Довольно чахлое в середине восемнадцатого века деревце семейства Романовых спустя полтораста лет превратилось в невероятно разветвленное и мощное древо. Благодарить за это нужно, прежде всего, вторую супругу императора Павла – чадолюбивую Марию Федоровну, которая родила десять детей, причем девять из них дожили до брачного возраста. И несмотря на то, что два ее старших сына не оставили потомства, двое младшеньких исправили их ошибку. У Николая Павловича было семеро детей, у Михаила Павловича – пятеро.
Впрочем, последнего можно не считать: из пяти дочерей трое умерли в младенчестве, а две вышли замуж за иностранных герцогов. А вот дети Николая Павловича «плодились и размножались» в прямом соответствии с библейским заветом. Только у старшего сына и наследника - Александра Николаевича- было девять детей и все обзавелись семьями.
Понятно, что в таком большом семействе и скандалов было – предостаточно. Но то, что учинил младший сын императора Александра Второго, Павел Александрович, потрясло даже привычных ко всему Романовых. Скандал был грандиознейшим, последствия его – малоприятными.
Но обо всем по порядку.
Шестой сын императора Александра Второго – Павел – родился в 1860-м году и был последним ребенком августейшей четы: врачи запретили императрице рожать. Отец из-за этого относился к младшему сыну с некоторой неприязнью, ибо он стал причиной прекращения нормальной супружеской жизни с императрицей, мать баловала больше, чем всех остальных детей.
Первоначально жизнь Павла Александровича абсолютно ничем не отличалась от жизни других Великих князей: он получил домашнее образование и первый военный чин еще при рождении. Так что к моменту своей женитьбы был уже полковником и признанным дамским любимцем.
По отзывам современников, Великий Князь Павел Александрович был самым симпатичным из четырёх братьев, во всяком случае, заносчивость и высокомерие были ему абсолютно чужды. Он хорошо танцевал, пользовался успехом у женщин и беззаботная жизнь кавалерийского офицера его вполне удовлетворяла. Великий Князь Павел никогда не занимал ответственного поста.
В 1889 году, уступив настояниям царствовавшего племянника Александра Третьего, женился на восемнадцатилетней греческой принцессе Александре, которая приходилась ему двоюродной племянницей. Тонкая, золотоволосая, очаровательная принцесса с детства была любимицей матери Павла, так что о другой невесте он, собственно говоря, никогда и не помышлял. Но императрица Мария Александровна не смогла благословить этот брак – она скончалась за девять лет до него.
Новобрачных благословила новая императрица – Мария Федоровна, до замужества – датская принцесса и родная тетка Александры. Все предрекало этой паре долгую и безоблачную жизнь, полную радостей и развлечений. Рождение дочери Марии через год после свадьбы только укрепило брачные узы.
Увы, судьба иногда бывает несправедлива. Вторая беременность закончилась преждевременными – на седьмом месяце – родами и смертью молодой матери. Врачам не удалось спасти жизнь Великой княгини, с огромным трудом спасли недоношенного сына – Дмитрия.
Спустя некоторое время, совершенно раздавленный пережитой трагедией, Великий князь Павел Александрович уехал за границу. Дети остались на попечение бонн и нянек, ни в чем не знали отказа, их баловали все члены огромной семьи Романовых (прежде всего, императорская чета), но…
Но только сам отец не часто видел своих детей. Как вспоминала впоследствии его дочь, «отец редко расточал нам свои ласки». Гораздо больше тепла и заботы они получали от Великой княгини Елизаветы Федоровны – супруги старшего брата их отца. Елизавета Федоровна – «тётя Элли» - была бездетна и всем сердцем привязалась к двум сироткам.
А спустя два года Павел Александрович встретил женщину, в буквальном смысле слова перевернувшей всю его жизнь и положившей конец относительному спокойствию семейства Романовых. В доме своего брата – Великого князя Владимира Александровича он увидел невероятно обворожительную Ольгу Валериановну Пистелькорс, предмет обожания хозяина дома и одновременно близкую подругу его жены.
