Верона Шумилова
Давно это было или недавно - не имеет никакого значения. Главное, что было.
Жили на земле, где растут деревья и текут реки, люди. Жили и жили. Городишко - чистенький, зелёненький и аккуратный. Улицы прямые, будто стрелочки, вымощенные камушками. Друг к дружке! Друг к дружке! Любо-дорого! Дома - высокие, окна - широкие, крыши - железные. А в садах - уютные беседки с резьбой, увенчанные цветами, увитые алыми розами да виноградом. Ступеньки до желтизны вымыты. Ходили по чистым дорожкам барышни в белых туфельках.
За кустами сирени - забор высокий, дощечка к дощечке, чтобы посторонний глаз не смог проникнуть с проезжей улицы. Сверху на заборе - разные деревянные зверюшки. Глаз не оторвать!
Жили в этом доме богатые люди. Носили они дорогие одежды, спали на пуховых в кружевах подушках, кушали заморские блюда.
Возле этого высокого и красивого забора примостилась одна-единственная избушка. Она была такой маленькой и хиленькой, что терялась в густых бурьянах и высокой некошеной траве. Торчала сверху лишь прогнившая соломенная крыша да кирпичная старенькая с отбитыми краями труба, попыхивая иногда жиденьким дымком. В избушке - одно окно, одна дверь, земляной пол.
В этой развалюхе жила девочка Каташа с мамой. Они были очень бедны, так бедны, что и описать трудно, Ели хлеб, запивали водой из заброшенного колодца. На столе частенько была рыба, которую вылавливала мама Каташи в речке, что струила свои чистые и глубокие воды недалеко от их жилья. Девочке уже исполнилось семь лет. Худенькая, гибкая, точно веточка лозы, пугливая, как на ветру огонёк свечки, к тому же и не слишком красивая: конопушки щедро осыпали её сверху донизу. Распахнутые на все лицо рыжеватые удивлённые глаза, над ними – тонкие колосочки рыженьких бровей. На носу - большие, как горошины, и маленькие в маковые зёрна ярко-рыжие хлопья и дальше – конопушки, конопушки, конопушки. Не сосчитать, так их было много!
Голова – в рыжих крупных завитках, похожих на подгоревшие бублики, которые скатывались на хрупкие плечики и там дневали и ночевали.
У Каташи никогда не было игрушек. Играла она с сухими рыбёшками, с травяными колосьями и луговыми цветами. Часто она подходила к высокому забору соседей и в небольшую щель наблюдала, как богато одетая девочка в саду играет в куклы. Их у той было много: белокурая, черноволосая, с длинной косой, с копной кудрявых волос, с короткой стрижкой и просто голыши.
«У-у-ух! - от восторга вырвалось однажды из худенькой Каташиной груди. – Вот это да-а-а! Какие красивые куклы! Какие у них платьица!.. – уже шептала, боясь, что её могут услышать красивые и нарядные барышни, которые прогуливались в саду за забором. – Хотя бы притронуться к ним... Или только посмотреть...»
Каташины глаза затуманились слезами. Устали ножки, кружилась от голода голова, и тогда Каташа присела на большой камень, выкрашенный в серебристый цвет. Он был привезен сюда для украшения местности. Сидела она долго, грустя о том, чего не имела она.
- Лилюша! - позвала богатую девочку красиво одетая женщина. – Пора кушать! Я приготовила тебе клубнику со сметаной и тортик.
- А я не хочу ку-у-шать! - капризно ответила упитанная девочка.
- Тогда апельсиновый сок принесу.
- Не-е-е-ет! – растянула красивая девочка, что-то разглядывая на ажурной скамейке. – Мне...
Мне бы... – и сама не знала, что она хочела: в доме всегда – полная чаша. – Ничего мне не хочется... Просто ничего!
Каташа знала, что такое сметана, но никогда её не пробовала. В школе она не училась, подружек не имела. Она проводила время на природе, а ночью – с мамой, обессиленной после изнурительной работы со скудным заработком.
