А теперь коснусь проблемы
Несмотря на ветхость темы
И банальность рифмы «кровь».
Песня будет про любовь.
Ум, конечно, всех умнее,
Но душевней всё ж душа.
Мне любовь, к примеру, греет
Душу, тело – ни шиша.
Ей, душе, немного надо,
Чуть тепла – она и рада,
Был бы милый по душе,
С ним ведь рай и в шалаше.
Хоть наверно каждый знает –
С нищим рая не бывает,
Как бы ни была душа
У него ни хороша.
Кто-то любит чебуреки,
Кто-то родину, кто – мать,
Ну а кто-то через реки
На плоту переплывать,
Кто – закаты и восходы,
Кто-то sex среди природы,
Кто-то пиво с воблой пить.
В общем, каждый любит жить.
Будь хоть турок ты, хоть немец,
Всё равно кому-то мил,
Если ты не извращенец,
То есть, не библиофил.
В этом даже ни на йоту
Нет содомского греха.
Если кто подумал что-то,
Знайте, это чепуха.
Не чета другим он «-филам»,
Всяким «педо-» и «зоо-»,
Городским библиофилом
Быть почётнее всего.
Кто-то, час хоть с ним проведший,
Позже скажет: сумасшедший,
И считает большинство –
Это около того.
Обожал Тартынский женщин.
Трёх как минимум, не меньше –
Внучку, дочку и жену
(Сплетня ходит – не одну).
Только мало человеку,
Как читатель-чемпион,
Он в свою библиотеку
По-мальчишески влюблён.
Как поэт заметил метко,
Раритетов много редких
Угадайте, у кого?
Верно. У Тартынского.
У него в развалах книжных
Всяких авторов не счесть,
Где-то там, на полках нижних
Вова Рыжий тоже есть.
Как-то ночью тот явился,
Видно, с целью напугать,
Да Тартынский не смутился,
В лоб ему exlibris – ать!
– Будешь ты библиотеку
Охранять, паршивый пёс, –
И в свою он картотеку
Вову Рыжего занёс.
– За все беды и невзгоды,
Что творил ты эти годы,
Искупить чтобы грехи,
Посвящать мне будешь оды
И хвалебные стихи.
Чтобы всяк тунгус и русский
Знал меня по всей стране,
А Петрицкий и Ласунский
Обзавидовались мне.
Собирая пыль по полкам,
Выл с досады Рыжий волком,
Жаль, сосед его Толстой
Собутыльник никакой.
Книжный плен, наверно, вечен,
Кто ж далече тут уйдёт?
Коль экслибрисом помечен,
Всяк хозяину вернёт.
И теперь за всё за это
Чтоб хоть как-то отомстить,
Рыжий принялся памфлеты
На Тартынского строчить.
Упрекнёт меня читатель:
Где ж любовь? Забыл некстати?
Отвечаю вновь и вновь:
Книги – это ль не любовь!