В высшем свете тогда блистало множество дам, так что ничего удивительного в подобной встрече не было. Поразительным было другое: Ольга Валериановна не имела никакого права бывать в этом самом свете. Она была всего лишь супругой полковника конной гвардии Эриха - Герхарда фон Пистолькорса, которого даже на придворные балы не приглашали. Но такова уж была мадам Пистелькорс – невозможных вещей для нее не существовало в принципе.
Оленька, дочь действительного статского советника и камергера Валериана Гавриловича Карновича, в детстве ничем не отличалась от своих сверстниц: прилежно училась, запоем читала модных авторов, сама писала незатейливые стихи, прилежно осваивала музыку и танцы. Но Лёля (так называли девочку родные) отличалась редким тактом и чувством собственного достоинства, что позволяло ей без труда завоевывать сердца и кавалеров, и дам.
Кто знает, о чем грезило это юное создание, какие честолюбивые планы лелеяло в душе! Но в неполные двадцать лет она была выдана родителями замуж за поручика конной гвардии, обрусевшего шведа фон Пистелькорса, а через три года была уже матерью троих детей. Впрочем, это не повлияло ни на ее амбиции, ни на ее фигуру: приемы, которые устраивала Ольга Валериановна, славились своей изысканностью и придирчивым отбором приглашенных.
Каким ветром занесло в кружок « милейшей Ольги Валериановны» дядюшку молодого императора Александра Александровича, командующего царской гвардией Великого князя Владимира Александровича – остается только гадать. Но это знакомство произошло, и Великий князь был совершенно очарован прекрасной полковницей. Невероятно, но очарована ею оказалась и его супруга – Великая княгиня Мария Павловна.
«Михень», как ее именовали близкие люди, претендовала на роль «Первой дамы России», с великолепным апломбом игнорировала факт существования настоящей, царствующей императрицы. Гордая Великая княгиня не только приглашала мадам фон Пистелькорс на чаепития в свое роскошное «палаццо» на Дворцовой набережной, но и не гнушалась наносить ответные дружеские визиты. Можно только изумляться искусству Ольги Валериановны обольщать людей.
Естественно, подобное знакомство чрезвычайно высоко подняло полковницу во мнении окружающих ее людей. А они еще не знали того, что Ольга Валериановна буквально засыпала Великого Князя Владимира Александровича надушенными записками, совершенно непозволительного с точки зрения светского этикета содержания. Например, такого:
«Мой дорогой Главнокомандующий! Вы были так добры ко мне заехать, и я, избалованная Вами, смутно надеялась, что Вы повторите Вашу попытку. Но, увы! Оттого в жизни и бывают разочарования, что мы надеемся на слишком многое!!! Итак, неужели Вас до моего отъезда не увижу? Сегодня я исповедуюсь, завтра приобщаюсь, а потому - простите меня, грешную, во - первых, во всем, а во вторых за то, что я попрошу Вас приехать ко мне в четверг, от трех до шести, или же в субботу в то же время. Я прошу заехать оттого, что хочу Вам дать, как всегда, маленькое яичко на Пасху и боюсь, что на праздник Вас не увижу. Всегда всем сердцем Ваша - Ольга Пистелькорс».
Наверняка Великий князь получал от Ольги Валериановны не только пасхальные сувениры. Недаром она почти во всех своих посланиях умоляла его «умолчать пред всеми о нашей переписке и разорвать каракули». Но, по-видимому, Владимир Александрович слишком дорожил ими, чтобы уничтожить: они так и остались в его личных бумагах.
Да что там записки! Самым красноречивым подтверждением существования тесных романтических (только ли?) отношений было стремительное восхождение по карьерной лестнице самого покладистого из мужей – Эриха фон Пистолькорса. Он словно бы не замечал роскошных туалетов и драгоценностей, которые его супруга никак не могла приобрести на скромное жалование полковника, не видел, как на блестящих раутах в его тоже достаточно скромном доме собирается все сливки великосветского общества Петербурга.
«Проглядел» полковник и то, что с некоторых пор постоянным гостем на этих раутах стал не так давно овдовевший Великий князь Павел Александрович. Он приезжал обычно вместе с племянником, тогда еще - наследником престола, Цесаревичем Николаем и двоюродным братом Великим Князем Константином Константиновичем. В его-то дневнике и осталась запись об из таких раутов:
« 8 июня 1893 года.
