И я ухожу из Аида – живой, безумно живой.
И тени мертвых деревьев бормочут мертвой листвой,
И тени камней разбитых хрустят под моей стопой.
Но я ухожу из Аида – с невидимою тобой.
На тени реки иссохшей призрачная ладья,
В шершавой длани Харона тускнеет монетка моя.
Бредет по небесной тени закатившаяся луна,
И в тени кувшина киснет – на донышке – тень вина.
Смыкается зыбкий сумрак, смывая наши следы.
Смыкаются вдоль дороги выжженные сады.
И сон минувшего лета глубок, безмерно глубок...
Но я возвращаюсь в осень – с неслышимою тобой.
Да, я возвращаюсь в холод забытых тобой ночей,
Где стылые угли в жаровне подземных костров горячей,
Где боль остается болью, а соль всегда солона,
Где щиплет сухие губы глоток сухого вина.
Прости мне эту утрату, земную слабость мою,
Прости за клочок надежды, брошенный воронью,
За то, что был только вехой на вечном твоем пути...
Я слишком живой, Эвридика.
Я обернусь.
Прости.