Сидюку
Материал из Википедии — свободной энциклопедии [править]
Сидю'ку (яп.;;; ;) — жанр традиционной японской философской поэзии Танка (яп. ;;, «короткая песня»). В самостоятельный жанр эта поэзия, носившая тогда название пидзюку (яп.;;;;), выделилась в XVI веке; современное название было предложено уже в XXI веке поэтом Еме Рином. Одним из самых известных представителей жанра был и до сих пор остается Со-ри Кин (;;;;)
Структура и жанровые признаки сидюку
Оригинальное японское сидюку состоит из четырех столбцов иероглифов по 17 слогов (впрочем, уже у Со-ри Кина встречаются отступления от нормы слогового состава). При переводе сидюку на западные языки традиционно — с самого начала XXI века, когда такой перевод начал происходить, — местам возможного появления кирэдзи (яп. ;;; кирэдзи «режущее слово») соответствует разрыв строки 9:8 и, таким образом, сидюку записываются как два четверостишья (АВАВ СDCD) со строгим слоговым чередованием 9:8:9:8.
В классическом сидюку центральное место занимает образ экзистенциального лирического героя, ожидающего некоего катаклизма, угрожающего его жизни. Обязательным характерным жанроопределяющим элементом является философский зачин: «сидеть – ждать», уходящий корнями в практику недеяния «дзен». Некоторые исследователи возводят этимологию к древнеяпонской ритуальной практике «сидю курю» (;;; ;;;), первые три иероглифа названия которой составляют слово «сидюку», однако единого мнения на этот счет нет.
Мистико-апокалипсическое настроение, свойственное более древнему жанру пидзюку, апеллирующему к глобальному катаклизму, в жанре сидюку снижено до переживания одной личности перед лицом угрозы. Предопределенность конца, свойственная пидзюку подвергается в сидюку сомнению и всестороннему пытливому анализу. Часто характерным элементом служит риторический вопрос «а может?» врезающийся между первыми девятью и последующими восемью слогами.
Например см. классическое «Морское» сидюку Со-ри Кина:
Сидеть у моря, ждать погоды,
А может, набежит волна,
Слизнёт, проглотит мимоходом
Легкодоступного меня.
Или у Еме Рина в «Охотничье-депрессивном»:
Сидеть в засаде, ждать добычу,
А может, выбежит она,
Растопчет, голову набыча,
Легкоранимого меня
Однако этот элемент в современных сидюку не обязателен, он может замещаться строфой, раскрывающей душевные переживания героем (или героиней) ситуации. Например:
Сидеть в борделе, ждать клиента
Оплакать, голову склоня,
Над рюмкой горького абсента
Легкодоступную меня.
(Бордельно-философское, Еме Рин)
Для классического сидюку очень характерно прямое и недвусмысленное автороцентрическое указание на субъект личностного экзистенциального переживания – «меня», обычно определяемого емким эпитетом (легкоранимый, легкодоступная, любвеобильный, многострадальный итп). Однако есть и отступления от канона, обобщение индивидуального восприятия посредством общефилософских максим («Весьма сомнительно сужденье, Что хорошо там, где нас нет»; или «Итог печален: бабы – дуры, Поскольку мужики – козлы»)
Вторая строфа обычно является смысловым завершением философемы (например: «Бордель – не институт культуры, Удары жизни тяжелы,» или «Извне ж никто еще обратно Не возвращался. Се ля ви.»)
Часто сидюку брутально-реалистичны, кажется что они смакуют физиологические аспекты гибели («И хрустнет кость под колесом,»; «Кишки на роги намотает, И хряснет под копытом кость...», и, наконец, катарсическое «Прибью гвоздем свою мошонку К щербатой шконочной доске»). Однако эта апология разрушения восходит к самурайскому миросозерцанию со свойственным ему презрению к смерти (Для самурая смерть в сортире - Позор.) и составляет неотъемлемую часть шиваистско-нигилистической эстетики жанра сидюку.
Сидюку пишут только в настоящем продолженном времени: автор фиксирует свои философские размышления в процессе ожидания некоего катастрофического события, экстраполируя их в ближайшее будущее. Традиционно сидюку имеет в качестве названия прилагательное среднего рода («Морское», «Гастарбайтерское», «Блатное», «Окопно-футуристическое» итп), определяющее стихоконтекст.
Искусство написания сидюку — это умение в четырех семнадцатисложьях описать момент осознания вселенского одиночества перед лицом неумолимого рока. Тонкая нюансировка, широкая гамма переживаний – от раскаяния («Зачэм я свой кишлак оставил? Зачэм приехал тот Москва?) и горькой иронии («И хрустнет кость под колесом / И станет как-то веселее / Всем, осенившимся крестом) до безысходной богооставленности (Оставит пелену надежды На вулканическом песке) и высокой патетики («Чем втуне катаклизмы ждать / Достойней сделать харакири!») - характерна как для классического, так и для современного сидюку и предоставляет авторам широкое поле для самовыражения.
Сидюку актуально как никогда. Обращение к древней пророческой силе пидзюку в современном прочтении в форме сидюку во времена глобального кризиса общественных институтов и крушения нравственных устоев в контексте эсхатологических ожиданий определяет дискурс взаимоотношений личности и безличностного начала, воплощенного во вселенском фатуме, стоически принимаемом протагонистом в концентрированной дзен-медитации, коей по сути и является сидюку.
© Валентин Емелин, 2011