на самой широкой стороне стены
он подолгу оставлял неподвижным свой взгляд
взгляд с усталостью отработанных часов
и с шумом дневной суеты
бег города ускорялся
но не день снова прошел а целый век
гудела голова
события наслаивались перемешивались
жужжали шумели просили участия
теперь ему стало знакомо как сходят с ума
сходят с ума только одинокие
будь у него хоть одно
близкое по духу человеческое существо
все бы это громоздко-ненужное
отошло на второй план
то что выравнивало в нем углы
выплетало ловушки
делало невозможным
всякое радостное безрассудство
он как и все вписался в тошнотворную картинку
в тот мыльный пузырь реальности
в который входишь по принуждению жизни
иллюзорный пузырь счастья
которому сужденно лопнуть
с насмешкой однажды тебе заявив
такова жизнь
краски снаружи внутри чернота