Поэма. Проданная Венера

 
   ПРОДАННАЯ ВЕНЕРА

 Я был у старших на примете,
 И вот однажды мне велят
 На комсомольском комитете
 О красоте прочесть доклад.
 Мой вкус был самым деревенский,
 А други просят:
 — Не забудь
 О красоте, ну, знаешь, женской
 В своём докладе помянуть. —
 А что я знал?
 Что есть сутулость
 И есть девическая стать?
 На чём Душа моя споткнулась,
 Не надо мне напоминать.
 И всё же будущего ради,
 Марая белые листы,
 Задумал я в своём докладе
 Раскрыть все виды красоты:
 Всё то, чем люди восторгались,
 С чем шли, рассеивая мрак.
 Все темы прочие давались,
 А тема женская —
 Никак!

 Не помогал мне опыт древний,
 Что лёг в пудовые тома...
 Всё лезет на глаза деревня,
 Подслеповатые дома,
 И щучьи зубы частокола,
 И рёбра старого плетня,
 И школа сельская...
 Та школа,
 В которой около меня
 Сидела Граева Наташа...

 В те дни она такой была,
 Что ничего природа наша
 Прекраснее не создала.
 В деревне, помню, говорилось
 С насмешкой острою, как нож:
 — Ты что-то, девка, загордилась —
 Как Ната Граева идёшь!

 Теперь
 Хочу увидеть снова
 Всё то, что память сберегла.
 И речка времени былого
 Перед глазами потекла.

 Избрал я место наудачу
 У каменного голыша,
 Сижу за кустиком — рыбачу,
 Ловчусь перехитрить ерша.
 С настойчивостью непонятной
 Мечтаю о его клевке
 И всё смотрю,
 Как луч закатный
 Разнежился на поплавке.
 Не видел я, как по откосу
 Прошла она,
 Как на песок
 Одежду сбросила
 И косы
 Под синий спрятала платок.
 Но видел я,
 Как стихли воды,
 Когда она к реке прошла —
 Фантазия!
 Каприз природы!
 Причуда света и тепла!
 Она, омытая лучами,
 Когда вода коснулась стоп,
 Легонько повела плечами,
 Как будто сбросила озноб.
 Волна пред нею расступилась
 И снова преградила путь...
 Блестели плечи,
 Золотилась
 Её заносчивая грудь.
 Там,
 Над речною глубиною,
 Произнесли мои уста
 Ещё не троганное мною
 Большое слово:
 Красота.

 Ничем
 Не помешав Наташе,
 Преодолев блаженный стыд,
 Я подстерёг её тогда же
 У зеленеющих ракит.
 Как, вспоминаю, сердце билось,
 Когда, проплавав полчаса,
 Она пришла, остановилась
 И заглянула мне в глаза!
 Смутилась вдруг,
 Стыдливой стала...
 В моих зрачках —
 Ей-ей, не лгу! —
 Себя, должно быть, увидала,
 Какой была на берегу.

 А старики —
 И это тяжко —
 Судили Нату под гармонь:
 — Конём любуются в упряжке,
 Конь на гульбе
 Ещё не конь...

 Спеша продлить воспоминания,
 Как в прежние твержу я дни
 Знакомое ей заклинанье:
 “Ты с глаз моих не уходи!”
 Но время воздвигает стены,
 И самой страшною стеной
 Огни и дымы дней военных
 Заколыхались предо мной...

 И вскоре
 Я её увидел,
 Взглянув на мир из-под руки,
 Не на гульбе —
 В том самом виде,
 Как выражались старики.
 Увидел с тёмными горшками,
 Перекалёнными в печах,
 С шестипудовыми мешками
 На перекошенных плечах.

 Порядок слов,
 Звучавший мило,
 Теперь бросал всё тело в дрожь:
 — Ты что-то, девка, приуныла —
 Как Натка Граева идёшь!..

 При встрече
 На дороге пыльной
 Её глаза несли мне весть,
 Что от работы непосильной
 Вся свяла, не успев расцвесть.
 Лицо обветрено и грубо.
 И шла она,
 Не шевеля
 Губами,
 Потому что губы
 Потрескались,
 Как в зной земля.