В семь часов мы с Ники поехали обедать в Красное Село, к жене конногвардейца Пистолькорс, так называемой «Маме Леле». Там был Павел, мадам Трепова, новый командир конвоя Мейендорф и его жена …Получив от нее записки с приглашениями, мы было смутились; Ники написал Павлу; как быть? Павел просил приехать, говоря, что будет очень весело. И действительно, скучно не было. Шампанское снова лилось в изобилии и Цесаревич мой опять кутнул. Впрочем, выпить он может и очень много, но всегда - трезв. Вернулись мы с ним в лагерь в двенадцатом часу ночи…»
Разумеется, прощаясь с царственными гостями, очаровательная хозяйка просила бывать еще – запросто. И получила согласие, которое чуть было совсем не вскружило ей голову: у нее станет бывать сам Наследник Цесаревич!
Увы, обстоятельства сложились по-другому: Наследника отвлекли от обворожительной «мамы Лёли»: свадьба кузена, герцога Йоркского, а там и - собственное обручение с гессенской принцессою Аликс, внучкой английской королевы Виктории.
Долгие годы Ольга Валериановна бережно хранила записку тогда уже ставшего императором Николая Александровича, которую тот прислал накануне несостоявшегося завтрака:
«Милая Мама Леля! Очень прошу простить меня, но ввиду более раннего моего отъезда в Англию, я не буду иметь удовольствия завтракать у Вас в городе, как было условлено раньше. Я тем более сожалею, что завтрак у Вас мог бы служить продолжением того прекрасного вечера восьмого июня, который так весело прошел у Вас в Красном».
Записку-то она хранила, но внимание всецело переключила с племянника на дядю – Великого князя Павла, который и сам не шутя увлекся прекрасной полковницей. И немудрено: она прекрасно пела даже оперные арии, почти профессионально играла на фортепьяно, была в курсе всех литературных новинок, могла поддержать в непринужденной манере любой, самый сложный в разговор.
Все это, разумеется, притягивало тонкого и романтичного Павла Александровича, но окончательно он был сражен полученным от Ольги Валериановны поэтическим признанием в любви. Ну просто пушкинская Татьяна!
«Я не могу забыть то чудное мгновенье!
Теперь ты для меня и радость и покой!
В тебе мои мечты, надежды, вдохновенье
Отныне жизнь моя, наполнена Тобой.
В тебе еще, мой друг, сильно воспоминанье,
Ты прошлое свое не можешь позабыть,
Но на устах твоих горит уже признанье
И сердцу твоему вновь хочется любить!
И я люблю тебя! Я так тебя согрею!
В объятиях моих ты снова оживешь.
Ты сжалишься тогда над нежностью моею
И больше, может быть, меня не оттолкнешь!»
август 1893 года.
Можно спорить о поэтических достоинствах этого послания, но своей цели оно достигло. Великий князь сдался без боя: Ольга Валериановна безошибочно сыграла на струне нежности, преданности, теплой заботы, самоотречения, в которых испытывал потребность так трагически потерявший любимую жену человек. Но роман долго оставался платоническим: лишь в декабре 1896 года у Ольги Валериановны родился сын Владимир, в котором без труда угадывалась романовская порода. Потом появились и две прелестные девочки - Ирина и Натали.
Увы, они все носили фамилию фон Пистелькорс, поскольку с точки зрения церкви адюльтер не был веским поводом для развода. Хотя обманутый муж вовсе не цеплялся за свое потерянное счастье: он давным-давно понял, что его жена предназначена для куда более высокого удела, недели положение «первой полковой дамы». Только в 1901 года, благодаря усиленным хлопотам многих высокопоставленных лиц перед Святым Синодом, «мама Лёля» обрела долгожданную свободу от супружеских уз. А заодно – и от трех детей, рожденных в браке: вспоминала она об их существовании чрезвычайно редко. Зато обожала трех незаконнорожденных малюток.
