Портьеры закатом лениво играют.
В бокале мерцают остатками рая
последние капли земного покоя
и тянутся скукой ко рту.
Чужие идеи несутся по кругу :
тут Панса честит то коня, то подпругу,
там Пятница плот конопатит. Пакует
последний сюртук Паспарту.
Но дверь отворив по-хозяйски, без стука,
заходит в мой мир одичавшая сука,
и цокают когти по лаку паркета
тоскливо, хоть вой на луну.
И надо бы выдохнуть, но не по силам
терпеть аромат неухоженной псины.
Откуда сбежала ты? Брошена кем ты?
Кому я тебя не верну?
Тому, кто писал на ошейнике "Муза"?
Кто, "музу" привычно рифмуя с "обузой",
тобой тяготился настолько, что трижды
споткнулся на слове простом?
Доверчиво дышишь в ладонь мокрым носом,
как будто Олимп я, Парнас и Каносса.
Залай! Зарычи! Отчего же скулишь ты,
обрезанным крутишь хвостом?
Постой! Это имя встречал я когда-то,
и крепкая шея в две трети обхвата
мне кажется длинной, изящной и тонкой,
в убогости видится стать...
Не ведал, на волю тебя отпуская,
что, выйдя богиней, вернешься мирская,
что, сам опустившись, лимонною долькой
коньяк научусь заедать.