Сны Флобера. Сценарий

КОНСТАНТИН  САЛЬНИКОВ
АЛЕКСАНДР  БЕЛЫХ


СНЫ ФЛОБЕРА


киносценарий по одноименному роману
АЛЕКСАНДРА  БЕЛЫХ
























ТОКИО – БУЭНОС-АЙРЕС - АРТЕМ - ВЛАДИВОСТОК - МОСКВА
2003 - 2004 - 2008


Дзуйхицу. Русский том

Гейша – это не проститутка,
как вы, наверное, думаете,
а женщина, которая владеет
 многими искусствами,
 чтобы развлекать мужчин.
 Этимология слова такова:
 «гей» – «искусство», «ша» – «человек».
А. Б.

Владивосток. Сентябрь. Квартира Марго. Утро. Дождь.
В комнате полумрак. За окном уже светло, но тяжелые буро-зеленые шторы, свисающие с карниза, словно листья ламинарии в сушильне, почти не пропускают солнечный свет. На высокой антикварной японской этажерке стоит небольшой круглый аквариум. В нем, подсвеченная теплым желтым светом, плавает большая золотая рыбка.
Марго спит, укрытая легкой простыней, даже во сне умудряясь возлежать эстетично, словно позируя художнику эпохи Возрождения.
Камера медленно движется к шторам-ламинариям, к вальяжной золотой рыбке в пузатом аквариуме, оставляя спящую Марго внизу и позади себя.
Титры.
Тяжёлые шторы, с пронзительным скрипом железных крючков отлетают вправо и влево - к стене с ковром и к стене с книжным шкафом.
Марго, впустив дневной свет в единственную комнату, служившую ей одновременно и спальней, и кабинетом, и гостиной, не торопясь, бредет на кухню, достает из шкафчика початую пачку «Винстона», закуривает. Ставит на огонь чайник. Не выпуская изо рта сигарету, достает из холодильника пакет молотого кофе, насыпает его в турку «на глазок», заливает кипятком, ставит турку на огонь, отходит от плиты к окну, приоткрывает форточку.
По окну и подоконнику угрюмо барабанят капли холодного дождя.
За двойными стеклами окна несутся по небу низкие свинцовые облака, сильный ветер выгибает ветви деревьев, вырывает зонтики из рук торопящихся пешеходов, мимо них мчатся машины и автобусы, троллейбусы искрят длинными усами на стыках проводов. Вдали Амурский залив с белыми барашками волн, сопки противоположного берега, подёрнутого синевой.
Голос Марго. Инти-инти-интерес, выходи на букву «О». Орест, Орёл, Осёл, Осирис. Осирис... Господи, кто же будет меня выносить?

Владивосток. Сентябрь. Утро. Дождь. Трюк. Замедленная съемка.
Четкие очертания городского пейзажа расплываются, дома кренятся, машины ускоряют свой бег.

Владивосток. Сентябрь. Квартира Марго. Утро. Дождь.
Марго хватается руками за подоконник, прислоняется головой к стеклу.
Марго. Как же я могла так вляпаться в эту аморальную историю?
Марго смахивает со щеки слезу, отворачивается от окна, чтобы проследить за кофе. 
Она прозевала его. 
Марго. И всё же он сбежал! Он сбежал, сбежал, сбежал…
Почти навзрыд Марго повторяет эти слова, как заклинание, пока кофе заливает плиту, выбегая из турки.

Владивосток. Март. Институт искусств. День.
Орест поднимается по лестнице на третий этаж, идет по темному коридору.
Гипсовые члены солнечного греческого бога – голова с отбитым носом и выковырянным глазом, голень, стопа, кисть руки, торс с отбитым фаллосом – валяются в разных частях коридора, лестницы и кулуаров.

Владивосток. Март. Аудитория института искусств. День.
Орест раздевается за ширмой в мастерской среди всевозможного хлама, перевернутых парт, расчлененных гипсовых статуй и поломанных софитов. Из-за ширмы он наблюдает за девочкой с длинными пшеничными волосами. Она стоит у промерзшего окна, кутаясь в пальтишко, отогревает дыханием руки.
Обнаженный, он поднимается на подиум, замирает как статуя, вращая только карими глазами. Молоденькая преподавательница ставит рядом спиральный обогреватель, чтобы единственная фактурная натура не оледенела.
Орест любуется, как девочка откидывает движением головы светлые, тёплые волосы, и они рассыпаются в лучах солнца. Она прищуривает то левый, то правый глаз, отмеряет карандашом расстояние, наносит линии на бумагу.

Владивосток. Март. Аудитория университета. День.
Марго монотонно читает лекцию, ходит вдоль классной доски взад-вперед, изредка поглядывая на аудиторию.
Орест спит, сидя за партой на последнем ряду аудитории.
Марго. История эта началась в начале двадцатых годов во время интервенции. Тагаки был офицером генерального штаба императорской оккупационной армии. Из воспоминаний его известно, что первоначально жил он в доме на Пекинской улице, напротив японского консульства, вы все знаете это здание с химерами над входом. Знакомство с его будущей женой, русской девушкой, было весьма романтично. Он увидел ее портрет в мастерской известного владивостокского фотографа среди множества других фотографий и был потрясен ее красотой. Но, к сожалению, выяснилось, что фотограф не знает ни имени, ни адреса девушки. Тем не менее, знакомство состоялось, и состоялось при необычных обстоятельствах. Тагаки переехал на новую квартиру в дом Андрея Корсакова, и оказалось, что эта девушка его соседка. Софья Васильевна Гнедых выросла во Владивостоке, окончила гимназию, стала учительницей словесности в начальных классах. Как известно, по правилам японской армии, офицеры не могут жениться на иностранках, а офицеры генерального штаба не могут жениться до определенного срока. Поэтому он просил ее держать их помолвку в тайне, а до того времени, пока не выйдет в отставку, жить у его родителей в деревне. Софья дала свое согласие. Вся история их знакомства и дальнейшая совместная жизнь подробно описаны в романе «Моя русская жена» до сих пор не переведенном на русский язык. Эта тема есть в списке курсовых и дипломных работ, надеюсь, что кто-нибудь из вас возьмется за эту работу и переведет этот удивительный автобиографический роман, наполненный откровенными эротическими воспоминаниями. Писал он свой роман в тайне от жены, о том, что он заносил в свой дневник мельчайшие подробности их любовных утех, Софья узнала только после публикации романа.
Орест стукается головой о парту и просыпается.
Марго. Этот роман-дневник вызвал в Японии большой ажиотаж среди литературной критики, поскольку нарушал каноны классического японского романа, и вдобавок ко всему послужил причиной ссоры Софьи Гнедых с Хидэо Тагаки.
Орест. А собственно кто такой этот Тагаки?
Марго застывает на месте от простодушия, с каким сонный Орест задал ей вопрос.
Марго. Благодарю, Онейрос, что хотя бы пару минут вы провели со мной, а не с Морфеем!
Студенты развеселились.

Владивосток. Март. День.
Марго выходит из университета на парадное крыльцо, останавливается у огромного гранитного шара. День солнечный, теплый, чудесный. Сквозь деревья синеет широкая голубая кайма залива.
Решив подышать свежим воздухом, Марго переходит через дорогу, предварительно пропустив трамвай, уезжающий в сторону вокзала. 
Марго сидит на скамье в парке, наблюдает, как хозяева выгуливают домашних животных. Насмотревшись, она поднимается и бредет к светофору, останавливается, ждет зеленый свет.
Рядом, у киоска, молодой мужчина выбирает перчатки.
Мужчина. Нет, эти большие, они у меня с рук слетать будут, я же не могу все время ходить с поднятыми руками. Это какой номер? Давайте девятку. Нет, эти мне не нравятся. Я хочу, чтобы были простые совсем. Я не люблю, когда всякие украшения. Вот тут нашивки какие-то и кнопки. Зачем это. Эти мне не нравятся, у них шов сверху, я хочу, чтобы он был внутри, чтобы его видно не было. Вот как у этих. Это что девятка? У них цвет странный. Они мне как раз. Только цвет мне не нравится. Есть у вас такие же только черные? Нет? Жалко, они мне в самый раз и простые, только цвет нелепый...
Марго, засмотревшись на торговлю, неожиданно для самой себя, вступается за перчатки.
Марго. Бежевый цвет очень элегантный. Эти перчатки прекрасно подходят к вашему плащу... И к цвету глаз тоже. 
Мужчина поворачивается к Марго, улыбается.
Мужчина. Правда, идут? Герман, меня зовут Герман. Я вам нравлюсь? А как зовут вас?
На светофоре загорается зеленый свет. Марго поспешно переходит дорогу, путаясь среди идущих ей навстречу людей.
Мужчина. Куда же вы? Девушка...
На другой стороне улицы Марго оборачивается. Мужчина все еще смотрит ей вслед. Он вновь улыбается. Марго убыстряет шаг.
Марго. Дура. Дура. Дура. Ну и дура!
Марго оказывается рядом с зоомагазином, и чтобы успокоиться и спрятаться от нескромного взгляда, поднимается по ступенькам, входит внутрь.