Сама «мама Лёля» изменилась до неузнаваемости: помолодела, похорошела и, несмотря на три беременности, постройнела, что вообще было равносильно чуду. Но даже не это выводило из себя ее ровесниц – светских красавиц, которые неудержимо теряли красоту и молодость, а драгоценности, в которых выезжала в свет «несчастная разведенка». Фамильные драгоценности Романовых…
В этой семье удивить кого-либо внебрачной связью мужчины было невозможно. Исключение составлял, пожалуй, лишь уже покойный император Александр Третий, да нынешний император Николай Второй: оба обожали своих жен и даже не глядели на других женщин. Остальные Романовы вряд ли даже представляли себе, что существует такое понятие, как «супружеская верность». Но иметь любовницу или даже любовниц – одно дело, а открыто показываться с ней в свете…Это было уже скандалом.
Хотя Павел Александрович и был вдовцом, то есть изменить супруге он не мог, он все равно нарушал все негласные законы царской семьи. Ибо ее представители, тем более, Великие князья, не могли жениться на «неравнородных», то есть не принадлежавших к одному из правящих родов Европы женщинах, тем более, разведенных. Более того, женщины, которые разводились со своими супругами, вне зависимости от происхождения автоматически лишались доступа к императорскому двору. Но влюбленный, как мальчишка, Великий князь забыл, казалось, все правила на свете и всюду появлялся со своей «чаровницей». И, наконец, открыто поселил ее в своем доме.
Романовы молчали, но это очень походило на затишье перед бурей. Детей Павла Александровича окончательно забрала к себе их опекунша, «тетя Элла», супруга теперь уже московского генерал-губернатора Великого князя Сергея Александровича. Да они и сами отказывались встречаться с отцом, который предпочел им других своих детей от чужой женщины. Дмитрий и Мария почти с радостью переехали в Первопрестольную, чем несказанно обрадовали свою незаконную мачеху, хотя та умело это скрывала и от посторонних глаз, и от возлюбленного.
Но тучи собирались и скандал готов был разразиться нешуточный. Он и разразился, причем совсем не по тому поводу, который мог бы быть. И виновницей скандала была не «мама Лёля», а ее блистательная подруга, Великая княгиня Мария Павловна, надменная и властная «Михень».
Она и с прежней императрицей не очень считалась, а на ныне царствующую Александру Федоровну вообще считала себя вправе смотреть сверху вниз… как и на всех остальных членов семьи Романовых, впрочем. Поэтому Мария Павловна, подчиняясь очередному капризу, пригласила «милейшую Ольгу Валериановну» в театр, в ложу императорской семьи. Что было просто невозможно, согласно дворцовому этикету. «Мама Лёля» не посмела отказаться, хотя понимала всю опрометчивость этого поступка…
На следующий же день Великий князь Владимир Александрович, грозный шеф гвардии получил от племянника - государя Николая Александровича следующее, дышащее холодом, резкое письмо:
«Моя жена и я считаем случившееся вчера совсем неприличным и надеемся, что такой случай в той или другой царской ложе больше не повторится! Мне было в особенности обидно то, что Вы сделали это без всякого разрешения с моей стороны. При Папа ничего подобного не случилось бы.. Не забывайте, что я стал главой семейства и что я не имею права смотреть сквозь пальцы на действия кого - бы то ни было из членов семейства, которые считаю неправильными или неуместными. Более чем когда либо необходимо, чтобы наше семейство держалось крепко и дружно… И Тебе бы первому следовало мне в этом помогать…»
Действительно, при Александре Третьем подобного не могло случиться в принципе. Но главное заключалось в том, что «милый племянник Ники», обычно кроткий и вежливый с дядюшками, позволил себе резко одернуть одного из них. Супруга получила от Владимира Александровича жесточайший нагоняй, досталось и братцу Павлу. Да, шеф гвардии был одним из обожателей прелестной Ольги Валериановны, но… негласно. Великой княгине, нарушительнице спокойствия, пришлось писать императору пространное письмо с извинениями, которое, впрочем, мало помогло. Гроза над «сладкой парочкой» разразилась со всей силой.
Пришлось прибегнуть к излюбленному российскому способу укрываться от монаршьего гнева – бежать из России. Сначала – в Мюнхен, где мадам Карнович (вернувшая себе после развода девичью фамилию), каким-то чудом получила для себя и своего незаконного потомства пышный титул графини Гогенфельзен! И сочла это только хорошим началом, причем убедила в этом и своего невенчанного супруга.
