Князь гридей своих обогнал и свернул в березняк.
Червлёные клейма плаща между белых стволов
угольями тлели, бряцала набором броня.
Земля индевела уже - и подковы крошили
ледовую корку, покрывшую палые листья.
Помыслилось всаднику: знатная рать полегла! -
уму не постижна числом, и шумела на славу
воюя с ветрами. Но сгинули вои её,
как некогда обры, едва наступила пора
для стужи и смерти. Не ярость врага, не раздор
среди воевод погубили полки листвяные,
а просто исполнился срок, что отпущен всему -
мужам и народам, сколь доблесть бы их не сияла.
Унылое поле темнело за строем берёз.
И стая ворон безнадёжно искала прокорма
на зябнущей пашне, пятнавшей долину заплатой.
А в роще плутали охрипшие возгласы «Ингварь!» -
и мощная конская грудь разрывала тенета
покинутых нитей паучьих, крушила подлесок -
насупленный стольник Вышата подъехал ошую:
- Да что это деется, княже! Вся челядь твоя
что гончие псы, потерявшие в чаще еленя,
а ты предаёшься скорбям - со вчерашних медов.
Не полно ль разлукой томить красоту молодую
княгини - бежим же скорее к родному двору.
Палаты теплы твои и погреба изобильны,
ты лютой зимы не заметишь в пирах и ловитвах,
а почки нальются едва, так опять в стремена!
Суровые ратники прежним путём потекли,
не зная судьбы, но напрасно о ней не гадая,
оставив волхвам ворожбу. По словам летописца
тот день был отмечен толкуемым разно знаменьем:
два солнца на небе явились, незнамо к чему.
Примолкла дружина - и всадников тени двоились
на льду молодом, на полёгшей багряной листве.