Владивосток. Март. Зоомагазин. День.
За зелёными стеклами больших аквариумов флегматично колышут плавниками золотые рыбки, телескопы, скалярии, неоны и еще множество, названия которых Марго не знает и старательно читает, близоруко наклоняясь к маленьким табличкам с нарисованными рыбками. В отдельном аквариуме плавают морские черепашки, так похожие на саму Марго в ее кожаном плаще, кожаной шляпе и очках в толстой роговой оправе.
Юная белокурая продавщица с удивительно правильными чертами лица вылавливает из большого аквариума белых лягушек и складывает их в узкую высокую банку. Рядом стоит мальчишка лет двенадцати.
Продавщица. Девятнадцать, двадцать, двадцать одна.
Мальчик. Очко!
Продавщица. Очко? И зачем тебе столько лягушек?
Мальчик. Это подарок. Девчонкам нашим на восьмое марта!
Марго исподтишка наблюдает за продавщицей сквозь аквариумы. За зелёными стеклами среди пузырей и водорослей равнодушно колышут плавниками разноцветные экзотические рыбки.
Мальчишка, спрятав банку за пазуху, уходит. Продавщица берет тряпку и возвращается к аквариумам.
Продавщица. Вам помочь?
Марго вздрагивает.
Марго. Ой.
Продавщица. Извините. Хотите купить какую-нибудь рыбку?
Продавщица протирает тряпкой забрызганное водой стекло аквариума с лягушками.
Марго. Нет. Спасибо
Продавщица. Может быть купите черепашку?
Марго. Нет.
Продавщица возвращается за прилавок, достает из клетки дрожащий пушистый белый комочек.
Продавщица. Хотите морскую свинку? Чудное создание...
Марго. Это же крыса!
Продавщица. У нас есть настоящий говорящий попугай! Он совсем новый, ему всего двести лет.
Марго. Откуда вы знаете?
Продавщица. Он мне сам сказал!
Марго. Я, пожалуй, купила бы рыбку. Что-нибудь из Латинской Америки.
Продавщица. Купите гуппёшек. Они очень миленькие, такие симпатичные...
Марго. Пожалуй, лучше пиранью.
Продавщица обижается.
Продавщица. Приходите через неделю.
Марго. Хорошо, непременно!
Марго уходит.

Владивосток. Март. Трамвай. День. Снег.
Погода портится. Солнце прячется в белесых облаках. Идет мелкий снег.
Из окна трамвая Марго любуется заснеженными деревьями, похожими на морские кораллы. Оранжевые кришнаиты, ударяя в бубны, тесной стайкой проплывают за предводителем. Марго улыбается.

Владивосток. Март. День. Снег.
Погода испортилась окончательно. Город затягивают тяжёлые низкие облака. Тускнеют золотые купола церкви, приютившейся на склоне сопки в живописном распадке.
Марго, не торопясь, бредет вверх в сопку. Из двора ближайшего дома вылетает мяч и, подскакивая на ухабах, катится вниз. Вслед за мячиком с шумом вылетает ватага корейских мальчиков в спортивной одежде. Марго вздрагивает, останавливается, чтобы посмотреть, успеют ли мальчишки поймать мяч, прежде, чем тот попадет под трамвай.
Продолжив восхождение, Марго решает срезать путь и пройти через дворы старых обветшавших домов. Марго сворачивает в подворотню и испуганно вскрикивает. Ее едва не сбивает с ног операторская тележка, которую катят по рельсам двое здоровенных парней. На тележке помимо седобородого оператора с кинокамерой стоит девушка с большим черным зонтом. Тележка тормозит, девушка, чтобы не упасть хватается за оператора, оператор за штатив с камерой. Все охают и замирают.
Молодой худенький режиссер с длинными черными волосами, завязанными в «хвост» подскакивает к тележке, видит, что камера на месте, успокаивается.
Оператор. Приехали. Красавишна моя, что ж ты под телегу-то бросаешься? Это ж тебе не паровоз. Вот пошли женщины в русских селеньях – видят рельсы и вперед...
Марго. Извините, я вас не заметила.
Девушка с зонтом. Да вы что, женщина? Как можно рельсы не заметить?!
Режиссер. А почему никто за прохожими не следит?! Ира!
Девушка с зонтом. Я зонт над камерой держу!
Режиссер. Все при деле! А где Любовь Федоровна?
Девушка с зонтом. Она с Патрикейцевой договаривается на завтра.
Режиссер. Это я слышал час назад. Василий Николаевич, давайте еще дубль сделаем.
Режиссер. Ира, а ты иди за угол, прохожих отгоняй.
Оператор. Первые два дубля были хорошие.
Режиссер. Разговорчики в строю!
Рабочие тянут тележку с оператором и девушкой на исходную точку. Режиссер идет рядом. На Марго никто не обращает внимания, про нее уже забыли.
Марго идет по переулку, выходит из-за дома и видит сквозь снегопад на склоне сопки бело-розовую церковь с золотыми куполами.

Владивосток. Март. Свято-Никольская церковь. День.
Жарко горят оранжевым светом сотни свечей. Сияет золотом иконостас.
Марго стоит перед потемневшей от времени иконой с распятым Иисусом, смотрит на вытянутые линии обнаженного тела, на тусклый огонек лампадки. Неожиданно для самой себя толкает лампаду в сторону.
Лампада качается перед иконой как маятник влево вправо.
Подходит старушка, молча останавливает лампаду, крестится.
Марго. Пусть качается.
Старушка. Нельзя, милая, грех это.
Старушка уходит. Марго ставит свечку, крестится и, не удержавшись от искушения, вновь толкает лампадку.
Красный огонек качается перед иконой.

Владивосток. Март. Вечер.
Снегопад прекратился. Ветер носит по воздуху редкие мелкие снежинки, сдувает сугробики с веток деревьев, забрасывает ими прохожих.
Орест идет из глубины парка наперерез Марго. Небритый, тёмные волосы собраны на затылке пучком. Держит под мышкой виниловые пластинки. Занятые своими мыслями, они едва не сталкиваются лбами.
Орест. Здравствуйте, Маргарита Юозефовна!
Орест произносит ее отчество, тщательно артикулируя, как будто насмехаясь.
Марго. А, здравствуй!
Марго хочет обойти его, потом останавливается.
Марго. Онейрос, ты не сдал мне реферат. Один из всей группы. Я хочу получить его в четверг на семинаре. И постарайся предварительно выспаться, как следует.
Орест. Если бы было где...
Орест виновато улыбается. Марго делает вид, будто она еще что-то припоминает, взгляд ее падает на конверты с пластинками.
Марго. А что это у тебя за пластинки?
Орест. Да так, Дебюсси, Равель, Чюрлёнис.
Марго. Ты слушаешь классику?
Марго неподдельно удивилась.
Орест. Почему бы нет?
Марго. Никогда бы не подумала!
Орест. А вы любите Брамса?
Марго. Да, люблю. В своём исполнении, на пианино.
Орест. Правда? Как хочется послушать, у меня нет пластинки. Я тоже люблю хорошую музыку.
Марго. Купи абонемент в филармонию.
Орест. Хорошая идея.
Марго. Ну, всего хорошего. Не забудь подготовиться к семинару.
Орест. Обязательно. До свидания, Маргарита Юозефовна!
Марго идет дальше, она удивлена.
Марго. Хм, надо же! «Любите ли вы Брамса?» Смотри-ка, начитанный! 
Перед дверью своего дома, Марго стряхивает с пальто снег, усердно топает ногами.
Из дверей подъезда выскакивает чёрный лабрадор, потом хозяин на поводке.

Владивосток. Март. Подъезд дома Марго. Вечер.
Испугавшись в очередной раз, Марго быстро взбирается по лестнице, торопливо звеня ключами, открывает дверь.