 Давно успела позабыть,
 Что до поры иссохли груди,
 Что стала по земле ходить,
 Как ходят пожилые люди,
 Что живость света и огня
 В её глазах давно заснула.
 В мои с надеждой заглянула —
 И отшатнулась от меня.
 В моих,
 Повидевших немало, —
 А в них я всё сберечь могу! —
 Себя в соседстве увидала
 С той, прежней, Натой,
 Что стояла
 Передо мной
 На берегу.

 Я знал,
 Что из морщин бессчетных,
 Примеченных издалека,
 Любая чёрточка почётна,
 Как честный шрам фронтовика.


 * * *


 За боль,
 За раннюю сутулость
 Спеши сторицею воздать.
 Найди же, чем не стала юность
 И чем она могла бы стать!
 На чём от самого рожденья
 Не отразятся
 Ни ветра,
 Ни мировое потрясенье,
 Ни горе одного двора.

 Ищи прекрасное на свете,
 Суди, оправдывай, вини
 И по нетронутой монете
 Монету стёртую цени.
 Не изменив мечтам заветным,
 По жизни в поисках пройди.
 В каком-то облике бессмертном
 Наташу Граеву найди.
 Её судьба да будет вехой,
 Повсюду видной хорошо.
 Искал я.
 И в книжонке ветхой
 Её бессмертье я нашёл.
 Рука, листавшая устало,
 Успела, к счастью, долистать
 До той,
 Кем милая не стала
 И кем она могла бы стать.

 Я видел:
 В радостном полёте
 Кисть жизнетворца создала
 Всю красоту горячей плоти,
 Причуду света и тепла.
 Влюблённый и ревнивый гений
 В слиянье радости и мук
 Набросил матовые тени
 На лёгкие изгибы рук.
 Такой летит туда, где боги!
 И он, уже не тратя сил,
 Куском парчи,
 Упавшим в ноги,
 Её чуть-чуть отяжелил.

 Едва приметными мазками
 На долгий срок.
 На вечный срок
 За тёмными её зрачками
 Свет человеческий зажёг.
 Тем светом ей
 Печаль, тревогу
 И горе изгонять дано.
 С такой легко искать дорогу,
 Когда становится темно.

 Она стыдлива без ужимок,
 Как та,
 Которую я знал...
 И это был
 Всего лишь снимок,
 А где же сам оригинал?
 Где рождена?
 В какие эры,
 В какой из поднебесных стран?
 И кто она?
 Прочёл: “Венера”.
 А чуть пониже: “Тициан”.
 И тут же на бумажной сини
 Отчётливо и на виду
 Приписка: “Собственность России”.
 Прекрасно!
 Я её найду!

 И снова,
 В поиски ушедший,
 Всем говорю:
 Мол, так и так...
 Смеются:
 — Что за сумасшедший!
 Венеру ищет! Вот чудак! —
 Какой-то полный незнакомец
 Откашлялся и пропыхтел:
 — Избаловали!..
 Комсомолец,
 А тож — Венеру захотел!

 Иду,
 Чем дальше, тем смелее
 По городу — через снега,
 Иду в картинных галереях
 Через минувшие века,
 Через сокровища народов,
 Не падая пред ними ниц,
 Через толпу экскурсоводов,
 Учеников и учениц.

 Переходя от века к веку,
 В людской толкаясь тесноте,
 Они пришли сюда, как в Мекку,
 На поклоненье красоте.
 И красоте той благородной
 Себя отдавши целиком,
 Тянусь и я к ней,
 Как голодный
 За хлебным тянется пайком.

 Её ищу я в каждом зале,
 В простенках каждого угла.
 — У вас Венера не была ли?
 — Нет, —отвечают,—не была.—
 Вновь объясняю по порядку:
 — Амур и зеркало...
 Рукой
 Венера поправляет прядку... —
 Вновь слышу:
 — Не было такой.

