,
Который трескался под тяжестью, и вот,
Враг уходил в последний путь – на дно, и лёг не в гроб…
Вот так закончилось сраженье на Чудском.
Вот сила Духа и Иисусовой молитвы!
Полтора века, после этой битвы,
Рубеж наш западный хранился под замком.
Магистр фон Фельфен был подвержен страху:
«Всё – родовая честь лежала на весах,
А этот русский князь – разрушил одним махом,
Воистину, что русскому во благо – немцу швах…»
Противостояние
Дальше всех глядеть – это горе,
Знать тем паче, видеть и уметь…
Человек в толпе народа – капля в море,
Проку нету пред глухими песни петь.
Пару раз напасть отважились литовцы,
Щец на дармовщинку похлебать,
Но отправил Александр их праотцам,
Оттуда им скакать, не доскакать.
Таяла жара. Теряла листья осень.
Мирная, казалось бы, пора.
Скончалась мать – княгиня Феодосия…
Вставала Русь под звуки топора.
Князь Ярослав выехал в Орду –
Отцу приехать приказал Батый,
И Александр сердцем чувствовал беду,
Не для наград звал хан за ратные труды.
Батый свою столицу основал – Сарай-Бату,
И не в противовес Каракоруму,
На Волге, наделав много шуму,
Он с шеи скинул Угедееву «узду».
Что это нужно, убедил он дядю,
Тот правил в основной столице,
Дань собирал с Руси исправно луннолицый,
И ссориться с ним было чего ради?
Хитёр Бату: «Зачем губить народ?
Ведь можно его данью обложить,
А князю дать ярлык, и будет он служить,
Он станет рад, и так из рода в род».
Затея с данью Угедею по нутру,
Да и подальше от него Батый,
Хан стар и с предками почти на ты,
И его дети о нём память не сотрут.
И всё ж терзали мысли непростые:
«Ведь две Орды – признать две власти,
Умру я, и мой сын Гуюк с Батыем
Порвут за ханство глотки… эх-эх, страсти…
А не признать Батыеву Орду,
То по наследству титул хана
Перейдёт Батыю, поздно ль, рано…
Что будет, когда к предкам отойду?»
И, вскоре отошёл…
Итак. В Сарай с посольством прибыл Ярослав,
Привёз подарки, яства, хан был рад:
«Ну, что, отстроил свой Владимир, стольный град?»
Смеялся луноликий, голову задрав.
С Батыем долго торговался князь.
Он был согласен – нужен мир и время,
Чтоб крепла Русь, и чтоб взрастало семя,
А там порубим их, гляди не сглазь.
За десятину дани, хан сулил ярлык,
Но ехать надлежит за ним в Каракорум:
«Езжай, князь, чтоб не вышел шум,
С тобой желает толковать Гуюк».
И Ярослав отправился к Гуюку.
Ярлык он получил, на княженье поставлен,
Но был перед отъездом он отравлен.
То сотворила Туракине – вот гадюка.
По Ярославу плакала столица.
На стол сел слабый дядя Святослав.
И снова Александру не до сна,
Ни с немцем, со своими, видно, биться.
И снова рознь, и снова пререканья,
Обиды – вновь кого-то обделили.
Андрей надулся – мол, удел не наделили.
Опять интриги, недопонимания.
Андрей, тот младший Ярославич,
Его, покойный князь нажил в Мордве,
Он со стола решил согнать и Святослава…
Кипела каша в его тёмной голове.
Он не простил покойную княгиню,
Что извести велела слугам его мать,
И зло копил на Александра, как на тать,
От зависти великой и гордыни.
Сесть во Владимире мечтал Андрей, не мене,
Ему отец, пообещал-де, на словах,
И что он сам с отцом отстраивал именье,
И разругался с Невским в пух и прах.
У Александра день, как месяц весит,
А месяц тянется, как год,
Чуть затяни узду – гудит народ,
Дай волю – всё одно, не весел.
Как быть, когда все шишки на тебя?
Все только и горазды, что кричать.
С Ордой браниться – погубить себя,
Ещё не та, не в силе нынче рать.
Князь долго думал: «Всё одно в Орду…
Не так ярлык мне нужен – нужен мир!