Невенчанного… Эта мысль просто не давала ей покоя. Ласками и уговорами она увлекла Великого князя в романтическое путешествие по Италии: Неаполь, Милан, Турин, Ливорно – везде титулованную чету принимали по-царски, не вдаваясь в российские тонкости и подробности. А в октябре 1902 года в Ливорно, в небольшой греческой церкви состоялось скромное венчание.
В России об этом узнали почти немедленно. Николай Второй писал императрице - матери Марии Феодоровне из Ливадийского дворца в Крыму:
«Я узнал об этом от Плеве из Петербурга, а ему сообщила мать мадам Пистолькорс. Несмотря на источник такого известия, я желал проверить его и телеграфировал дяде Павлу.
На другой день я получил от него ответ, что свадьба совершилась и что он пишет мне. Через десять дней это письмо пришло. Вероятно, как и в письмах к тебе, он нового ничего не сообщает, а только повторяет свои доводы. Управляющий двором сообщил мне, что в день отъезда своего за границу дядя Павел приказал ему дать в вагон 3 миллиона рублей из своей конторы, что и было исполнено. Из этого вполне видно, что дядя Павел заранее решил провести свое решение в исполнение и все приготовил, чтобы остаться надолго за границей. Еще весною я имел с ним крупный разговор, окончившийся тем, что его предупредил о всех последствиях, которые его ожидают, если он женится.. К всеобщему огорчению, ничего не помогло. Как все это больно и тяжело и как совестно перед всем светом за наше семейство!»
Можно подумать, что это был первый скандал в царской семье. Император запамятовал, что его дедушка, Александр Второй, женился через месяц после смерти своей первой супруги на многолетней любовнице, которая была моложе его на тридцать лет и уже успела родить императору детей. Перед всем светом тогда тоже было совестно, немного подправила репутацию императора только его трагическая гибель от бомбы террориста.
Но тут-то все были живы и здоровы! К тому же императорская чета стремилась продемонстрировать всем святость и нерушимость брачных уз и поощряла добродетельное поведение, а не сомнительные авантюры. Так что последовало жестокое и примерное наказание: дядюшка Павел Александрович был лишен всех своих офицерских званий, отчислен со службы и ему был категорически запрещен въезд в Россию.
Надо сказать, что провинившиеся не слишком переживали по поводу своей опалы: Павел Александрович знал, что его племянник, в сущности, добрый и бесхарактерный человек, и если запастись терпением… В конце концов, даже императрица не может гневаться вечно, смягчится и она. Да и жизнь в Париже была в общем-то приятным наказанием: морганатическая чета не нуждалась в деньгах и вела блестящую светскую жизнь.
И довольно скоро Павлу Александровичу действительно было разрешено приехать в Россию. Только причина для этого была трагичной: от бомбы террориста в 1905 году погиб Великий князь Сергей Александрович. Нельзя же было запретить приехать на похороны его родному брату.
Похороны, как правило, смягчают сердца живых: император, встретившись с опальным дядюшкой, обнял его и сказал, что «больше на него не сердится». Если бы Павел Александрович запасся терпением, наверняка, все уладилось бы мирно и ко всеобщему удовлетворению. Но тот с чрезмерной настойчивостью стал просить племянника-императора «узаконить уже заключенный брак, чтобы положение троих его детей, рожденных в этой связи, не было фальшивым…»
В ответ было получено сухое и холодное письмо: от личной встречи император отказался наотрез.
«….. Во всяком случае за мною остается право решения вопроса о времени, когда тебе разрешено будет приехать сюда с женою. Ты должен терпеливо ожидать, не забегая вперед. Позволив тебе сейчас приезжать в Россию время от времени, я желал тебе этим дать утешение твоим детям видеться с тобою. Они потеряли в дяде Сергее, в сущности, второго отца. Не забудь, что ты покинул их лишь для личного своего счастья».