Владивосток. Март. Квартира Марго. Вечер.
Марго захлопывает за собой дверь и, прислонившись к ней спиной, облегченно вздыхает.
Марго. Ну, вот и дома.
Марго стоит в прихожей в темноте, слушает тишину.
Затем она раздевается, идёт в ванную, долго и тщательно смывает с лица крем и грим.
Совершенно другая женщина - простая и естественная – Марго проходит в комнату. Щёлкает выключателем. Подходит к аквариуму, где плавает в одиночестве золотая рыбка. Её округлые бока переливаются на свету. Марго бросает щепотку корма. Рыбка лениво подплывает к поверхности, открывая большой рот, пускает пузыри. 
Марго. Красавишна моя! Ты совсем не голодна.
Марго включает проигрыватель, готовит кофе, достает из холодильника блюдце с нарезанным сыром.
Вертинский поет с виниловой пластинки:
В нашу комнату вы часто приходили,
Где нас двое – я и пес Дуглас.
И кого-то из двоих любили,
Только я не знал – кого из нас...
Выпив чашечку кофе и слегка перекусив, Марго возвращается в комнату, раскладывает на столе рукописи, словари, токийские фолианты.
Любопытная сорока скачет по ограждению балкона, подглядывая за Марго.
Марго снимает трубку с телефона, набирает номер.
Гудки в трубке сменяются заливистым женским смехом.
Голос мамы. Алло. Кто это?
Марго. Мама, это я. Как дела?
Голос мамы. Прекрасно! Могла бы и зайти лишний раз, не надорвалась бы.
Марго. Я устаю. Работы много, я и так не успеваю ничего. Перевела всего четыре главы, а их тридцать восемь. Когда мне развлекаться?
Голос мамы. Значит я для тебя развлечение, да? Цирк, что ли?
Марго. Ну что ты передергиваешь? Ты же понимаешь, о чем я говорю. У тебя всегда полный дом народа.
Голос мамы. Конечно. У меня поклонники! А ты все сидишь одна, как синий чулок... Ты посмотри, вон Эльвира и сына родила, и замуж вышла, ну и что, что не закончила аспирантуру, подумаешь, пустила под хвост научную карьеру... А ты?..
Марго. Ты опять за свое? Где же я буду искать, не на улице же?
Голос мамы. А где находит Лариска своих мужей? На улице, уже четвёртого! Ты должна лучше одеваться, смени прическу, смени макияж, делай на лице радость. Пусть мужчины добиваются тебя.
Марго. Кто же меня будет добиваться? Ты все у меня отняла - и красоту, и пышную грудь, и умение флиртовать с мужчинами... 
Голос мамы. Ты так говоришь, будто обидеть меня хочешь.
Марго. Иногда я думаю, что моя судьба сложилась бы иначе, стань я режиссёром, как мечтала…
Голос мамы. Невезучая ты у меня. В кого только? А род-то вымирает ведь…
Марго. Ведь! 
Голос мамы. Ладно, Маргоша, не тужи. Найду я тебе кого-нибудь в театре.
Марго. О чем ты, мама?
Голос мамы. Ну, пока. У меня гости, я не могу больше говорить. Целую.
В трубке щелкает, и остаются только длинные гудки.
Марго. Пока-пока.
Марго сидит на кровати с телефонной трубкой в руке. За окном темно. Ночь.

Владивосток. Март. Университет. День.
Орест стоит в коридоре перед списком тем курсовых и дипломных работ. Находит в списке научных руководителей строку: «М. Ю. Нарышкина - «Творчество Хидэо Тагаки».
Марго читает лекцию, ее голос слышен из-за неплотно закрытой двери.
Голос Марго. Творчество есть разновидность удовольствия. Вначале Мисима познает смерть художественными средствами, словом. Его дискурс настолько тотален, что включает автора в свою систему, растворяет его индивидуальное «я» в бессознательном акте творчества. У него нет дистанции, остранения. В глубинах бессознательного он находит грань, где фобия соприкасается с удовольствием. Его удовольствие – в жертвенности, все его романы являются репрезентацией его внутренних психо-сексуальных конфликтов, которые неожиданно корреспондируют с артефактами и архетипами человеческой культуры. Он движется к истокам удовольствия. Его ведет дискурс от известного к неизвестному. Это есть путь всякого поэта, распинающего себя в словах. Таков был путь Орфея. И обнаруживается, что эротическое чувство возрастает только от сознания своей смертности. Познание смерти не может обойтись без увертки, зрелища. Смерть, удовольствие, небытие, красота, действие могут обнаружить свое единство в дзэнновском акте, как правило, бессмысленном, но освобождающим сознание от всех конвенций: «Если встретишь патриарха – убей его!» Таким образом, выражаясь языком Хайдеггера, автор, переживая свою смертность, осуществляет в творчестве бытие-к-смерти. У Хайдеггера это звучит как Freiheit-zum-Tode...
Звенит звонок. Заканчивается лекция, распахиваются двери.
Голос Марго. Хорошо. Продолжим в следующий раз.
Дождавшись, пока схлынет поток студентов, Орест входит в аудиторию, подходит к кафедре, где Марго, как всегда застегнутая на все пуговицы, собирает в стопку книги.
Орест. Маргарита Юозефовна...
Марго. Да.
Орест мнется.
Марго. Я слушаю.
Орест. Я хочу, ну, в общем, мне бы... то есть... Я хотел бы заниматься научными изысканиями под вашим руководством.   
Марго совершенно искренне удивляется.
Марго. Да? И чем же?
Орест. Меня интересует тема «Творчество Хидэо Тагаки».
В обращении к Оресту её интонация потеплела.
Марго. Дорогой, отнеси мои книги на кафедру, будь добр.
Орест берет стопу книг.
Не спеша, они идут по коридорам университета на кафедру.

Владивосток. Март. Университетская типография. День.
Марго и Артур, студент, сочиняющим под её началом диплом, воркуют у окна, курят в форточку. На подоконнике разбросаны почерканные красной пастой листы рукописи.
Марго. И что, этот, как его, Орест...
Артур. Он, кстати, тут про вас ляпнул такое...
Марго. Что, что... ну-ка поподробнее...
Подходит корректор с отпечатанными листами.
Марго (меняя тон). Вот в этом месте... о соотношении символа и реминисценций в поэзии Фудзивара-но Садаиэ. Мне кажется, вторая глава совершенно сырая...
Корректор. Маргарита Юозефовна, посмотрите, пожалуйста.
Марго. Давайте, сейчас посмотрю.
Корректор. Это нужно срочно.
Марго. Хорошо-хорошо. Сейчас я с дипломником кончу и приду к вам.

Владивосток. Март. День.
На остановке троллейбуса молоденький торговец, улыбчивый паренек, торгует рыбой. Марго останавливается. Рыбы еще живые, открывают рты, шевелят хвостами.
Паренек. Покупайте рыбу. Недорого. Только что поймал.
Марго достает из сумочки деньги, целлофановый пакет, покупает кучку из трех рыбин.

Владивосток. Март. Университет. День.
Закончились лекции и семинары, пусты аудитории и коридоры азиатского факультета.
Орест идет по гулкому коридору к деканату, останавливается перед дверью, раздумывая: не уйти ли? Наконец, открывает дверь, заглядывает в кабинет. Секретарша, милая девушка, отрывается от бумаг, увидев Ореста, улыбается ему.
Секретарша. А, Орест, привет! А декана нет, он только что ушел.
Орест заходит в кабинет.
Орест. Да, он мне и не нужен. Потерял Марго Юозефовну, она мне книгу обещала дать для перевода, а сама ушла. Не подскажешь, где живет? Схожу домой, что ли...
Секретарша. Вообще-то, не положено...
Орест смотрит на секретаршу, приняв жалостливое выражение лица.
Секретарша. Ладно, сейчас гляну.
Секретарша достает из стола адресный журнал, листает.
Секретарша. Так, нашла. Нерчинская 56, квартира 77.
Орест. Ну вот, теперь в сопку переться!

Владивосток. Март. День.
Орест выходит на улицу, стоит секунду-другую возле гранитного шара. Потом, взглянув на листок с адресом, засовывает руки в карманы и решительно переходит дорогу перед остановившемся на перекрестке трамваем.

Владивосток. Март. Дом Марго. День.
Сначала мелькает свет в глазке, потом гремит цепочка, щёлкает замок и дверь приоткрывается. Растрепанная Марго в стареньком затрапезном халатике выглядывает в образовавшийся проем. Орест застывает, не ожидав увидеть Маргариту Юозефовну в столь домашнем наряде.
Марго. А, это ты, Орест! 
Марго произносит слова лениво, как будто уже устала ожидать его, и вопросительно заглядывает в его смущённые глаза. Не дождавшись объяснения, Марго открывает дверь шире и отступает в глубь коридора.
Марго. Ну, заходи, раз пришёл.

Владивосток. Март. Квартира Марго. День.
Орест молча переступает через порог, развязывает шнурки на забрызганных слякотью ботинках. Марго внимательно наблюдает за его неловкими движениями. Наступая носком правой ноги на пятку левого ботинка, он разувается. Из дырявого синего носка сияет белый ноготь большого пальца. Орест кашляет, стараясь скрыть смущение.
Орест. Ой, я вам наследил!
Марго. Ничего.
Орест. Вы мне обещали книжку.
Марго. Какую книжку?
Орест. Ну, переводить которую, для курсовой…
Марго. Ах, этого, Тагаки!
Расположившись в кресле, Орест оглядывает комнату, пока Марго ищет японский роман. Наконец она находит книгу, листает ее, что-то говорит, потом брезгливо вытряхивает таракана со страницы. За всеми ее действиями Орест наблюдает, совершенно ее не слушая. Заметив, что Орест рассматривает ее, Марго начинает нервничать, поправлять рукой очки, волосы, запахнутый на груди халатик.
Орест. Маргарита Юозефовна, очень хочется пить. Вы не дадите воды? 
Марго отдает ему книгу и идет на кухню.
Марго. Каков нахал!
Она наливает воду из-под крана.
Возвращается в комнату.
Орест держит в руках старый, потрёпанный том, переворачивает жёлтые листы, без вожделения разглядывая подслеповатые старописьменные иероглифы.
Орест. Кто их только выдумал? Они напоминают дохлых мух. 
Резким движением, тыльной стороной ладони, он пытается смахнуть иероглифы со страницы.
Марго. Осторожно, книга раритетная!
Орест пьет воду большими глотками. Марго смотрит, как капельки воды падают на его колени. Ей хочется смахнуть капли, но шерстяная ткань быстро впитывает их, оставляя тёмные пятнышки. Поймав себя на этом непроизвольном желании, Марго сильно сжимает запястье правой рукой.