Поеду, чтоб отвесть беду,
Хоть здесь заткну одну из многих дыр!
Да не на кого мне оставить Русь!
Галицкий Даниил с Андреем лихо затевают,
Породниться с Римским папою мечтают…
Я за детей, за русичей боюсь.
Но я не дам Андрею сесть на стол,
Меня пусть судит Бог, если не прав,
Законным будет наш, Владимирский престол,
Там будет править дядя – Святослав!»
Едва приехал в Новгород – беда…
Два дня, как умерла жена, княгиня.
Куда ты улетела, Берегиня?
И слёзы градом – мёртвая вода.
Беду запил он горем, да вдруг узнал другое –
Андрей в Орду телегу быстро смазал,
Каков шельмец и властолюб, ах, ты, зараза,
Нет, Александру не дадут покоя…
Ярлык на княженье
Замирение с Ордой
Обрюзг внук Чигиноса, постарел.
Он стал ленив и не ходил в походы,
Хан обрусел, осев на волжских водах,
И так в своём Сарае «забурел».
Он Александра встретил с уваженьем,
Таких людей Батый ценить умел,
И то, что Невский мудр, умён и смел,
Наслышан хан, и принял угощеньем.
Андрей в Орду чуть раньше его прибыл,
И ритуал прошёл, как требовал обычай…
А Невский поклонился хану молча,
Он не боялся ни волков, ни дыбы…
Всё это оценил «большой» монгол,
Он понимал – такого князя не купить,
С ним будет выгодней всего дружить,
И надо бы ему отдать престол.
Но ведь Каракорум даёт ярлык,
Придётся ехать, а что делать, до Гуюка.
Хоть ждать и догонять – такая скука,
Да братец меньший навостряет клык.
Князь поскакал в Каракорум, что ж делать с ними,
Не ветер дует, так палит Ярило.
И здесь его судьба не пощадила –
Андрей перекупил ярлык, его Владимир.
Но мир с Ордой, он всё же заключил,
Стал андой – побратимом Сартака,
Любимого Батыева сынка,
Тем самым обеспечил себе тыл.
Андрей и Даниил, устроив пир,
Решили воевать идти Батыя,
Стоял на грани заключённый кровью мир,
Который был необходим России.
Они, поганцы, заключили-де союз
С католиками – с папой Иннокентием.
«Проткну обоих подлецов, ах, бестии!
Не дам поганить им Святую Русь!»
Ведь католичество для русских – это рабство,
Принять другую веру – смерть Руси.
И не у кого помощи просить…
Не он, католики пришли б на царство.
Это грозило истреблением народа,
А хлипкий мир с Ордой – спасенье.
Так, чтобы было воскресение,
Необходимы вёрсты, время, годы…
И надо б поприжать и спесь, и норов,
Попридержать коней, нельзя никак спешить,
Что, как известно, лишь врагов смешить,
Какие могут быть сомненья или споры…
Он с воеводой оживлённо вёл беседу:
«Всё оттого, что нет единой власти,
Не будет жёсткой власти – будут беды,
Не станет веры – то погрязнем в страсти.
Один быть должен князь – великий,
И патриарх один – всея Руси,
У нас же, Господи, прости,
В кого не плюнь – велик, хоть он безликий.
Законы нам нужны столонаследья,
Им следуют другие государства,
Поэтому, и развиваются их царства,
А мы же рвём друг друга, как медведи.
Нам все указ: монголы, папа, вече…
А жизни нет – как хошь, так и живи,
Ведь благо не построишь на крови,
Народ свой только искалечишь.
Коль было б княжество едино и Закон
Один для всех – и правь себе на славу,
Мы без законов так себе – орава,
Поэтому, нас жмут со всех сторон.
А рать – без сильной рати мы рабы,
Кто от врага схоронит рубежи?
Пойди без сошки поле распаши –
Всё у нас так вот – если б, да кабы…
Князья вон каждый за себя и мне велят…
А нет бы, головою поработать –
Чай это наша, общая земля,
Что вместе сеем – вместе будем лопать…
И кто б к нам сунулся, когда б мы словно горы,
Стояли дружно на родимых рубежах,
И жили бы не врозь, не на ножах,
И не смотрели б друг на дружку, точно воры…
Опять же, веру надо сохранить,
Иначе, латиняне спят и видят…
Они, теперь, особенно в обиде…
А вместе будем – кто рискнёт на Русь ходить?
