Я водою спирт бодяжу,
за спиною слышу шум –
с виду, вроде как, бродяга
и подходит к шалашу.
Кто такой? Ага, прохожий.
Подходи, давай, тогда.
Что воротишь, братец, рожу?
Это спирт, а не вода.
Наплевать, что с бородою,
я и сам не часто брит.
Не из тех ли, кто водою
запивает чистый спирт?
Попроси и не обижу,
не степной я серый волк,
не слепой и сразу вижу,
как косИшь на котелок.
Здесь не лес и нету леших,
степь да степь одна кругом.
Сядь напротив, ешь кулеш и
будь мне другом, не врагом.
Может, чаю? Можно с мятой,
зверобоем, чабрецом…
Замечаю, речь без мата,
да и больно чист лицом,
гласом тих и глазом светел
(но как будто не живым).
Вы, простите, не из тех ли,-
я перехожу на Вы,-
ну, из этих, тех, которых
не бывает вообще?
Я, к примеру, просто сторож,
у корейца на бахче.
Не из этих? Слава богу!
Здесь у нас, хотя не лес,
а возьми, поди, любого –
то ли ангел, то ли бес?
Здесь у нас такие смерчи,
что там ваш девятый вал!
Здесь у нас такие смерти,
сразу раз и наповал!
Где вас видел, не припомню,
дело было то давно:
в Божьем храме на иконе,
на экране ли в кино?
…Всё же он какой-то стрёмный,
забулдыга и алкаш.
А не тот ли это Странник,
заблудившийся в веках,
оком, лекарем отверстым,
жадно ищет «некий свет»?
Кем ему тысячевёрстный
по степи проложен след?
Двадцать первый век по свету
этот мученик Христов
по чужому ходит следу
и на свет чужих костров.
Всё он ходит, всё он бродит,
«врат спасенья» не найдёт.
Сам покоя не находит
и другому не даёт.
Р. Гар.