Владивосток. Март. Двор возле дома Марго. Вечер.
Орест стоит посреди двора с книжкой в целлофановом пакете под мышкой. Ветер треплет полы длинного пальто.
Орест смотрит, как Марго задергивает тяжелые буро-зеленые шторы, облегченно вздыхает.   
Орест. Вот же олух царя небесного…

Владивосток. Март. Квартира Марго. Вечер.
Задернув тяжелые шторы, Марго включает настольную лампу и садится за письменный стол.
Марго. Итак, вернёмся к рукописям.
Посмотрев невнимательно в токийский фолиант, постучав карандашом по столу, Марго нервно встает и идет на кухню.
Марго в красных резиновых перчатках моет рыбу под краном, чистит, вспарывает её, вынимает внутренности, обрезает головы, еще раз промывает под краном.
На белой плоской тарелке лежат аккуратные рыбьи трупики, выпотрошенные, без хвостов, без голов.
Красные резиновые перчатки Марго вешает сушиться над раковиной, с перчаток капает вода.

Владивосток. Март. Квартира Марго. Ночь.
Марго лежит в постели, слышит, как с резиновых перчаток капает вода.

Владивосток. Май. Мансарда Ореста. Утро.
В темном углу мансарды все затянуто паутиной. Орест кидает в паутину полузадушенных мух, наблюдая, как паук кидается к добыче.

Владивосток. Май. Квартира Марго. День.
Марго вяжет свитер. Раздается звонок в прихожей. Марго откладывает свитер, идет открывать дверь.
На пороге стоит Орест с антикварной китайской вазой в руках.
Орест. Поздравляю днем рожденья, желаю счастья в личной жизни и хочу подарить тебе этот чудесный горшочек!
Марго опешила от неожиданности. Орест входит, не дожидаясь приглашения, вручает вазу Марго и целует ее в щеку.
Марго. Чем он чудесный?
Орест. Он волшебный! Исполняет желания!
Орест раздевается, Марго смотрит на него удивленно, прижимая к себе вазу.
Марго. Китайский? И все мне?
Орест. Подарок, разумеется.
Марго. Что же, каждому подарку свое место.
Орест. Ну, чего мы стоим в прихожей, пойдем чаю попьем, что ли?
Орест решительно идет на кухню, Марго плетется за ним следом.
Марго. Каков нахал...
Орест гремит посудой, ставит чайник на плиту.
Орест. Один мой приятель, художник, уехал в Китай, там сейчас живет и преподает. А я, кстати, живу в его мансарде, в мастерской. Присматриваю. У него этого добра по всем углам. Нравится?
Марго. Нравится, спасибо. Куда ж ее пристроить?
Орест. Убери осиное гнездо с комода и поставь туда.
На комоде среди разнообразных безделушек и бабушкиных фотографий в старинных рамках выложен сад камней, в центре которого возвышается осиное гнездо. Марго водружает вазу на место гнезда. Гнездо, повертев в руке, и оглянувшись по сторонам в поисках места для него, засовывает в вазу.
Марго берет с кресла вязание.
Марго. Орест, иди сюда.
Приходит Орест из кухни, что-то жует на ходу, вытирает руки о рубашку.
Марго. Повернись спиной.
Орест поворачивается, Марго прикладывает к его спине недовязанный свитер, прикидывает, сколько еще нужно довязать.
Марго. Ты курсовую закончил?
Орест. Почти.
Марго. Давно пора.

Владивосток. Май. Мансарда Ореста. День.
Орест складывает в папку листы с законченным переводом курсовой работы, просматривая некоторые, мнет и отбрасывает в сторону печки, на пол. На иных исчерканных листах среди иероглифов и русских слов качественно и подробно нарисованы рукой Ореста порнографические рисунки.

Владивосток. Май. Квартира Марго. День.
Марго, сидя за столом в затрапезном домашнем халатике, перепечатывает текст рукописи, передвигает каретку пишущей машинки, зевает. Выходит на балкон, курит.

Владивосток. Май. День.
Внизу поднимается к дому Орест с рулоном ватмана, который он придерживает снизу, и с папкой под мышкой. Орест замечает Марго, машет ей папкой.

Владивосток. Май. Квартира Марго. День.
Марго возвращается в комнату, подходит к зеркалу, поправляет волосы, шлепает себя ладонями по щекам, чтобы появился румянец, проверяет несколько выражений лица, останавливается на одном – нейтрально-доброжелательном.

Владивосток. Май. Подъезд дома Марго. День.
Орест стоит перед дверью Марго. Пригладив растрепавшиеся волосы и облизав губы, он нажимает на кнопку звонка, не успевает отнять палец от кнопки, как дверь распахивается. Марго успела сменить халатик на легкое простенькое ситцевое платье.
Орест. Я закончил перевод! Вот!
Он радостно улыбается и протягивает Марго папку и рулон ватмана.

Владивосток. Май. Квартира Марго. День.
Марго вытаскивает из папки перевод, на титульном листе крупно написано: Хидэо Тагаки «Моя Русская Жена».
Марго. Это курсовая, я поняла. А это что?
Орест ловким движением, словно фокусник, подкидывает рулон и в руке у него остается бутылка дорогого коньяка.
Орест. А это праздник! И подарок.
Марго не обращает внимания на бутылку и рулон, удивленно листает рукопись.
Марго. Ты что, весь роман перевел?
Орест разворачивает рулон, растягивает ватман в руках.
Орест. Угу... Смотри!
Марго отрывает глаза от рукописи и видит перед собой обнаженного Ореста в виде карандашного рисунка в полный рост.
Орест. Свистнул в академии после показа, все равно выбросили бы. Хорош?
Марго рассматривает обнаженного Ореста на рисунке.
Марго. Да, действительно, хорош...
Из пачки рукописи в ее руках на пол падают листы.

Владивосток. Май. Квартира Марго. Вечер.
На столе стоит початая бутылка коньяка, рюмки, тарелочки с сыром, лимоном, чашки остывшего кофе.
Марго читает перевод романа, ей не нравится ни то ни другое, Марго морщится.
Марго. Фу, порнография!
Орест. Не нравится перевод?
Марго. Перевод корявый, но не пропадать же трудам. 
Она начинает править его перевод, вымарывая целые куски текста. Орест обижается.
Орест. А я старался, два месяца уродовался над каждым словом!
Марго. Такова участь переводчика...
Марго мучает рукопись: подчеркивает и вычеркивает, что-то дописывает, потом мнет и выбрасывает листы в корзину для бумаг.
Орест сидит на полу, вытаскивает из корзины смятые листы, аккуратно их расправляет и складывает в папку.
Орест наливает себе рюмку коньяка, проглатывает коньяк, не закусывая. Подумав, выпивает следом еще одну и засовывает в рот лимон; жует, не морщась.
Марго вычеркивает целую страницу текста, откладывает лист в сторону.
Марго. Налей мне немножечко...
Орест подходит к Марго, сидящей к нему спиной. Близоруко наклоняясь над листком переводной прозы, она решительно черкает карандашом по тексту.
Орест. Не вычеркивай меня из своей жизни.
Марго отрывается от рукописи и снизу вверх смотрит на Ореста. Орест наклоняется и целует ее в губы.
Её руки безвольно опускаются на край стола.
Марго. Ну, что теперь будем делать, дорогой?
Орест. Спать!
Марго отодвигает рукопись в сторону.

Владивосток. Май. Квартира Марго. Ночь.
Орест, упираясь руками в постель, сверху вниз смотрит на Марго. Она лежит с закрытыми глазами, вытянув вдоль тела руки, недвижно. Он двигается медленно, не торопясь.
Орест. Ты как ладья. Плыть бы и плыть…
Марго постанывает, её руки обнимают мужчину за ягодицы, она прижимает его к себе. Орест становится более активным и страстным. Руки женщины скользят вдоль тела Ореста, пальцы сжимаются и разжимаются.
Марго стоит у окна, завернутая в простыню.
Огни города сияют в темноте, подобно палубной иллюминации корабля, плывущего в черном пространстве.
Марго. Куда ж нам плыть?..
Обнаженный Орест подходит сзади, обнимает за талию, сложив руки на её животе. Укусив за мочку, шепчет ей в ушко.
Орест. Золушка моя, скоро поедем на бал примерять хрустальный башмачок!