Едва голодная Каташа переступила порог своей избушки, как из комнаты, длинной и прохладной, раздался усталый голос мамы:
- Ты где, доченька, была? Опять у чужого забора торчала?
- Я... я, мамочка, лишь чуть-чуть подсмотрела... Одну капельку...
- А слёзки почему на глазах?
Каташа подняла острый кулачок, на котором тоже были рассыпаны конопушки, и мгновенно смахнула слезинку, застрявшую в рыжей длинной ресничке.
- Это... это, мам, соринка в глаз залетела. – Девочка не хотела, чтобы мама увидела её расстроенное лицо. – А ты заболела, мамочка?
Мама подавила в себе вздох и продолжила:
- Вчера соринка, позавчера соринка... И сегодня тоже... Подойди, доченька, ко мне!
Когда Каташа подошла к маме, та обняла её за худенькие плечики и заглянула в глаза:
- Опять куклы смотрела?
- Да, мамочка, да, - призналась растерянная девочка. Её пухлые губки дёрнулись. – Так их много... И все такие нарядные, красивые...
- У них, доченька, денег много, а у нас их нет.
- Рыбка есть. Даже две, мамочка.
- Они ведь сухие. И это игрушки твои...
Каташина мама заплакала, прикрыв глаза высохшей жилистой рукой, а дочь, желая отвлечь маму от тяжёлых дум, вдруг повеселела, прищурив рыжие глаза:
- Мамочка! А та белая куколка... Ну, которая за высоким забором живет, одета в такое красивое платьице! А кукла с чёрными волосиками – вся в кружевчиках и в красной шляпке. А ещё там...
- Каташенька! Скоро и у тебя будет кукла. Даст бог, за рыбу отдадут деньги, и я куплю тебе тоже красивую. Немножко надо подождать.
- Ага, - вздохнула девочка, сложив на груди острые кулачки.
Но Бог не давал такой возможности, и кукла в доме не появилась. Каташа ходила на берег речки, собирала разные камушки, мелкие и крупные, коричневые, белые, даже зелёные осколки от разбитых бутылок, отшлифованных уже водой, приносила их домой в мешочке и на земляном полу выкладывала из них куклу. Кружочки из коричневых камушков – это голова, а туловище, ручки и ножки – из серых. Спички подошли для пальчиков. Глаза получились зелёные, а над ними из сухих колосков выгибались брови и густая челочка. Платьице же было ярко-зеленым, из свежей травы.
У Каташи загорелись глаза. Она была счастлива.
«Здравствуй, подружка! - улыбнулась незнакомой девочке и протянула ей ручонку. Спички рассыпались в разные стороны. – Ой-ой-ой! - заволновалась Каташа. – Тебе больно? Сейчас... – Она быстро сделала новые пальчики. – Как тебя, девочка, зовут? Ну, скажи! Скажи!» - просила, приседая. Ей очень хотелось иметь подружку.
Кукла молчала.
Каташе стало грустно. Она энергично разбросала все камушки и стала строить из них дом, красивый, цветной, как за высоким забором.
- Получается, доченька? - услышала она за спиной ласковый голос мамы. – Я свежей рыбки принесла. Нынче ловится плохо. Полдня бросала подальше снасти, но улова нет. Всего семь плотвичек поймала. Будет у нас ужин и завтрак.
- Конечно, мамочка! Нам хватит. Завтра, может, большая рыбка попадётся. Ты везучая.
- Дай-то Бог! – выдохнула мама.
Спала Каташа тревожно: ей всю ночь снились красивые куклы. Она хотела к ним притронуться, но они убегали от неё и уже на расстоянии кривили губы, строили рожицы и хохотали:
- Ты – гадкая рыжая девчонка! Ты - нищенка!
Каташа хотела убежать от них, но не могла. Она страдала.
- Хи-хи-хи! – язвительно смеялась кукла-блондинка.
- Ха-ха-ха! – закатывала глаза черноволосая с длинной косой.
Вслед за ними начинали смеяться и другие куклы, напевая:
Рыжая, ах, рыжая,
Девочка бесстыжая.