 Но вот совсем неподалёку
 Бородка над толпой всплыла.
 Блеснуло старческое око
 Из-под очков.
 — Была! Была! —
 И вспомнил я,
 Как поезд мчался
 В лесную родину мою,
 И я с таким вот повстречался
 В металлургическом краю.
 Теперь мне вспомнилось,
 Как ночью,
 В огнях увидев домен ряд,
 Похвастал кто-то:
 — Между прочим,
 Я строил этот комбинат. —
 Добавил, ус крутнувши лихо,
 Что ставил там прокатный стан,
 А старец, вот такой же, тихо
 Заметил:
 — Вы и Тициан.

 Тогда,
 Болтавшие о многом,
 Толкуя обо всём слегка,
 Как на обиженного Богом,
 Взглянули мы на старика.
 И он притих,
 Ни об искусстве,
 Ни о других делах страны
 Уже не говорил,
 Лишь с грустью
 Посматривал со стороны,
 Как спорил с химиком строитель.
 Так грустно на исходе дней
 Разочарованный родитель
 Глядит на выросших детей.
 Теперь старик подвижен, светел.
 Узнал и вновь не узнаю.
 — Вы вспомнили её?! —
 Ответил:
 — Я вспомнил молодость свою.

 Мы шли,
 И не было мне странно,
 Что говорил он не шутя:
 — Вы знаете, у Тициана
 Она не первое дитя... —
 Дрожало старческое веко,
 А он твердил мне об одном:
 — Полвека! Да, мой друг, полвека
 Я был её опекуном.

 Все чёрточки лица страдали,
 Кривились, будто был он пьян.
 — Что ж стало с ней?
 — Её продали.
 — Куда?
 — Туда... за океан.

 Мы продаём
 И лес и кожи,
 Но красоты нехватка в нас!
 Едва ли нужен и возможен
 Большого горя пересказ.
 Он знал,
 Что жили небогато,
 И ведал, продана зачем,
 Но только личные утраты
 Не восполняются ничем...

 Когда
 В Магнитогорске рыли
 Для первой домны котлован,
 Она плыла за океан.
 Навстречу ей машины плыли.
 Он говорил об этой встрече так,
 Словно сам с ней в рабство плыл.
 — Я парусиною прикрыл
 Её блистательные плечи. —
 Он рисовал мне
 Небо в тучах,
 Над палубой туман густой...

 За красоту времён грядущих
 Мы заплатили красотой.


 * * *


 И с ней
 Не встретясь,
 Я простился.
 Нерадостен был мой уход.
 Заснул я поздно.
 Мне приснился
 Металлургический завод.
 Мне снились волны
 В кудрях пены,
 Бегущие за край Земли,
 Мне снились грузные мартены,
 Похожие на корабли.
 Пусть окна в них
 Прикрыты плотно
 И лишь на каждом красный глаз,
 Но и в зашторенные окна
 Бьёт пламя,
 Обжигая нас.

 Но что такое?!
 Шум стозвучный
 Вдруг стих, рассеялся угар.
 С открытым ртом стоит подручный,
 Бородку щиплет сталевар.
 В глазах у парня бес запрыгал,
 И не возьму никак я в толк,
 С чего он громко загыгыкал:
 — Гы, баба!.. Голая!.. —
 И смолк.

 Гляжу я,
 Тоже ошарашен,
 Дивлюсь, как на печной пролёт
 Походкой лёгкою Наташи
 Венера русая идёт.
 Боса, парчой полуоткрыта
 В угоду прежним временам,
 На крошки ступит доломита,
 Поморщится —
 И снова к нам.
 Глядит всё пристальней,
 Всё строже.
 Ни слова нам не оброня.
 Хочу, мол, посмотреть,
 За что же
 Вы про...
 Вы отдали меня.

 Старик,
 Тихонько увлекая
 Меня от гостьи и зевак,
 Спросил негромко:
 — Кто такая? —
 Я к мастеру, мол, так и так...
 Мол, помните,
 Когда здесь рыли
 Для первой домны котлован,
 Она плыла за океан.
 Навстречу ей машины плыли.