Владивосток. Май. Университет. День.
Марго автоматически монотонно читает заезженную, как старая пластинка, лекцию.
Марго. Когда Кигин завершил в одна тысяча шестьсот семьдесят шестом году собирать антологию, ему исполнился пятьдесят один год, за его спиной был научный труд «Когэцусё» – комментарий к роману Мурасаки Сикибу «Гэндзи-моногатари», долгие годы уроков поэзии вака и хайкай (к его ученикам причисляют и Басё) – Кигин отдавал предпочтение любовным стихам кои-но ку. Однако в любовной поэзии классического периода не обозначался объект любви: чувство желания, жажды или вожделения выражались безотносительно к полу того, кому посвящались стихи. К тому же нередко мужчины писали стихи от имени женщины. Название этой антологии пришло из танка номер четыреста девяносто пять первой императорской антологии «Кокин Вакасю», собранной в девятьсот пятом году: 
Память сердца, ты
Как дикая азалия в горах
Средь молчаливых скал.
Моим словам не выразить любви,
Они лежат камнями...

Владивосток. Май. Квартира Марго. День.
Орест подогревает чай и смотрит телевизор в ожидании звонка в дверь. Он, как всегда, ходит по дому нагишом.

Владивосток. Май. День.
Марго возвращается с работы домой, она идет не спеша, то и дело останавливаясь у киосков и лотков с конфетами и пирожными. Она долго разглядывает прилавки, выбирая что-нибудь вкусненькое, но так и не может решиться: на что потратить небольшие деньги.
Так, переходя от киоска к лотку, она доходит до знакомого зоомагазина, не раздумывая, поднимается по ступенькам и входит внутрь.

Владивосток. Май. Зоомагазин. День.
Звенит колокольчик над дверью. Юная белокурая продавщица, кормившая яблоком говорящего попугая в клетке, оборачивается к посетительнице.
Продавщица. Добрый день.
Марго. Здравствуйте.
Продавщица узнает Марго и ласково ей улыбается.
Продавщица. А вы знаете, пираний нам так и не привезли. Зато у нас вылупились крокодильчики, очень славные!
Марго. Нет. Спасибо. Покажите мне ошейник, пожалуйста.
Продавщица. Вам какой? Большой, маленький?
Марго. Для щенка. На день рождения.
Продавщица снимает со стенда ошейник для маленькой собачки, протягивает Марго.
Продавщица. Такой подойдет?
Марго вертит в руках кожаный ошейник с металлом.
Марго. Этот, наверное, маловат.
Положив ошейник на прилавок, Марго руками пытается прикинуть размер шеи своего щенка. Щенок получается довольно внушительным. Продавщица с интересом за ней наблюдает.
Продавщица. Вы уверены, что это щенок?
Марго. Конечно.
Продавщица. А то знаете, как бывает: купит человек на базаре пушистого щеночка, а потом из него вырастает лохматый гималайский йети!
Марго. Я, пожалуй, его измерю и потом приду.
Продавщица. Приходите.
Марго. До свидания.
Продавщица. До свидания.
Марго уходит. Продавщица пожимает плечами, достает из-за прилавка черепаховый гребень и, подойдя к большому аквариуму, начинает расчесывать длинные белокурые волосы, глядя на свое отражение в стекле.

Владивосток. Май. День.
Марго все-таки покупает в киоске несколько пирожных и пакетик ромовой пастилы.
Марго. Давайте по одной штуке, только разных. Сколько вы говорите?! Ужасно. Сплошное разорение! Еще пастилы ромовой, только немножко, грамм двести...
Пакетик пастилы она засовывает в сумку, а пирожные аккуратно несет в пакете, стараясь его не трясти и не задевать им себя и прохожих.

Владивосток. Май. Подъезд дома Марго. День.
Марго поднимается по лестнице, вот уже последний пролет: усталая, она стоит на пороге. Переводит дух и, не снимая перчатки, нажимает на звонок. В тот же миг нараспашку отворяется дверь. В дверях оказывается Орест. Совершенно голый.
Марго. Ой! Какая симпатичная непристойность!
Она заслоняет обнажённого мальчишку своим телом, попадая в его горячие объятия.
Марго. Фу, наконец-то, добралась! Как ты без меня?
Орест. Скучаю, моя красавишна!

Владивосток. Май. Квартира Марго. День.
Марго целует Ореста, оставляя на его смуглых щеках следы помады. Отдает ему пакет с пирожными. Любопытный мальчишка сразу же заглядывает внутрь.
Орест. Отчего это у нас сегодня такая роскошь?!
Марго. Я зарплату получила. Боже мой, хожу в университет как на паперть. 
Орест. Давай-ка, помогу тебе снять этот кожаный футляр.
Марго ставит ногу на табурет и жестом показывает на сапог. Повесив пакет с пирожными на ручку двери, Орест садится на корточки, расстёгивает молнию, помогает стянуть сапоги - с одной ноги, потом с другой.    
Марго. Долой вериги!
Орест. Как хороши твои ножки, как у Истоминой!
Марго переодевается долго, очень долго. Орест всё время мешает ей, пристает с поцелуями, с ласками.
Марго. Ах, какой ты лизунчик! Чем это у нас так вкусно пахнет, мой поварёнок?
Орест. А это у нас жарятся бабочки шелкопрядов, моя ученая госпожа.
Марго. Фу, какая гадость!
Орест. Мы ведь жители Востока!
Марго. Нет, мы лишь гости на этой планете... а на Востоке мы приживалы...
Марго идёт в ванную, тщательно смывает с лица крем и грим.
Теперь в зеркале отражается совершенно другая женщина: простая, естественная, немного наивная.
Орест не может привыкнуть к таким метаморфозам.
Орест. Такой ты нравишься мне куда больше.
Он накрывает стол на кухне.
Орест. Будем ужинать, что Бог послал.
Марго. Оденься! Соседи увидят в окно.
Орест. Жарко. 
Взглянув на неё волоокими, как у телёнка, глазами, он накидывает рубашку.
На столе появляются тарелочки с порезанными на кусочки сыром, колбасой, селедкой.
Орест. Сегодня у нас пир горой: ласточкины гнезда в маринаде, зародыши синичек на столе и журавли в небе! На десерт – засахаренные кузнечики в кляре.
Марго. Не говори мне гадостей, а то я есть не буду.
Орест ставит на стол блюдо с чем-то зажаренным в кляре. Марго с подозрением смотрит то на блюдо, на то на Ореста. Орест засовывает кусок в рот, жует с наслаждением.
Орест. М-м, вкуснотища!
Они выпивают по сто грамм водки. Потом еще по стопочке.
Через пять минут Орест опять ходит нагишом.
Марго. Ты меня смущаешь!
Он смеётся. Достает из духовки сковороду, выкладывает на тарелки запеченную в сметане рыбу. Ставит тарелку перед Марго.
Марго. Ты меня обманул. Это не бабочки.
Орест. Конечно, любовь моя, это их попки в сметане.
Они выпивают еще по стопочке.
Марго. Ты знаешь, сегодня мы фотографировались, и вот стою я в деканате причесываюсь, а эта лохудра подходит и говорит: мы с тобой только теряем время. И как это понять? Ну как же так? Ей-то все равно – три пера на голове, встряхнула перхотью и готово, а у меня голова сложная...
Орест. Ну ладно, конечно сложная. Я ведь люблю такую сложную голову. Вот ты у меня не лохудра, ты другая... красавишна...
Марго. Давай еще по рюмочке...
Орест. Давай, давай.
Недопитая бутылка исчезает в холодильнике.
Орест. Сегодня поздно ночью будут показывать фильм «Империя самураев», хочу посмотреть. Режиссер - Нагиса Одзима.
Марго. А, это тот самый скандальный режиссер столетия? Посмотрим, посмотрим.
Орест. Я пойду купаться.
Марго. Только быстренько! Ты такой взмыленный, вся спина вспотела. Какой у тебя терпкий запах! А какой у нас мальчик?
Марго берёт его «мальчика».
Марго. Крепыш!
Марго со смущением обнаруживает, что его «мальчик» тут же набирает силы и уже стоит гордо, как новобранец.   
Марго. Ах, фигляр какой! На кадета похож!
Посмеиваясь, Орест целует ее волосы.
Орест. Какие милые фривольности!
Орест уходит в ванную.
Марго убавляет громкость проигрывателя и слышит, как льется вода. Она достает из пакета ромовую пастилу, высыпает в стеклянную вазочку. Вазочку ставит на стол. Поправляет палочки пастилы, чтобы они лежали эстетично. Тихонько говорит, растягивая слова.
Марго. О-ре-ст, се-пра-айз!
Берет в руки журнал «Искусство кино». Берет из вазочки палочку пастилы.
Марго читает. Перелистывает страницу. Берет из вазочки палочку пастилы.
Еще одна страница, еще одна палочка пастилы.
Орест громко плещется в ванне, кричит Марго.
Орест. Скучаешь ли без меня девица, скучаешь ли красная?
Марго. Ой, скучаю, ой, тоскую, мой повелитель.
Марго отрывается от чтения, смотрит на вазочку: пастилы уже почти совсем не осталось. Она откладывает журнал в сторону, придвигает вазочку к себе и доедает пастилу. Потом сметает крошки со стола, вазочку убирает на место.
Когда Орест возвращается в комнату, Марго, как ни в чем ни бывало, живописно возлежит на диване с журналом в руке.
Орест. Ты всегда меня удивляешь и восхищаешь!
Марго. Ты это о чем?
Орест. Красавишна моя, я весь горю!
Марго достает из комода красный шерстяной шарфик с бахромой на концах и черными полосками.
Марго. Вот. Это тебе мой подарок на день рождения.
Орест сразу же набрасывает шарф на шею, один конец лихо закидывает на спину.
Орест. Ну, теперь я не буду мерзнуть на подиуме.
Марго. Это надо запечатлеть для вечности!
Марго достает фотоаппарат и делает несколько снимков обнаженного Ореста с красным шерстяным шарфом на шее.