Быть надо вместе – строиться нам надо,
А чтобы строиться, с Ордой должны дружить,
Брань ни к чему, чтоб опосля пожить,
И мир порушить не позволю брату!»
Воевода предлагал поднять Орду,
Так как Андрей, устроил в Новгороде смуту.
«Нет, никогда не стану я Иудой,
Сам накажу, сам отведу беду!»
Но не успел. Батый узнал про то,
Его потребовал к себе, он отбыл тотчас.
«За что же это братец зуб свой точит?»
И алчный он и злой такой почто?..»
Последняя капля
Батый болел, с трудом мог говорить,
Дела Орды исправно вёл Сартак.
И Ярославич понимал – не добрый знак,
Того, что будет, то не отвратить.
Узнал он, что Неврюй пошёл на Русь –
Жестокий, грозный темник Сартака,
Чтоб взять Андрея, наказать князька,
Чтоб знал, как спорить с ханом, глупый гусь.
У Александра сильно сжалось сердце,
Он чувствовал – беда не за горами,
Земля ходила под его ногами:
«Ну, брат-то заслужил, а дети…»
Андрей же, свою, чувствуя вину,
Решил с дружиною немедленно бежать,
Народ, столицу бросил, и жену,
Неврюй нагнал его, чтоб люто покарать.
Дружина тут же кинулась на воров,
Стояли воины до последнего удара.
Андрей, покуда не свершилась над ним кара,
Бежал, укрывшись в Швеции, с позором.
Не отпускали Александра из Орды.
Душа его рвалась, а сердце ныло,
И он держался, сколько было силы,
Чтоб сгоряча не сотворить беды.
Под осень Ярославич уезжает
Великим князем во Владимир, наконец,
Далече показался Городец…
Темнеет рано нынче, поздно рассветает...
Уже, как с год к Батыю прибыл брат Берке,
С его приездом Бату сразу захирел…
Хан Берке нежился на волжском ветерке,
С мечтой прибрать Батыев дом и весь удел...
И смерть внезапно распахнула дверки –
Ушёл Бату, а вслед за ним Сартак,
А с ними и надежда – вот он знак!
Улус теперь «достался» хану Берке.
И вновь в Орду. Теперь уже не знамо…
Плавился, как август хрупкий мир.
Как будто оргию устраивал Сатир,
А бесы рвут хоругвь и топчут знамя.
Народа стон и боль по всей Руси
Тянулись думами за князем всю дорогу:
«Ну как мне отмолить грехи у Бога?
За всё, за всё нас, Господи, прости!
Как же теперь вернуть свободу пленным?
Цена особенно высокая свободе!
Жить невозможно так, с коленом преклоненным?
Кто думать будет об измученном народе?..»
Весь люд переписать, дома и скот
Немедля приказал великий хан,
Причём, за выкуп пленных россиян...
Князь знал – не выдержит народ.
Невыносимой раной перепись в стране.
Народ влачил немысленные путы,
Случались, но карались жёстко смуты,
И князь не мог быть безучастным в стороне.
Он деньги в долг у новгородских брал купцов,
Чтоб было ему чем платить за пленных,
И шёл к нему народ со всех концов
За избавленье кланялся в колена…
«Хоть ныне не сильна, не та Орда -
И всё ж браниться хан не расположен,
Но нам на них идти никак негоже,
Слаба дружина, вот ведь в чём беда…
Я рад бы выступить, хоть нынче, только с кем?
Да и терпеть, конечно, нету мочи,
Вода, и та вон, камень точит,
А Русь святая, братцы, не гарем!
Нет, надо, братцы, надо потерпеть,
Да хан опять зовёт к себе в Орду,
Поеду я, чтоб не навлечь беду,
Смогли, чтоб дети наши повзрослеть!»
И принял смерть «задруги» своя
Князь выехал с дарами и ясаком,
Он должен был умилостивить хана.