Замечу в скобках, что о покинутых детях от первого брака Ольги Валериановны все благополучно забыли. Мне не удалось отыскать никаких сведений о дальнейшей судьбе троих Пистелькорсов-младших. Равно как и о дальнейшей жизни и судьбе их отца – обманутого и брошенного мужа. Впрочем, кого могли интересовать судьбы «простых людей»? Они же не принадлежали к высоконравственной семье Романовых!
Естественно, Павел Александрович отказался появляться на родине без жены, хотя бы и ради встреч с детьми. Они давным-давно стали для него чужими, к тому же после гибели Сергея Александровича опеку над «сиротами при живом отце» взяли на себя император и императрица.
Впрочем, непреклонными в деле «морганатического брака Великого Князя Павла Александровича» оставались только три человека: сам император, его супруга и вдовствующая императрица Мария Феодоровна. Остальные члены семьи Романовых уже усиленно хлопотали о прощении проштрафившегося родственника. В частности, об этом просил его старший брат, Великий князь Алексей Александрович, но в ответ получил от племянника достаточно холодную отповедь:
«Я смотрю на этот брак, как на поступок человека, который желал показать всем, что любимая им женщина - есть его жена, а не любовница. Желая дать новое имя сыну ее Пистолькорсу, он этим самым поднимает восьмилетнее прошлое, что, в особенности, неудобно по отношению к его детям от покойной принцессы Александры. Они в таком уже возрасте, что скоро могут понять, какого рода отношения существовали между их отцом и его женою. Не думаю, чтобы это способствовало сближению их с ним. Репутация жены, восстановленная законным браком, опять поколеблется, благодаря подчеркиванию прошедшего. Наконец, совершенно естественно, ребенку оставаться при матери и продолжать носить фамилию первого мужа. Вот те причины, которые заставляют меня не соглашаться на просьбу дяди Павла».
Как говорится: убедительно, но бездоказательно. Кому в России, кроме членов царской семьи, было интересно, какую фамилию будет носить сын одного из Великих князей? О дочерях, кстати, вообще никто не вспомнил. И все дружно ссылались на детей Павла Александровича от первого брака, которым признание второго брака отца якобы может нанести непоправимую душевную травму.
Но травма-то уже была нанесена – задолго до венчания в Ливорно. И трагическая гибель их опекуна потрясла Марию и Дмитрия куда сильнее, чем появление в их жизни мачехи. К тому же, у них уже была своя жизнь: великая княжна Мария собиралась замуж за Вильгельма, герцога Сёдерманландским, сына короля Швеции Густава Пятого, и со временем должна была стать шведской королевой.
Этому не суждено было сбыться. Почему – я уже писала в миниатюре «Вышивальщица с голубой кровью», к которой и отсылаю любопытствующих.
Отец все-таки приехал в 1908 году на свадьбу дочери… но ничего поправить уже было нельзя. Они стали безнадежно чужими друг другу людьми.
Все неумолимо надвигавшаяся Первая Мировая война. Тут уж было не до мелочных обид и радении о сохранении чистоты крови. В 1913 году морганатическая чета вернулась в Петербург, а Великий князь Павел Александрович – на военную службу, причем все его звания, должности и награды были ему возвращены.
В Царском Селе было выстроено роскошное палаццо, где обворожительная графиня Гогенфельзен принимала, как и в прежние времена, цвет светского общества Петербурга. Она устраивала музыкальные вечера, спектакли в пользу детей-сирот и бедных вдов, щедро жертвовала на благотворительность. Ей так хотелось стать полноправным членом царской семьи, а не «блистательной парвеню».
Она даже попыталась попросить о заступничестве перед императрицей таинственного «старца Григория», но и тот оказался не в состоянии растопить лед в отношении императрицы к «морганатической тетушке». К тому же Великий князь Павел Александрович, узнав об интригах жены, устроил ей первый в их доселе безоблачной жизни скандал. И княгиня Палей смирилась – она действительно до сих пор без памяти любила своего мужа и не хотела потерять его любовь ни за какие блага мира.
К тому же грянула война, и все мелочные, тщеславные заботы отошли куда-то очень далеко. Великий князь Павел Александрович принял командование Первым гвардейским корпусом. Ольга Валериановна занялась устройством в своем дворце лазарета, подражая в этом императрице. Вместо туалетов и бриллиантов она теперь покупала медикаменты и инструменты для санитарных поездов. А вместо музыкальных вечеров посещала заседания «Комитета помощи жертвам войны и перемещенным лицам», который возглавляла Ее Императорское Высочество Цесаревна и Великая княжна Татьяна Николаевна.