Фотографии.
Этот шарфик запечатлён на многочисленных фотографиях: Орест дома у Марго; Орест идёт по берегу моря, нагишом, в одном шарфике; Орест сидит за ширмой в академии в одном шарфике, пьет кофе и рассматривает альбом Эль Греко; обнаженная Марго в шарфике сидит на большом валуне в позе русалки; а вот фотографии совершенно незнакомых нагих людей с шарфиком, то на шее, то на плечах, то на талии, похоже, вся съемочная группа запечатлела себя для вечности в этом шарфике!
Если вы увидите, что этот шарфик греет чью-то шею, то знайте, из чьих рук он пошёл по рукам.

Владивосток. Май. Квартира Марго. Ночь.
Марго и Орест лежат в постели среди измятых простыней и разбросанных подушек. Орест целует её пятки.
Орест. Твои нежные пятки, словно пятки японской красавицы, на спине которой молодой художник вытатуировал киноварью, смешанной со спиртом, паука «дзёро».
Марго смеется.
Марго. А ты знаешь, что мой факультет находится в здании, где раньше, до советской власти, размещались номера борделя?
Орест. Нет.
Марго. Такие вещи нужно знать. Это применение идей символизма на практике: сначала был бордель, потом кафедра марксизма-ленинизма, теперь кафедра религиоведения. Ой, перестань!
Орест. Ты щекотки боишься?
Марго. Конечно.
Орест принимается ее щекотать, Марго смеется, пытаясь от него отбиться.
Марго. Ой, прекрати, несносный мальчишка... ой, подожди... давай я лучше тебе погадаю... меня мамина подруга научила...
Горит свеча. Марго гадает Оресту на картах.
Марго. Так, ты у нас кто будешь? Да, конечно, валет. Орест, тебя окружают одни короли, это странно. А вот какая-то пиковая дама переходит дорогу, пустые разговоры, куда-то держишь путь, длинная дорога… Однако карты могут лукавить...
В телевизоре идет фильм из средневековой жизни: двое самураев – суровый воин и хрупкий юноша, предаются любви.
Марго смотрит с интересом, курит. Орест, натянув простыню до самых глаз, смотрит то в телевизор, то на Марго.

Япония. Зима. Загородный дом. Ночь.
Двое самураев - суровый воин и хрупкий юноша, предаются любви.
Проснувшись, после ночи любви, самурай обнаруживает, что в его постели спит лис. Вскочив, он озирается по сторонам. Никого - ни лиса, ни его возлюбленного!
Саката в отчаянии. Тут появляется юноша, ложится рядом.
Дзидзю. Что случилось? Чем ты так напуган?
Саката. Ничего, мне приснился дурной сон.
Они выходят на галерею. В кустах сверкают ярким огнём два глаза. Светлячки?..
Голос Ореста. Выключи!
Голос Марго. Зачем?
Голос Ореста. Страшно. Я боюсь призраков.
Голос Марго. Дурачок, привидений не бывает.

Владивосток. Май. Подъезд дома Марго. День.
Марго подходит к двери, порывшись в сумке, достает ключ, втыкает его в замочную скважину и только тут замечает воткнутую в дверь записку.
Она разворачивает вырванный из записной книжки листок. На нем неровным почерком Ореста написано: «Любимая, целую дыхание твоё и губы, и глаза! Ждал тебя у порога. Вечно твой, Щень».

Владивосток. Май. Квартира Марго. Вечер.
Марго выбивает дробь на пишущей машинке, передвигает каретку, зевает. 
На столе громоздятся толстые и тонкие справочники, словари, книги, лежат листы машинописи и рукописные, исчерканные зеленым и красным карандашами.
Марго разговаривает по телефону с мамой.
Марго. Он пришёл в мой дом со странными намерениями, представляешь, он спросил меня: « А вы любите Брамса?»
Голос мамы. Говорила я - не надо ставить двойки студентам. Они ещё пригодятся тебе. С ними надо дружить.
Марго. Мама, на что толкаешь меня!
Голос мамы. Не в старых же девах ходить, Маргоша! Жизнь проходит!
Марго. А если узнают? Какой позор! Ну что за наказание! В чем я провинилась?
Голос мамы. Что ты убиваешься, как институтка? Я тебя не понимаю. Радоваться надо, хоть какой, а мужчина! Может, родишь, наконец, время-то уходит.
Марго. Ой, мама, я бы сама предпочла не рождаться. Я никогда не стану рожать детей. Это безответственно перед ними. Нельзя рожать детей, если знаешь, что им не избежать страдания; если ты не уверена в том, что можешь сделать своего ребёнка счастливым, то не имеешь права… 
Голос мамы. Маргоша, не читай мне лекций! Не на кафедре, прости, Господи.
Марго. Он не любит меня, он просто играет в любовь, ему что-то надо от меня. Я уверена - бескорыстной любви не бывает. Иначе, зачем ему спать со мной?
Голос мамы. Ты мнительная. Потому тебе трудно живется.
Марго. Может быть...

Владивосток. Май. Квартира Марго. Утро.
Марго сидит на кухне, пьет кофе с сыром вприкуску, что-то вписывает в свои бумаги. Орест склоняется над ней, целует в затылок.
Орест. Пока скрипит перо литератора, не дремлет око прокуратора. 
Марго. Где присяду, там и пишу…
Орест. Мне пора идти...
Марго. Иди-иди...
Орест собирается. Марго роется в столе, находит второй ключ от дверного замка, протягивает Оресту.
Марго. Возьми, чтобы не скулить под дверью.
Орест сгребает ее в объятья.
Марго. Боже мой, до чего я дошла. Иди уже, иди, мне надо работать. Ну, иди, ты меня отвлекаешь своими флюидами.
Орест. Чем отвлекаю?
Марго. Праздным присутствием.
Орест. По-твоему, я праздная натура?
Марго. Натурщик.

Владивосток. Июнь. День.
Марго и Орест гуляют по старому городу, Марго снимает кинокамерой архитектурные памятники и Ореста, который сразу начинает дурачиться и строить гримасы, как только попадает в объектив.
Марго. Ты знаешь, некоторые улочки Владивостока напоминают мне Париж. 
Орест. Ты была в Париже?
Марго. Нет, никогда.

Владивосток. Июнь. Океанариум. День.
Марго и Орест наблюдают за белухами в бассейне.
Марго. Боже мой, какое чудо! Дельфин улыбается, словно мальчик. Смотри, смотри! Он похож на тебя!
Белуха ныряет, оставив разбегающиеся круги, и секунду спустя вновь появляется, держа в мелких и редких зубах камень со дна моря.
Орест. Это он тебе принёс, тебе, бери!
Марго с боязнью протягивает руку к мокрому, гладкому носу белухи. Нежное, разумное животное опускает камень прямо её в ладонь, что-то пропев.

Владивосток. Июнь. День.
Марго и Орест возвращаются с набережной в город. На перекрестке Семеновской и Алеутской Оресту пришла в голову очередная идея. Он хватает Марго за руку.
Орест. Бежим скорее!
Марго. Куда?
Орест. Будем кататься по городу на трамвае!
Марго. Что за чудачество?
Марго даже не успевает, как следует удивиться или разозлиться, а Орест уже со всех ног тащит ее через дорогу между машинами в ближайший трамвай.   

Владивосток. Июнь. Трамвай. День.
Сначала они освоили маршрут седьмого номера до Третьей рабочей, потом четвёртого - до бухты Тихой, пятого номера - до Баляева, в парк.