В щель забора пялишься,
К нам ты не дотянешься.
Измученная Каташа заплакала.
«Кукареку-у-у-у! Кукареку-у-у-у!»! – разбудил её петушиный голос.
Каташа открыла глаза. О плохом ей думать не хотелось: она радовалась петушиному голосу. Появился петушок во дворе неожиданно.
Однажды, когда Каташа сидела на порожке своей избушки и громко плакала, в чистом безоблачном небе громыхнул на всю округу гром, и прямо над нею сверкнула яркая ослепительная молния. От испуга девочка закрыла глаза, но тут же услышала чётко и ясно: «Кукареку-у-у-у! Кукареку-у-у-у!»
Это пел свою песенку красно-жёлтый петух с пышным гребнем и яркой бородой. Он сидел на старом пне и раз за разом открывал свой золотистый клюв.
Каташа обомлела. Её слезы сразу же высохли.
- Петушок, ты чей? – несмело спросила, разглядывая это невесть откуда взявшееся чудо.
«Кукареку-у-у-у! - ответил он гордым пением. – Кукареку-у-у-у!»
Склонив свою царственную головку, обрамлённую великолепной короной рубинового цвета, он ласково смотрел на худенькую рыжую девочку, сидевшую на ветхом порожке.
Робко приблизившись к пенёчку, на котором распевал петух-красавец, Каташа побоялась к нему притронуться, чтобы он не улетел со двора. Днём петух куда-то исчезал, а к рассвету снова появлялся во дворе и тут же пел свою новую песенку,
Кукареку-у-у-у! Кукареку-у-у-у!
Зло я выброшу в реку,
А добро всем разделю,
Песенку свою спою:
Кукареку-у-у-у! Кукареку-у-у-у!
За окном было ещё темно, но Каташа открывала глаза и слушала добрую петушиную песенку. А он пел и пел, и это пение разносилось по всей округе:
Просыпайся, детвора,
Подниматься вам пора,
Делать всем зарядочку...
Ну-ка, по порядочку!
Друг за другом –
Парочкой!
С появлением во дворе петушка Каташа перестала ходить к высокому забору, за которым жили красивые куклы.
Однажды, когда гром разрывал небо, а в окне сверкала молния, петушиная песня не прозвучала. Каташа, напрягая свой слух, смотрела в окно, за которым гремело и сверкало, подняла головку от маленькой подушечки, набитой свежим сеном, но петушиного голоса не услышала.
- Мамочка! – несмело позвала она. – Мам!
- Что, рыжик мой, что? – ответил сонный голос мамы.
- Почему-то наш петушок не поёт. Я слушаю, слушаю...
- И правда не поёт. Время его песен уже прошло. Видишь, светает уже. Мне пора подниматься.
Девочка была в тревоге.
- А что могло случиться? Может... может, его украли?
Мама положила натруженную руку на ветхое одеяльце дочери.
- Слышишь, что творится за окном? Злые силы могли утащить доброго петушка. Молния своей огненной силой схватила его и унесла за три моря, за три страны. Петушок ведь боролся со злом, пел о добре, веселил людей и этим мешал злым силам.
- Я хочу, чтобы петушок был жив, - захныкала Каташа и тут же съёжилась: в окне утреннее небо разрезала яркая многорукая молния, и вслед за ней разразился гром, словно там, наверху, пронеслась тяжелая колесница. Некоторое время в избушке стояла тишина: Каташа и её мама вслушивались в раскаты огнедышащей стихии.
- Говорили, - вдруг вспомнила мама. - Что где-то в горах появилось чудище. Огромное, клыкастое. Но его, доченька, бояться не надо: всегда найдутся противники, которые победят его.
- Мне, мамочка, страшно... Я боюсь за петушка.
- Не бойся, малышка. Он скоро прилетит. Даже самое коварное зло никогда не сможет победить добро, ибо добро - вечно. Оно было, есть и будет! В него надо верить и самому делать только добрые дела.
Продолжение следует