В эти совершенно новые для себя занятия она вкладывала обычные для нее энергию, напор, щедрость и неутомимость. И это было оценено по достоинству: сначала цесаревной Татьяной, а затем – и обеими императрицами: царствующей и вдовствующей. Доселе непреклонные, они смягчились, уговорили государя императора сменить гнев на милость, и многолетний скандал в благородном семействе Романовых получил счастливую развязку.
В 1915 году «мама Лёля», Оленька Карнович, Ольга Валериановна фон Пистолькорс, графиня Гогенфельзен стала княгиней Палей. Именным императорским указом она и ее дети от морганатического брака с Великим князем Павлом Александровичем, получили, наконец, русский княжеский титул, передающийся по наследству. И признание семьи.
Вскоре после получения жалованной княжеской грамоты княгиня Палей была впервые приглашена на семейное чаепитие ко вдовствующей императрице, а затем состоялась и встреча с государыней Александрой Федоровной. Говорили наверняка о детях – умная Ольга Валериановна всегда знала с кем и о чем нужно говорить. Будущее великих княжон, хрупкость здоровья цесаревича Алексея… И выбор обожаемого сына Володи – военная карьера, хотя все признают его незаурядный поэтический талант. Да, князь Владимир Палей по крови и духу – настоящий Романов, тут сомневаться не приходится.
В конце аудиенции княгиня Ольга Валериановна преподнесла Ее Величеству на память о встрече тоненький сборник стихов своего сына в изящном переплете. А несколько дней спустя Александра Федоровна в одном из писем императору на фронт заметила, что «очарована прелестью строк юного князя - стихотворца, и часто перечитываю подаренную книгу… Жена Павла была очень мила…»
Теперь княгиня Палей встречала благожелательный прием и в императорском дворце. Она достигла всего, о чем мечтала. И тут грянул 1917 год…
Императорская семья, то есть сам император, императрица и их дети были арестованы еще в марте 1917 года и пять долгих месяцев провели в Царском Селе под вооруженной охраной. В августе они были переведены Временным правительством в Тобольск, удаленный от кипящего революционными страстями Петрограда. Об остальных Романовых в эти исторические дни просто не вспоминали. Да и кому было дело до многочисленных дядюшек, тетушек и племянников отрекшегося императора? Даже о его младшем брате Михаиле никто пока не вспоминал.
Однако с приходом к власти большевиков положение кардинально изменилось: новая власть была открыто враждебно настроена ко всем «угнетателям трудового народа». Большинство этих «угнетателей» проявило, однако, удивительную беспечность, упустив короткий промежуток времени, в который можно было без особых помех выехать из России (как поступила, например, вдовствующая императрица Мария Федоровна).
Летом 1918 года в Петербург стали приходить страшные слухи о казни императорской семьи. Для княгини Палей эти слухи были тем страшнее, что вместе с другими членами царской семьи был зверски убит и ее обожаемый сын, отправившийся в ссылку вместе с ними. Тогдашний глава Петроградского ЧК Урицкий предлагал князю Владимиру Палею жизнь и свободу в обмен на отречение от отца, но юный поэт-романтик отказался, чем и подписал себе смертный приговор.
О Свете тихий, Боже правый!
Ты ниспошли Свои лучи,
Въ покой таинственной оправы
Алмазы сердца заточи...
Измучен я немым страданьем,
Не знаю — чем душа полна?
Так пусть Тобой, Твоим сияньем
Навек исполнится она.
Во мне мерцает, догорая,
Недостижимая мечта —
Возьми, возьми ее для рая,
Где все покой и красота!
Это – одно из стихотворений молодого князя Палея, написанные за три года до его трагической гибели. Сколько поэтов было убито в прошлом веке? Впору говорить о геноциде… да почему-то – не говорят.
