Хотя станок имел две пары ног,
Он сам прийти в движение не мог
Без помощи вот этой самой пары
Рук, запускавших круг. И он кружил.
Но несмотря на резвое круженье
И долгий путь в его воображенье,
Он оставался там же, где и был
Из года в год, под яблонею старой.
Точильный круг, терпевший передряги
Осеннего ненастья, и в мороз
Стыл во дворе, поскольку бедолаге,
Заснеженному до шкивов и вала,
Увы, в сарае места не нашлось.
(Там был верстак и тачка без колес.)
Станок изголодался по металлу,
Ему недоставало ржавой влаги.
И пусть его! Ведь голодать и стыть
Запрещено лишь в городе бродяге.
А впрочем, почему это я вдруг
Подумал о станке? Неужто вспомнил,
Как во дворе работал жарким полднем,
И потому припомнил, может быть,
Как я крутил тогда точильный круг
И рядом кто-то был, точильный круг
Крутивший в этот день со мною вместе?
Итак, я начал круг вертеть, водою
Смочив его (а может быть, слезою?).
Круг резво побежал, и тот, другой,
Блестя очками и своей железкой,
Ее, что было сил, прижал рукой
К поверхности мелкозернистой. Резко
Точильный круг свой бег затормозил,
Как поезд возле самого вокзала,
И сразу же руке труднее стало...
Я думал почему-то в тот момент,
Каким был в старину мой инструмент?
От долгого сражения с металлом
Сточился круг и сделался овалом,
Который запинается слегка
И стукнуть норовит исподтишка,
Как будто бьет заклятого врага.
(Но я ему прощаю это. Так
С годами после позабытых драк
Легко бывает детский враг прощен.)
Кто более искусен? Может быть,
Не тот, кто изобрел круговращенье,
А тот, кто круг умел остановить!
Но должен ли свои секреты он
Навязывать другому поколенью?
Об этом и была моя печаль.
И вовсе не себя мне было жаль.
Хотя, конечно, что и говорить,
Получше есть занятья по жаре,
Чем размышлять о таинствах станка,
Отдавшись на съеденье мошкаре.
А двойника тем более не жаль.
Когда же круг едва не спрыгнул с вала,
Чтоб лезвием поранить двойника,
То выходка меня не напугала,
И я пустил станок еще сильней.
(Круг тормозил, конечно, мне назло.)
Подобная беда, когда ты к ней
Готов, и впрямь не слишком велика.
А все-таки мне было тяжело,
И досаждало более всего,
Что, наточивши лезвие клинка,
Теперь мы только портили его.
Поэтому, когда двойник поднял
Заточенное лезвие к очкам,
Приглядываться начал к острию
И недовольно пальцем трогать стал,
Признаюсь, я едва не закричал:
Довольно! погоди! подумай сам,
Насколько бы естественнее было
Доверить точку самому точилу.
А тем, что одобряет сам станок,
И я доволен был бы, видит Бог.
Перевод Б. Хлебникова
THE GRINDSTONE
Having a wheel and four legs of its own
Has never availed the cumbersome grindstone
To get it anywhere that I can see.
These hands have helped it go, and even race;
Not all the motion, though, they ever lent,
Not all tke miles it may have thought it went,
Have got it one step from the starting place.
It stands beside the same old apple tree.
The shadow of the apple tree is thin
Upon it now its feet as fast in snow.
All other farm machinery's gone in,
And some of it on no more legs and wheel
Than the grindstone can boast to stand or go.
(I'm thinking chiefly of the wheelbarrow.)
For months it hasn't known the taste of steel
Washed down with rusty water in a tin..
But standing outdoors hungry, in the cold,
Except in towns at night is not a sin.
And> anyway, it's standing in the yard
Under a ruinous live apple tree
Has nothing any more to do with me,
Except that I remember how of old
One summer day, all day I drove it hard,
And someone mounted on it rode it hard
And he and I between us ground a blade.
I gave it the preliminary spin
And poured on water (tears it might have been);
And when it almost gaily jumped and flowed,
A Father-Time-like man got on and rode,
Armed with a scythe and spectacles that glowed.
He turned on will-power to increase the load
And slow me down -- and I abruptly slowed,
Like coming to a sudden railroad station.
I changed from hand to hand in desperation.
I wondered what machine of ages gone
This represented an improvement on.
For all I knew it may have sharpened spears
And arrowheads itself. Much use.for years
Had gradually worn it an oblate
Spheroid that kicked and struggled in its gait,
Appearing to return me hate for hate;
(But I forgive it now as easily
As any other boyhood enemy
Whose pride has failed to get him anywhere).
I wondered who it was the man thought ground
-The one who held the wheel back or the one
Who gave his life to keep it going round?
· I wondered if he really thought it fair
For him to have the say when we were done.
Such were the bitter thoughts to which I turned.
Not for myself was I so much concerned
Oh nol --Although, of course, I could have found A better way to pass the afternoon
Than grinding discord out of a grindstone,
And beating insects at their gritty tune.
Nor was I for the man so much concerned.
Once when the grindstone almost jumped its bearing
It looked as if he might be badly thrown
And wounded on his blade. So far from caring,
I laughed inside, and only cranked the faster
(It ran as if it wasn't greased but glued);
I'd welcome any moderate disaster
That might be calculated to postpone
What evidently nothing could conclude.
The thing that made me more and more afraid
Was that we'd ground it sharp and hadn't known,
And now were only wasting precious blade.
And when he raised it dripping once and tried
The creepy edge of it with wary touch
And viewed it over his glasses funny-eyed,
Only disinterestedly to decide
It needed a turn more, I could have cried
Wasn't there a danger of a turn too much?
Mightn't we make it worse instead of better?
I was for leaving something to the whettot.
What if it wasn't all it should be? I'd
Be satisfied if he'd be satisfied.