22 октября 2002 года
Привет, Игорек!
За окном зима, сверкает на ярком солнце снег, голубое небо и не хочется выходить на мороз и так хочется переждать дома эти холода и эту зиму и все, что происходит в мире, и все, что стало со мной. Только долго ждать, да и неизвестно, вернее известно, чего можно дождаться хоть и через полгода, а что, увы, навсегда.
Вспоминается, как много лет назад такая же ранняя зима, ранний мощный снегопад неожиданно обрушился на Иркутск, парализовав уличное автомобильное движение. Снег убирали бульдозерами вместе с асфальтом. В гостинице "Сибирь", или "Центральная", а "Сибирь" назывался ресторан гостиничный ? Что за сказочная жизнь была, все казалось, что главное впереди, а оказывается это и было главное и единственное настоящее и неповторимое. И все участники уже ушли из этой жизни. Почти все. Юрка Игошин последний умер этой весной. В этой гостинице встретил Киру Владимировну и так мы с ней беседовали в ее или моем номере, уж не помню, но помню удивительное ощущение от этих бесед, доверия, душевной, родственной близости. До нее дошла информация, что муж ее, Игорь Михайлович ушел к секретарше. И Кира изливала мне душу, а я, сочувствуя ей, конечно, глядя на нее, толстую и старую, понимал и в душе сочувствовал и Игорю Михайловичу. А с сегодняшних позиций посмотреть, ведь она была еще почти молодая женщина и сегодня она в форме полной, а все мои молодые товарищи, с которыми в той гостинице мы так славно пьянствовали, так дружили, строили планы, спорили, говорили о чем-то допоздна, работали и переживали, жили работой и всем, чем живут молодые, у которых впереди огромная бесконечная жизнь, все уже, всех уже нет: Юрка Игошин, Игорь Козырев, Володя Кузнецов и Алла, его жена,- как они все любили меня, как добры были, как опекали меня, одинокого москвича, заброшенного к ним, как хорошо было мне с ними, какое теплое чувство благодарности я все время испытывал к ним, стесняясь проявлять его внешне. А все другие: Бобрицкий, он ушел, убил себя уже давно, Виталий Кузнецов с красавицей женой (Граевская была ее фамилия, они потом развелись) и мамой, которая не могла закончить разговор (такая психическая болезни) и прощалась часами, держа хозяйку у двери, а мои однокашники - Майоров, Шувалов, а Санька Поляринов, а ленинградцы! Господи, как много за едва четыре года, а точнее может быть - шесть, семь месяцев, проведенных в Иркутске. Как много друзей, событий, переживаний, воспоминаний.
Надо, надо уходить, уже и так упустил время.
Не поехал в Даугавпилс на похороны Германа. Послушался Валю и Витальку. А теперь сижу и как обычно жалею о несделанном и грызу себя и жалко и стыдно и горько и вообще давно все ясно и нечего ждать. Прости меня, Герман. Простите Виталий и Мишка.
Вот идиот, кретин, скотина. Почему не поехал сразу с Алькой? Время потерь натупило, и как трагически, жестоко, несправедливо. Все происходившее в последние годы. Вспоминаю Герку в школе с его известным юмором, какой-то даже внешней мягкостью и добротой, в отличие от резковатого Виталия. Потом, помнишь, Ленинград, площадь Труда почему-то, Петергоф. Потом в Риге его практика в ресторане "Рига", котлеты с пола, потом проект кафе напротив консерватории на месте скверика с доской почета, потом Даугавпилс, веревка по диагонали с развешанным небогатым гардеробом. Обед в "его" заведении, без всяких льгот и почти гордость за него, за нас. А потом на юбилее Виталия - вдруг, старик! со всеми потерями последних лет за спиной и на лице. Господи, благословенны те, кого забрал ты во цвете лет и сил, на полном ходу, на бегу!
Время потерь. Давно решил уйти, не дожидаясь, и, наоборот, всех не собиравшихся хороню. Ирония судьбы. И еще это неожиданное, невозможное проявление жизни.
А за две недели до этого оглушило известие о смерти Гали, жены моего институтского друга Кашика. Когда-то он привел невесту ко мне на Горького познакомиться, потом после свадьбы приехали в "свадебное путешествие" ко мне в Ригу, на Революцияс. Потом так нежно принимали меня в Москве. Особенно поражало удивительное отношение детей, по которому уж нельзя было сомневаться в понастоящему искреннем неизвестно почему таком непонятно мне добром отношении родителей. Как мне везло в жизни в друзьях и как я никогда не умел как-то побольше пользоваться этим. Все не верил, стеснялся, боялся злоупотребить, ограничивал себя, лишая себя и их, наверное, такого удовольствия, счастья общения. И вот, все кончается. И главное уходят. Безвозвратно, навсегда и ничего не исправить уже. 52 года ей было. А Герман мой ровесник.
Время потерь.
После кладбища Райниса с твоими пошел на кладбище "Улброка" к маме и тете Варе. Купил цветов, убрал могилку, помыл памятник и надгробье, зажег свечки,- в общем весь ритуал поклонения и жертвоприношения, языческий ли, христианский ли или первобытная потребность атеиста, воинствующего атеиста, каким я себя все острее ощущаю, хоть и не воюю ни с кем. Не с кем, просто. Хотя желание временами возникает, и острое. Можно было бы излиться хоть сюда на компьютер, да так обленился, мозг настолько атрофировался, что через полчаса писания устает и требует пасьянса или кроссворда, за неимением партнера по перетяниванию каната. Стал курить по этой же причине - иллюзия занятости.
Герман. Первый из ГЕРВАЛ, как вспомнил Алька.
А я все живой. Скучно. И грустно.
Будь здоров, дружок. Привет Аде и Вале. Бывает так хреново, что схватился бы и помчался к вам. Так что наверное приеду. Надо как-то перезимовать, раз уж живу.
А ты готовься к лету, обязательно должен приехать сюда. Этим летом у нас гостили аж две компании из Москвы. И все очень довольны остались, и они и мы с Лидкой.
Будь здоров.
Твой дружок, живой пока.