Ольга Валериановна сошла бы с ума, получив известие о страшной гибели сына, но… она не могла позволить себе такой роскоши. Любимый муж, тяжело больной туберкулезом, был арестован и умирал в одном из казематов Петропавловской крепости. Одновременно там оказалось несколько десятков членов семьи Романовых.
Фамильная гордость, не позволившая дать «какой-то Пистелькорс» фамилию Романова, спасла ей жизнь. Новая власть слабо разбиралась в геральдических хитросплетениях аристократии. Несмотря на то, что княгиня Ольга Палей чуть ли не ежедневно приносила передачи узникам, на нее никто не обратил внимания. Не вспомнили и о ее дочерях, которым чудом удалось перебраться в Финляндию. В январе 1919 года Ольга Валериановна узнала о том, что ее супруг, как и его родственники, был расстрелян. Не узнала она только того, что на место казни его принесли на носилках – умирающим.
«Слезами залит мир безбрежный…» - как пелось в революционной песне тех лет. Не указывалось только, чьими слезами.
Поняв, что похоронить мужа по-христиански ей не дадут, княгиня тайно пробралась в Финляндию, к дочерям. И уже оттуда писала одной из своих подруг:
« 6 сентября 1919 года. Финляндия.
Дорогая и добрая Мария Александровна! Я благодарю Вас от всего моего разбитого сердца за Вашу сердечную и теплую симпатию! Никакие слова, ничто на свете не может облегчить мою двойную страшную, душераздирающую печаль!
Вы знаете, что всю мою жизнь - в течение двадцати шести лет - я просто обожала Великого Князя со всею женскою нежностью; в том же, что касается нашего мальчика, это была наша радость, наша гордость; такой он был хороший, способный и добрый!
Во всей этой жуткой печали для меня есть лишь один луч утешения, что мой любимый Великий Князь не знал о страданиях мальчика. Я же покинула Петроград 10 января, после отвратительного и подлого убийства четырех Великих Князей. Меня больше ничего там не удерживало, а обе малышки уже с мучительным беспокойством ожидали нас с отцом в Финляндии. Я приехала одна, и сообщила им, как только могла мягко, страшную правду… Многие утверждают, что Константин Константинович и мой сын как - то могли спастись! Я в это не верю…
Ну и как Вы думаете, могу я при таких двух жертвах спокойно прожить хотя бы день или час?! И тем не менее, я должна жить ради двух девочек, которых Великий Князь обожал больше всего на свете! Ирина похожа на него или даже больше на Императрицу Марию Александровну, как две капли воды, а Натали - на меня.
Вы спрашиваете меня, дорогая, где могила Великого Князя! Увы! Именно из-за этого я нахожусь в двух шагах от границы. Они все четверо были расстреляны в Петропавловской крепости (вместе с 10 или 12 злоумышленниками, казненными в то же время) во рву, и сверх навалили еще дрова! Вот уже восемь месяцев я жду освобождения Петрограда от палачей, которые его угнетают, чтобы явиться туда и похоронить тело моего любимого по- христиански.. А если бы еще была возможность, то привезти с Урала тело моего мальчика, объединить их в общей могиле и приготовить себе самой место между ними…»
Нетрудно догадаться, что ожидания эти оказались напрасными. Пришлось со временем перебираться в Париж, как-то устраивать свою жизнь. Помогло то, что, возвращаясь в Россию из вынужденного изгнания, Павел Александрович и Ольга Валериановна оставили в парижском банке приличную сумму денег, причем не в рублях.
В 1923 году Ирина вышла замуж за князя Фёдора Александровича, сына великого князя Александра Михайловича, внука Николая Первого и Великой княгини Ксении Александровне, родной сестры последнего императора Николая Второго. Это была последняя радость в жизни княгини Ольги Палей, так и не узнавшей, что этот великосветский, почти царственный брак закончится разводом, а вторая дочь станет фотомоделью и актрисой с бурной личной жизнью.
Сиятельная княгиня Ольга Палей умерла в Париже в 1929 года и похоронена на маленьком кладбище «Коломб». Если она о чем-то и жалела перед смертью, то лишь о том, что не уберегла более шестисот писем к ней Великого князя Павла Александровича, написанных за двадцать пять лет их совместной жизни.
Дороже этого ничего в ее жизни, как оказалось, не было.