 И мастер,
 Подошедший близко,
 Остановился перед ней
 И поклонился низко-низко,
 Сняв кепку с головы своей...
 Помедлил,
 Дав словам отсрочку,
 Потом, прижав ладонь к груди,
 Заговорил:
 — Прости нас, дочка...
 Всё видела, теперь суди.
 Бывало, бьюсь,
 Из кожи лезу,
 И недопью и недоем.
 Мы пропадали без железа,
 И рабство нам грозило
 Всем.
 Как строились,
 Душой болея,
 Ты, вечная, нас не поймёшь.
 И что тебе!
 Ты, не старея,
 До коммунизма доживёшь.
 Захочешь жить у нас, к примеру, —
 Гости без никаких бумаг... —
 Старик вздохнул:
 — Вот так, Венера...
 По батюшке не зная как.

 Я посмотрел
 И вздрогнул даже.
 В горячем отблеске огня
 Уж не Венера,
 А Наташа
 С укором смотрит на меня.
 Вновь покорила
 Ясность взора
 Глаз тёмных, затаивших зов,
 Как затенённые озёра
 Среди нехоженых лесов.
 В них,
 Укрываясь от напастей
 Души глубинной чистотой,
 Надежда на большое счастье
 Всё ходит
 Рыбкой золотой.

 Друзья не сразу догадались,
 Что говорит она со мной:
 — Вы перед вечной оправдались,
 Попробуйте перед земной...


 * * *


 Не знаю,
 Так ли я ответил,
 Когда в суровой простоте
 На комсомольском комитете
 Читал доклад о красоте.
 Встречая взглядом
 Взгляд сердечный
 Сидевший прямо предо мной,
 Я с грустью говорил о вечной
 И с болью вспомнил о земной.

 Я говорил,
 Как перед Натой:
 История от первых дней
 Ни перед кем не виновата, —
 Виновны только перед ней.
 Одной цепи я вижу звенья,
 Сработанные не вчера:
 И мировые потрясенья,
 И горе одного двора.
 На всё
 Я в жизни вижу отклик,
 От горя к радости мосты.
 Судьба Наташи — это подвиг.
 А подвиг стоит красоты.

 Глазами встретившись с одною:
 — Ты знаешь ли, —сказал я ей,—
 Какой заплачено ценою
 За лёгкий взлёт
 Твоих бровей?—
 Не знаю, так ли
 Двум мальчишкам,
 Зевнувшим нехотя в кулак,
 Сказал я, может, строго слишком.
 Послушайте,
 Сказал я так:

 — Всё позабудется на свете,
 Всё сгладится в конце концов.
 Вам, избалованные дети,
 Не вспомнить бедности отцов.
 Вам подавай лишь то, что мило,
 Красавицу и сад в цвету.
 Кровь пролилась,
 А не чернила
 В сражениях за красоту.
 Вам огорчительно до боли,
 Вам оскорбительно до слёз,
 Что материнские мозоли
 Не пахнут лепестками роз.

 Наташи прежней мы не встретим,
 Но людям жить и быть красе.
 На этот раз уже не детям,
 На этот раз сказал я всем:
 — Рост красоты по дням и годам
 Мы обеспечим — верю я,
 Как обеспечен курс рубля
 Всем достоянием народа!

 Мечтатель,
 Верный почитатель
 Земных красот,
 Признайся, брат,
 Что виноват,
 И я, читатель,
 С тобой в растратах виноват.
 Мы равнодушны и незрячи,
 Не знаем,
 Что смелей резца
 Моя ль,
 Страны ли неудача,
 Морщинку, складку обозначив,
 Коснётся каждого лица.
 Судьбу,
 Сгибающую лучших,
 Мы не берём за горло:
 “Стой!”

 ЗА КРАСОТУ
 ЛЮДЕЙ ЖИВУЩИХ,
 ЗА КРАСОТУ ВРЕМЁН ГРЯДУЩИХ
 МЫ ЗАПЛАТИЛИ КРАСОТОЙ.


 ВАСИЛИЙ ФЁДОРОВ
 1956

 Картина ТИЦИАНА ВЕЧЕЛЛИО
 "Венера с зеркалом". (Около 1555) -
 одно из самых известных полотен художника.
 В 1931 году по распоряжению правительства Советского Союза,
 против мнения дирекции Государственного Эрмитажа,
 "Венера с зеркалом" была продана частному лицу,
 оказавшись позже в Национальной галерее Вашингтона.