РОБЕРТ БРАУНИНГ
(1812 – 1889)
ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ ПОРФИРИИ
В ночи накрапывает дождь,
И ветер с озера подул, -
Волнуя гладь, собрав всю мощь,
Он в дикой злобе вязы гнул.
С тоской я вслушивался в гул.
Как вдруг Порфирия вошла
Под завыванья за окном,
Огонь в камине разожгла,
И дом наполнился теплом.
Перчатки сняв, она потом
Плащ мокрый скинула и шаль,
И развязала капор свой,
И золотых волос спираль
Упала влажною волной,
И позвала... Моей рукой
Свой стан обвила, оголив,
Как мрамор белое плечо,
И кудри дерзко распустив,
К щеке прильнула, и ещё
Мне прошептала горячо:
«Я от любви вся извелась.
Пыталась тщетно я доныне
Свою безудержную страсть
Освободить от уз гордыни,
И то, что я – твоя отныне!»
Но всё же страсть порой сильней.
И оттого безумен шаг
В такую ночь, где нет огней,
А есть лишь ветер, дождь и мрак!
Она пришла ко мне... Итак,
Я заглянул в её глаза.
В них был Порфирией своей
Я вознесён на небеса,
И сердце билось всё сильней.
Я думал: что мне сделать с ней...
В тот миг она была моей.
Я руку взял и запустил
В прядь золотых её кудрей
И косу длинную скрутил,
Три раза шею ей обвил
И задушил... Она ушла
Без мук и боли в мир теней.
Как попадёт в бутон пчела,
Так я приподнял веки ей:
Там был всё тот же блеск очей.
Потом я косу размотал
У ней на шее, - горячо
Её в уста поцеловал,
Румянец снова заиграл
У ней на щёчках. На плечо
Головку я её склонил...
Была так счастлива она,
Что в ней нашлась хоть капля сил
Презреть все муки бытия.
Что есть любовь, она и я!
Любовь Порфирии! Она
Могла ли ожидать такого?
Мы с ней сидели у окна,
Не шевелясь, под сенью крова,
И Бог не вымолвил ни слова!
---
Porphyria’s Lover
The rain set early in tonight,
The sullen wind was soon awake,
It tore the elm-tops down for spite,
And did its worst to vex the lake:
I listened with heart fit to break.
When glided in Porphyria; straight
She shut the cold out and the storm,
And kneeled and made the cheerless grate
Blaze up, and all the cottage warm;
Which done, she rose, and from her form
Withdrew the dripping cloak and shawl,
And laid her soiled gloves by, untied
Her hat and let the damp hair fall,
And, last, she sat down by my side
And called me. When no voice replied,
She put my arm about her waist,
And made her smooth white shoulder bare,
And all her yellow hair displaced,
And, stooping, made my cheek lie there,
And spread, o'er all, her yellow hair,
Murmuring how she loved me — she
Too weak, for all her heart's endeavor,
To set its struggling passion free
From pride, and vainer ties dissever,
And give herself to me forever.
But passion sometimes would prevail,
Nor could tonight's gay feast restrain
A sudden thought of one so pale
For love of her, and all in vain:
So, she was come through wind and rain.
Be sure I looked up at her eyes
Happy and proud; at last I knew
Porphyria worshiped me: surprise
Made my heart swell, and still it grew
While I debated what to do.
That moment she was mine, mine, fair,
Perfectly pure and good: I found
A thing to do, and all her hair
In one long yellow string I wound
Three times her little throat around,
And strangled her. No pain felt she;
I am quite sure she felt no pain.
As a shut bud that holds a bee,
I warily oped her lids: again
Laughed the blue eyes without a stain.
And I untightened next the tress
About her neck; her cheek once more
Blushed bright beneath my burning kiss:
I propped her head up as before,
Only, this time my shoulder bore
Her head, which droops upon it still:
The smiling rosy little head,
So glad it has its utmost will,
That all it scorned at once is fled,
And I, its love, am gained instead!
Porphyria's love: she guessed not how
Her darling one wish would be heard.
And thus we sit together now,
And all night long we have not stirred,
And yet God has not said a word!
/1836/