В его душе не заживали раны,
Что нанесли татарские баскаки.
Вторая жена, Васса, уж как год,
Родила сыночка – Даниила,
Тем самым и продолжился сей род,
Чья ветвь и сведёт Орду в могилу.
Ну, а пока он вынужден терпеть,
И жить в плену до следующей зимы,
Он не зарёкся от полона и сумы,
Воспрянет Русь, жестокой будет месть.
Он знал, за что несёт столь тяжкий крест.
Скучал по дому, по жене, по детям…
И через год, он выезжает на рассвете,
Несётся быстро до своих родимых мест.
Перед отъездом Александр выпил чашу,
Что самолично ему Берке преподнёс…
Скакали кони, поднимая снега кашу,
Спешил до дома небольшой обоз…
Ещё немного и места пойдут родные…
Но вдруг внутри у князя начало гореть –
«Неужто я отравлен, как отец?»
Уж маковки виднелись золотые...
Начались жар, озноб и слабость тела…
Он в снег упал от головокруженья…
Был вынужден возок прервать движенье,
Князь бредил что-то, говорил не в дело…
Ему всё становилось, хуже, хуже.
До дома уж совсем рукой подать.
«Поехали домой, как больно, Боже!..»
И потихоньку тронулись опять.
Они и не минули Городца,
Как Александр велел ехать в монастырь,
Он слышал голос своего отца…
И принял схиму русский богатырь.
Лежал спокойно новопостриженный инок,
Его земной Великий путь пришёл к концу.
Князь уходил к Небесному Отцу,
И со смиреньем принимал кончину.
А во Владимире митрополит Кирилл
В храме Успения читал вечерню прихожанам,
Оцепенел вдруг отче и застыл,
А по щекам ручьями слёзы побежали…
И молвил он, узрев волшебный свет:
«Затмили тучи Солнце земли Русской!..
Ушёл защитник наш, героя с нами нет…»
Но свет сиял в дверном проёме узком…
Заплакал горько православный люд,
Рыдали все, и старики и дети…
Кружил над храмом голубь на рассвете…
Как видно дух его остался тут.
Утро на Куликовом поле
Князь Дмитрий Иоаннович молился
В своём шатре, перед великой бранью,
С усердием молился, утром ранним –
Как вдруг шатёр его весь светом озарился.
И князь услышал тихий гулкий голос:
«Я послан к тебе с помощью Господней,
Враг будет бит тобой и канет в преисподнюю,
А с головы твоей не упадёт и волос.
Я сберегу тебя, и ты продолжишь дело,
С тобою сам Христос и Матерь Божья,
В бою не мешкай, но всё ж будь осторожным,
А посему и ратоборствуй смело.
Определи в засаду один полк,
В ход не пускай его до главного удара,
Пока не соберутся вместе все татары,
А там труби атаку…»
Голос смолк.
Уверенно звучал тот голос, глухо –
В луче пред Дмитрием стоял Великий князь,
Всё понял Дмитрий, пообщавшись с духом,
И вышел к войску, Богу помолясь...
Он сделал всё, как и велел великий предок,
Исполнив назидание и волю,
Сбылась мечта прославленного деда –
Здесь и сейчас – на Куликовом поле!!!
Хронология основных событий
Великий князь Ярослав Всеволодович 1191-1246г.г.
Великий князь Александр Невский 1220-1263г.г.
Великий князь Всеволод Большое Гнездо 1154-1212г.г.
Великий князь Мстислав Удалой дата рождения неизвестна
умер1228г.
Великий князь Дмитрий Донской 1350-1389г.г.
Чингисхан 1155-1227г.г.
Хан Батый 1207-1255г.г.
Хан Угедей 1186-1241г.г.
Хан Сартак дата рождения неизвестна
убит1256г.
Хан Берке 1209-1266г.г.
Невская битва 15 июля 1240г.
Ледовое побоище 5 апреля 1242г.
Нашествие Батыя на Русь 1237г.
Битва на Калке 1223г.
Посольство Ярослава в Орду 1243г.,
1245г.
Посольство Александра в Орду 1246-1248г.г.
1252г.
1257г.
1262г.
Куликовская битва 7сентября1380г.
и разгром Мамая