Атос хранил нам посетенье,
и указал: – Ну, понужай!
И там, где было учрежденье,
встречал он вечер урожай,
а внук сказал про то словечко:
“Дед, что сказал ему про то?”
И волк прикинулся овечкой
и вместо пики долото
он взял, пошёл опять к соседу
и возглавлял посредство дед.
Про все сказал он нам посредство.
Семь бед, мол, но один ответ.
И все сказал он нам, за это.
поставил он вопрос большой:
“Ты спорил, нет, с большим поэтом!?
оглавил, что портрет весной,
и все заглавил дед, ославил,
поставил точку с запятой
и строчку рифмами оплавил.
Свет истины не под пятой.
Под микроскопы рассмотрели,
при этом зная толк и честь
и пролетели ввысь метели
не тараторя, любим версть
Атоса и поэта. Часто
коммунистический кумир
пред нами очень громко хвастал
что не оставит без квартир.
Приходит в комнату знакомых –
Атоса и поэта нет.
Но крестятся не на иконы,
на безымянно-чёрный цвет.
Дрянь! Вы на белом свете
такое натворили, что
задели деспоты поэта,
за что вы делали? Не то,
что ты, поэт, не в толкованьи,
я пафосно скажу тебе:
“Ты предназначен на закланье,
обмоченный в святой воде”.
Я помню вальс осенней стужи,
поэт не помнит ничего
и не снутри, и не снаружи
стиха в сто строчек моего
на всём красивом этом свете.
Я знаю, что поэт – плейбой.
Простые истины же эти
через мгновенье кружат. Бой
американский иль российский
на смену истинам простым.
Поэт-поэтик, не витийствуй
и не гоняй по строкам дым,
гоняя вихри и метели
на небе ясно-голубом.
Но мы давно уж отгалдели,
кирпичный свой построив дом.
Защита, истины простые,
по мысли памятная дрожь...
расставим всё же запятые,
пока не смыл все точки дождь
частушки, мол, не дорогие,
нам любы – человекам всем.
Но есть слова совсем другие,
наверно их всего штук семь.
Простые истины, частушки
с защитой кружат в небесах.
Небось, не упадут на пушки,
останутся в моих стихах.
Эту минипоэму Николай Сорока написал в пятилетнем возрасте, а в девятилетнем подредактировал её.