Владивосток. Июнь. Квартира Марго. Вечер.
Марго достает из стола японскую шкатулку, прячет в нее покрытый белыми наростами моллюсков камень, подаренный белухой.
Орест вертит в руках кинокамеру.
Марго. Осторожно, не сломай.
Орест. Я понимаю, это вещь. Только все равно видео удобнее – можно сразу посмотреть.
Марго. Нельзя смотреть сразу, нужно, чтобы прошло время. Время – вот что имеет значение.
Марго отбирает у Ореста камеру.
Марго. Этой камере лет больше, чем тебе. Когда-то в детстве я мечтала стать кинорежиссёром, папа даже купил мне на день рождения кинокамеру «Аврора», восьмимиллиметровую. Эта механическая, а та, первая, работала на большой квадратной батарейке. Ты, наверное, таких и не видел. Естественно, кинопроектор купили в придачу. Надежный, чугунный, назывался «Луч».
Орест. Давай что-нибудь посмотрим из тех времен, когда меня еще не было.
Марго открывает сервант, из которого высыпаются коробочки кино и фотопленки, достает кинопроектор, бобины.
Марго. У меня до сих пор сохранились запасы киноплёнки «Свема».
Орест. Ты запасливая.
Марго. Да, я скряга.
Орест прикрепляет к ковру простыню.
Марго. Фильм «Море», мой дебют.
По простыне побежали тени прошлого: мальчик, лет десяти, мается среди многочисленных вещей мещанского интерьера - чеканки, статуэтки, слоники, вазы, бокалы, рюмки, хрусталь, хрусталь. Потом магазины и опять тоже самое - статуэтки, слоники, вазы, бокалы, рюмки, хрусталь, хрусталь. Потом бесконечно-длинный проезд в поезде в каком-то тоннеле. Длинный проход через лес по узкой тропинке среди деревьев и папоротников. И вдруг – море. Мальчик выходит на бескрайний пустой берег, где есть только он и море, бьющееся прибоем. Фильм закончился.
Марго. Люблю интеллектуальное кино шестидесятых.

Владивосток. Июнь. Квартира Марго. Ночь.
В постели Марго горячо шепчет Оресту, крепко сжимая его в объятьях, заставляя двигаться быстрее.
Марго. Мой белушоночек, ныряй, ныряй, глубже. Я, как вода, разбегаюсь кругами, кругами.

Владивосток. Июнь. Квартира Марго. Утро.
Марго просыпается, сладко потягивается, будит Ореста поцелуями в глаза, нос, губы.
Марго. Ты был так хорош ночью. С какой неохотой выползает пчела, пятясь задом, из бутона пиона! Я так счастлива! 
Орест. Ты тоже ничего, хороша была. Ты, кажется, всё время спала. Только мурлыкала. И даже поцеловала в щеку или в шею.
Марго. Извини, дорогой, это ты был во сне и не помнишь ничегошеньки. А у меня до сих пор болят щёки. Вот синяки тому доказательство.
Марго показывает на шею.
Марго. Господи, какой стыд! У тебя тоже! Надо закрасить тональным кремом, а то увидят. Неудобно.
Орест поднимается, спина его расцарапана.
Марго. И спина вся в ссадинах... Неужели это я?
Орест вертит головой, плечами, пытается разглядеть спину, так ничего и не увидев, обнимает Марго.
Орест. Вдвоём спать веселей, правда?

Владивосток. Июнь. Университетское издательство. День.
Марго сидит у стола, заваленного книгами, журналами, рукописями, держит в руках бумаги. Позади этого бумажного развала едва виден маленький толстый издатель.
Марго. Здесь ошибка. Я не автор перевода, я только подготавливаю роман к изданию.
Издатель. Лапушка моя, это все мелочи, это всего лишь бумаги для налоговой. Если вдруг проверка, не дай бог, конечно. Им без разницы, автор вы или не автор или студент ваш какой-то...
Марго. Не знаю, это как-то неудобно...
Издатель. Ну что вы, милочка, что неудобно? Давайте вот это уберем, и будет удобно.
Издатель перекладывает одну кипу книг и журналов на другую, освободив на столе немного места.
Марго. Стыдно ставить своё имя...
Издатель выглядывает из-за бумажного нагромождения.
Издатель. Зато я вам сразу же выплачу гонорар. Сегодня и получите!
Марго после недолгих колебаний подписывает договор.
Издатель. И Марго Юозефовна, голубушка, ну постарайтесь, ну уж как-нибудь поднапрягитесь... Но надо, надо закончить к концу месяца.
Марго. Я и так стараюсь, я ночами почти не сплю.

Владивосток. Июнь. Квартира Марго. Вечер.
Орест вертит в руках большое бронзовое блюдо с узорным среднеазиатским орнаментом. Еще на полке стоят ваза и кувшин с таким же орнаментом.
Орест. Маргоша, а эта древность откуда?
Марго. Это бронза. Я привезла из Ферганы. Я со школы бредила Средней Азией: Самарканд, Бухара, Ургенч... Сказок начиталась. И Ефремова. А потом, когда уже на кафедре аспиранткой работала, мне перепала путевка, - никто не захотел ехать: жарко, далеко, народ дикий.
Орест. Повезло.
Марго. Да. Я оттуда два чемодана книг привезла. Сплошной дефицит, макулатурные издания: фантастика-приключения, дюма-беляевы. Шикарные альбомы по искусству, даже Стругацкие были. У нас о таких книгах только мечтать можно было, а там они пылились в чуланах книжных магазинов, многие были даже не распакованы!
Орест стучит в блюдо как шаман в бубен.
Орест. Спите, люди! В Багдаде все спокойно!
Марго. Не безобразничай! Это старинная вещь, антиквариат. И надень трусы, что ты скачешь по стеллажам, как бабуин!?
Орест. В трусах резинка лопнула.
Орест пытается поймать блюдом последние лучи заходящего солнца и направить блик на Марго. Блюдо тусклое и желаемого эффекта нет.
Марго. Патина веков! Саби – по-японски...
Орест. Ничего. Я его начищу до зеркального блеска!
Марго. До блеска не надо. Блеск – для варваров и дурных рыб, клюющих на блесна.
Орест оставляет блюдо в покое и завладевает кувшином.
Орест. Прелесть моя, давай я буду джином, заточённым в этот древний ферганский кувшин, а ты будешь моей Шахерезадой! Ну, давай, поиграем в персидские сказки! Сейчас мы тебя приоденем, как падишахскую одалиску, и ты будешь возлежать среди подушек, пиал и персиков! А потом ты нежно потрешь рукой о горлышко кувшина, и я вырвусь из тьмы веков на свободу!
Марго. А ты будешь добрым джином или злым?
Орест. Я буду сексуально озабоченным джином!

Владивосток. Июнь. Квартира Марго. Вечер. Замедленная съемка.
Орест быстро превращает комнату Марго в лавку арабского старьевщика, а саму Марго в некое подобие персидской куртизанки.
Марго, попав под влияние его неукротимой эротической энергии, изображает сексуально раскрепощенную женщину Востока, а Орест освободившегося из заточения, до предела озабоченного джина.
Прелестница-одалиска Марго и ее верный раб Орест-джин совершают стремительное путешествие в страну сексуальных грёз.

Владивосток. Июнь. Квартира Марго. Ночь. 
Дом перевернут вверх дном. Марго и Орест лежат в ворохе перевороченного белья, в куче подушек, простыней и одеял.
Орест. Вспоминай, когда будет скучно в дни одиночества!
Марго смотрит в его большие глаза, разлаживает пальцем его густые брови.    
Марго. Ты что, хочешь меня оставить?    
Орест. Нет, а вдруг потеряюсь, как твоя собачка!      
Марго целует его в губы.

Владивосток. Июнь. Квартира Марго. День.
Марго гладит постельное белье. Орест валяется на кровати.
Орест. Зачем ты гладишь? Все равно помнется.
Марго. Раньше, когда я была маленькой, мама гладила бельё и всегда мне говорила: «Будешь взрослой, заведёшь семью - всегда гладь бельё!» Я так и поступаю. Ведь ты моя семья, разве не так.
Орест. Так, но я могу спать и на мятых простынях, а тебе работы меньше.
Марго. Во всем должен быть порядок.
Орест. А когда меня не было, ты гладила белье?
Марго улыбается и не отвечает.
Орест. Хочешь, я расскажу тебе историю своего рождения?
Марго. Нет. Не хочу.
Орест. Ну, слушай: я родился семимесячным, недоношенным. Мама была на седьмом месяце, когда споткнулась посреди улицы и упала прямо на живот. Начались схватки. Благо, помогли прохожие. Сельская акушерка знала своё дело и боролась за жизнь матери, уверенная, что ребёнка не спасти. Роды были тяжелыми, сделали кесарево сечение. Вытащив окровавленное месиво, она швырнула его в тазик. Боялись, что мама погибнет от кровотечения, и пока боролись с ним, акушерка ни разу не вспомнила обо мне. Когда уборщица пришла наводить порядок, она обнаружила в тазике новорождённого с пеной во рту, булькающее существо, безобразное, покрытое волосами...
Марго впадает в истерику, закрывает уши ладошками, убегает на кухню.
Марго. Не хочу ничего знать, не хочу ничего слушать! Не хочу!
Орест обижается, не понимая, почему Марго закрывает уши. 
Орест. Тебе противно, что я родился, да?
Марго курит у окна, смотрит, как к магазину подъезжает машина с надписью «Молоко», продавщицы в белых халатах и колпаках выносят бидоны, водитель шлангом наливает в них молоко.
Марго. Голова, рога и четыре ноги прошли мимо окна, но почему же не может пройти хвост?
Орест. Ты как будто не из этого мира. Ты исключительна, поэтому я тебя люблю и предпочитаю…
Марго вздыхает.
Марго. Дорогой, ты мог бы быть моим сыном.
Орест громко рассмеялся.
Марго. Ты наполнил мою жизнь чувством чего-то запретного. С тобой я ощущаю себя соучастницей недозволенного, едва ли не преступницей.
Орест обнимает Марго сзади, целует в затылок, зарывается носом в волосы.
Марго. Если ты решишь уйти от меня, то скажи мне об этом, хорошо? 

