1
Сошел январский разнотрав с просторов луговых,
Проплыл со скрипом ледостав по ряби вод речных.
И навесные облака не раз метали гром;
А майских гроз щедра рука – засеяла дождем.
Супротив ночи день стоял у роковой межи.
Вот шаг вперед – час темный мал, а светлый вширь бежит.
В полях зеркальным серебром блистал седой ковыль,
И рвался резвым тракт конем, взметая к небу пыль…
Вскочил в дорожное седло и обуздал тропу.
Не ждал вернуться засветлО, покрыл обратный путь.
Гонец, скачи скорей вперед и не жалей коня!
Пусть солнца свет его сожжет, пусть ослепит свет дня!
Ведь постоялый двор любой тебе даст почтовых –
Знак королевскою рукой на письмах вжат твоих.
На стрОках пляшут вкривь и вкось багрянец и зола –
С востока грянул страшный гость и бьют колокола.
Набат пожарный не звучит над крышами церквей:
Есть города – в них всяк убит, до женщин и детей.
Дозорной башни меч прямой как уголь почернел,
Над крышей вьется вран грозой – то спутник вражьих стрел.
Здесь обаяния лишен столикой смерти пляс.
Как бесноватый, обнажен, кружится мечный час.
И если вспашет в этот год поля крестьянский плуг –
Не с мыслию, что хлеб взойдет и встанет жнецкий круг.
Могилой станет борозда и безымянным – крест,
И ворон заместо дрозда слетится до сих мест.
Как будто маятника ход задел кривым когтем
Безумный рок, слепой как крот. Вновь дух войны рожден!
Опять воскрес из ржавых лат, явился во плоти,
И вмиг отрезал он назад все мирные пути.
Вот погреб хижины пустой: здесь в лужице крови
На четках детских крест простой, утоплен… Сын убит.
И брат на дереве висит, отец погиб в бою…
Но мальчик знал: на небеси им ангелы поют.
2
А за деревней темный лес, там воинство дубов,
И гордый бук свой ствол вознес до праведных верхов.
И меж корней его уснул отбившийся мертвец.
Нарочно ли не слышал гул войны, коль сам боец?
Как беспробуден его сон! – и храбрецы так спят.
Но чаще – кто под вой знамен вдруг повернул назад…
Когда еще его покой был чуток и пуглив,
Неясный смех над головой раздался, разбудив.
Пред ним у буковых корней, узлистых и кривых,
Стояли трое диких фей, лукавых, озорных.
Одна из них, смеясь, бойцу давала коробок,
Тянула к самому лицу, взлетев, чтоб видеть мог
Как до краев, с верхОм набит смородиной чуднОй –
Алей она, чем кровь с ланит девчушки молодой.
Но юноша не верил им, сметлив он был и враз
Сказал: «Нет, - феям трем лесным, - смородины сейчас.»
«Да как же нет, коль вот она! – тут смех их разобрал. –
Купи, невысока цена – сапог чтоб нам отдал.»
И пляшут, дразнятся, плетут косицы в волосах –
Как будто он площадный шут – забыв про всякий страх.
Он разозлился, пришибить крылатых захотел,
Да где там… Голос их звенит, насмешлив, дерзок, смел:
«Ты против малых храбр, а сам – предатель и беглец,
Боялся дать отпор врагам. Так встреть же свой конец!
Коль беззащитный пред тобой, а ты готов лишь бить,
Не сапогом, а головой плати. Тебе не жить!»
Перевернули на него свой полный коробок,
Потек за шиворот его кровавый хладный сок.
Прошиб предателя злой страх – невинных кровь на нем!
Враз помутнилося в глазах и пал мертв под корнем.