Женская касыда

Тациана Мудрая
       На стоянке лесной, где прошли мои детские, юные,
       Лишь обломок стены, копоть едкая, гарь и зола;
       Только пень почернелый насилу под снегом виднеется
       На том месте, где раньше над прудом склонялась ветла.
      
       Ветер зимний повеял, раздул снега белое марево -
       И пресекся навеки источник живого тепла;
       Он меня всю изранил, порвал - и от звезд, ниспадающих
       От дыханья его, все в царапинах рек зеркала.
      
       То, чем я дорожила, что сердце в объятьи держало мне,
       Всё ушло в одночасье, в мновенье сгорело дотла.
       Нет отныне душе беспечальной и тихой пристанища:
       Ни тревог, ни докучных забот, ни двора, ни кола.
      
       Меж тобою и мною отныне простор беспредельности,
       Вместо сада земного - нагая пустыня легла;
       Ты нисходишь с холма. Удивлен ли, устал иль обижен ты,
       Что дорога моя от тебя меня вдаль увела?
      
       Что нашло на тебя, что меня одолело - не знаю я,
       А стою и гляжу, чуть касаясь губами стекла;
       Между нами оно: ни разбить, ни прорвать, лишь в скитаниях
       Обойти - и тоска в моем сердце да будет светла.
      
       Что тебе в моем имени? Что мне тогда - в том прекраснейшем
       Многозвездьи имен, тех, что слава твоя назвала?
       Не стройна я совсем, и походка уже не упругая,
       И волнистая прядь не блестит на свету, как смола.
      
       Недостойна любви, ни разлуки с тобой, ни прощания,
       Недостойна прощенья - с собою в ладу я была;
       Седина в голове, бес лукавый в ребре, пусто на сердце,
       И покой до рассвета тревожат мне колокола.
      
       Только - странное дело! Во мне ты, Великий, нуждаешься.
       Сотворил ты шатер - на зеленом шелку чтоб жила;
       Для утехи моей - всем ты миром живым притворяешься,
       И объемлет его океан от угла до угла.
      
       Ты холмы как опоры воздвиг, мой влюбленный Палаточник,
       О Хайям, и лазурных небес натянул купола,
       Как игрушки меж них разбросал ты недолго живущее:
       Расцветающих, скачущих в пене, простерших крыла.
      
       Между лилий пасешь ты стада круторогих, медлительных,
       Чтобы их расчесав, я одежду для стужи спряла;
       И роняешь ты наземь с деревьев душистые, спелые,
       Чтоб глаза прохладить и напиться я ими смогла.
      
       Что ни вытерплю я, ни отвечу на зов, что ни сделаю -
       И на слове и деле печать твоя крепко легла;
       Ты шахтранджа доску развернул предо мной черно-белую -
       Для творенья добра, для познанья безбрежности зла.
      
       Расцвету я душой после долгого, трудного странствия,
       Точно лотос, бела ввечеру, на рассвете ала;
       К заповедному месту явлюсь, всё пройдя мироздание
       С оборота его: ведь планета изрядно кругла.
      
       Ты потреплешь по шее свою длинногривую, пылкую,
       И помчится к моей: оперённая солнцем стрела!
       И сойдешь ты с коня, и невесту подхватишь ты на руки,
       И в объятия жаркие, смертные - примешь с седла.
      
       И пойдем, наконец, не спеша, к моему достоянию,
       Подхватив кобылицу проворную за удила;
       Белый царь, белый конь и царица-невеста вся белая, -
       К горизонту, где светом одет белый город-скала.