Тёплые воспоминания о Латвии. Часть 1

   
      Первые дни января далёкого 1965-го года. Приехал из
  Миасса в очную аспирантуру. В Ригу. Привычная с детства
  балтийская погода (после войны отец служил в морской авиации
  в Эстонии, Литве, Калининградской области). Непривычная
  (после Урала) чистота и ... митинг. На улице Падомью человек
  двести (в основном мужчины, все в кожаных куртках и кепи, с
  какими-то повязками на рукаве) слушали оратора, который эмо-
  ционально говорил со строительных лесов (на непонятном мне
  языке), энергично жестикулируя правой рукой. Митингующие
  встречали возгласом почти каждую фразу оратора. Я спросил у
  стоявших поодаль женщин о цели митинга. Одна ответила по-
  -латышски. Другая - что это отсидевшие в Сибири за преступ-
  ления во время и после войны.
      Приехал в институт, встретился с руководителем - ныне
  покойным Растригиным Леонардом Андреевичем, оформился, полу-
  чил направление в общежитие в Саласпилсе.
      В тот же день посетил незаконченный мемориал жерт-
  вам фашизма, сооружаемый на месте бывшего концлагеря.
  (В наше время латышские власти, переписывая историю, называют
  этот лагерь обычным лагерем трудового воспитания.
  Национальное самосознание "воссоздаётся" путём забвения
  фашистских злодеяний и строительства памятника палачам на
  могилах их жертв в Саласпилсе. Кощунство!..)
      В института мне сказали, что составляется список желающих
  приобрести квартиру в запланированном к строитель-
  ству очередном доме (позже такие квартиры назвали "хрущёв-
  ками", но тогда люди радовались, въезжая в чудо-квартиры).
  Требовалась постоянная прописка в Риге или в районе.
  Поиски привели меня в Слоку и далее в расположенное в десяти
  километрах лесничество. Пройдя-пробежав по слякоти эти кило-
  метры, обнаружил большую чёрную избу-сруб и согнутую в три
  погибели старуху с тяжеленной вязанкой дров на спине.
  Поздоровался, предложил помощь, отнёс вязанку до входа в избу.
      С заметным акцентом женщина стала выспрашивать у меня -
  кто я, что я, не убегаю ли от алиментов (о цели моего визита
  ей, похоже, уже сообщили). Протянул паспорт. Она долго его
  читала, рассматривала. А я поражался перевоплощению этой
  старухи в красивую женщину лет сорока пяти. Завела в дом,
  усадила за стол и почти бегом исчезла в другой комнате.
  Вышла с альбомом в руках. Я ничего не понимал. Открыла аль-
  бом и начала рассказ с показом фотокарточек- иллюстраций.
      До войны она была айзсаргом-кавалеристом (фото стройной
  девушки в военной форме, рука - на холке рядом стоЯщего
  красавца-коня). Во время войны служила, естественно, на сто-
  роне немцев, участвовала в боевых действиях ("В меня стреля-
  ли - я стреляла. Но к уничтожению мирного населения или во-
  еннопленных - ни в Бикерниекском лесу, ни в Саласпилсе, ни
  в других местах не привлекалась". Именно "не привлекалась" -
  так она сказала).На других фото она с друзьями, на тренировках,
  на стрельбище, на отдыхе, во время торжественных встреч и т.п.
      Я пытался угадать причину её откровенности перед незнако-
  мым человеком... По её просьбе рассказал о своём отце, его
  фронтовом пути, многочисленных боевых наградах. С её стороны
  не было ни злобы, ни (как сейчас говорят) негатива. "Уважаю
  смелых вояк - неважно, друг он или враг" - примерно такими
  были её комментарии. Долго расспрашивала о других моих родствен-
  никах, особенно проживающих за границей (таковых у
  меня не было; по крайней мере, о таковых я не слышал).
      Наконец, открыла очередное фото - подтянутый молодой не-
  мецкий офицер ("Это моя единственная любовь... Его фамилия
  ... Трахтенберг.") Следы её любовника затерялись в конце
  44-го. Она до сих пор не знает, жив он или мёртв, был в пле-
  ну или сумел оказаться где-нибудь в Южной Америке ("Он же
  был разведчиком...")
      Свой рассказ она закончила словами: "Если б выпустили за
   границу, я бы всё узнала. Но с моей биографией..."
  Не хотелось говорить, что и с моей чистой биографией поездки
  за рубеж исключены в ближайшие десять лет из-за бывшей
  формы допуска. И не только...
      Хотя никаких утешительных для неё сведений не получила,
  согласилась оформить мне постоянную прописку в течение двух-
  -трёх недель (за очень умеренную плату). Договорились о дате
  встречи в Слоке ("Мне верхом легче добраться, чем тебе пешком
  идти сюда".) Оставил паспорт и деньги.
   
            (Продолжение следует)