Владивосток. Июнь. Маяк. День. Туман.
Марго и Орест идут по молу по направлению к маяку, возвышающемуся из моря, в тумане.
Орест. А какие отношения были у Вульф с мужчинами?
Марго. Меня ее мужчины интересуют в меньшей степени.
Орест. А кто же тогда?
Марго. Ее женщины.
Орест. Так почему же она отправляет своих женщин на маяк? Ты посмотри на этот фаллический символ!
Марго протестует.
Марго. Ничего подобного! Это у тебя фаллические символы в глазах! А в романе ничего такого нет!
Кафедральным тоном, как на лекции, она выдает Оресту длинную цитату.
Марго. В английском слове «lighthouse» фаллические коннотации зримого облика маячной башни оттеснены на задний план тематическими полями корней «свет» и «дом», поэтому нельзя сказать, что название романа выражает фаллическую символику, и вообще это не её тема, не её дискурс.
Орест, понимая, что его очередной раз уличили в глупости, угрюмо огрызается.
Орест. Это звучит, как поэзия! Очень эротично!

Владивосток. Июнь. Подъезд дома Марго. День.
Орест, войдя в подъезд, останавливается у лифта, нажимает кнопку.
Марго. Пойдем пешком.
Орест. Зачем? Лифт же есть!
Марго. Ты же знаешь, я на нем не езжу. Вдруг застрянет, а то еще и упадет. К тому же, подниматься пешком по лестнице полезно для здоровья.
Орест. Давай здоровьем займемся дома, а сейчас я тебя прокачу на лифте. А то все на трамвае, да на трамвае.
Подходит лифт, двери открываются. Орест берет Марго за руку и затаскивает в кабину. Марго старается не смотреть на неприличные граффити в кабине лифта. На одной стене черным маркером корявым почерком написана поэтическая исповедь какого-то подростка: «Однажды шел по улице слон и ***м огромным болтал он, а яйца висели как в зное кокосы. Он шел, все и вся про себя хуесося».
Орест пытается читать вслух.
Орест. Однажды шел по улице слон и ***м огромным...
Марго протестует, машет руками.
Марго. Нет, нет, нет, не смей! Какая гадость! Тебя так и тянет в какую-нибудь грязь. Фу, фу!
Орест. А как же про стихи, что растут из сора?
Марго. Мне хватает тебя - чертополоха!
Лифт останавливается, двери открываются, и Марго вылетает из него как пробка из бутылки.

Владивосток. Июнь. Квартира Марго. День.
Марго впадает в истерику, убегает на кухню в слезах и, громко хлопая дверцами шкафа, достает сигареты, демонстративно курит, чтобы несносный мальчишка видел, до чего довел бедную женщину. Орест пытается ее утешить и обнять, но Марго все время нервно отстраняется от него.
Орест. Ладно, ухожу обрывать колючки!
Орест уходит.
Марго. Ты виноват уже в том, что покидаешь меня.

Владивосток. Июнь. Спортивная гавань. День.
Солнце стоит в зените. Скользя взглядом по загорелым телам, бугрящимся мускулатурой и бюстами, Марго пробирается через солярий к волейбольной площадке, обтянутой высокой проволочной сетью, чтобы мяч не улетал в море. Там она и находит Ореста, стоящего к ней спиной.
Марго останавливается.
Герман, лежащий на подстилке, открывает глаза, жмурится, нащупывает рукой очки, надевает их и разглядывает Марго. Он протягивает руку, как бы случайно задевает её щиколотку тыльной стороной ладони.
Герман. Какие гомеопатические ножки!
Марго вздрагивает.
Марго. Простите, что?
Герман поднимает голову.
Герман. Здравствуйте, девушка!
Марго. А-а, это вы. Что же вы так кричите?!
Герман. Вы знаете, Достоевский выразился однажды: «Какие гомеопатические ножки!» Вот я и вспомнил это выражение, глядя на ваши…
Марго обижается.
Марго. Это даже не смешно!
Она разворачивается и поспешно уходит.
Рука мужчины нажимает на клавишу магнитофона, и в тот же миг по солярию разносится песенка: «…Y que palabras todo la parada arma geisha idu japon todo linda todo moso…»   

Владивосток. Июнь. Спортивная гавань. День.
Орест смотрит, как подростки резвятся на пирсе и в воде, бравируя умением ругаться, сталкивают друг друга в море, стягивают трусики. Среди них один паренек постарше, он выделяется развитостью.
Паренек шумно ныряет с пирса и так же шумно выныривает из воды. Орест кидает ему канат. Паренёк, упираясь ногами в бетонный пирс, перебирает канат руками, выбирается из воды. На нём трусики треугольником, из-под которых торчит во все стороны густая поросль темных волос, вьющихся до пупка и по ногам. Содержимое трусиков нагло выпирает наружу, просвечивая сквозь мокрую ткань. Орест невольно задерживает взгляд.
Один из подростков. У него самый большой *** в классе!
Паренек смущается, сталкивает приятеля в воду и ныряет сам. 
Орест идет по городскому пляжу, собирая в карман мелкие отшлифованные волнами и временем разноцветные стеклышки.

Владивосток. Июнь. Квартира Марго. Вечер.
Марго пьет чай с гренками и вишнёвым вареньем. Косточки сплёвывает на стол. Услышав, как хлопнула входная дверь, она поспешно ложится на диван, взяв в руки журнал.
Когда Орест входит в комнату, она продолжает лежать, изображая своей позой красивую грусть, не поднимая глаз от страницы.
Орест садится перед ней на пол, виновато заглядывает в глаза.
Орест. Я просто хотел посмотреть, как сосуществуют на примере нашей речи разностильные лексические пласты языка.
Марго. Ну и дурачок же ты! 
Марго примирительно целует его в щеку.
Марго. Будем считать, что наш стилистический конфликт исчерпан, чертополошек мой.
Орест достает из кармана горсть разноцветных стеклышек, собранных на пляже, высыпает их на журнал.
Орест. Вот мои колючки. Запри их в шкатулку.
Марго. Какой ты изворотливый!
Орест. И ты разная. На кафедре ты иная, чем дома; в постели третья…
Он лукаво улыбается. Марго запускает руку в его волосы, теребит за ухо, как собачку.
Марго. Вот какой ты хитрёнок-лисёнок!
Орест скучает, листает роман Вирджинии Вулф «At the Lighthouse», сидя в кресле напротив ферганской вазы с розами. Слышит, как Марго поет в ванной, подражая Вертинскому.
Голос Марго.    Среди миров, в мерцании светил,
Одной звезды я повторяю имя,
Не потому, чтоб я ее любил,
А потому, что мне темно с другими.
И если мне на сердце тяжело,
Я у нее одной ищу ответа,
Не потому, что от нее светло,
А потому, что с ней не надо света...
Два тёмно-бордовых лепестка, прошелестев, падают на пол. Орест откладывает книгу в сторону, подходит к букету, касается рукой цветка. Роза осыпается. Орест обрывает лепестки цветов, пока в вазе не остаются голые черенки.
Марго возлежит в ванне, закрыв глаза и блаженно улыбаясь. На нее падают бордовые лепестки. Она открывает глаза.
Орест стоит над ней с бронзовым ферганским блюдом в руке, на котором возвышается гора розовых лепестков. Орест посыпает Марго бордовыми лепестками, подкидывая их вверх над ванной.
Орест. Шахерезада моя, ветер наполняет мой парус!
Марго ловит рукой лепестки.

Владивосток. Июнь. Квартира Марго. Утро.
Марго и Орест нежатся в постели, Марго, близко-близко, внимательно, как будто видит его впервые, рассматривает его лицо.
Марго. А если у нас родится девочка?
Орест. Ты хочешь меня испугать или сама испугаться? 
Орест, отстранив лицо от неё на секунду, пристально смотрит в её ясные глаза.
Орест. Роди, если сможешь.
Марго. Господи, что мне делать с твоими длинными ресницами? Они осыпаются, как черешневый сад. Вот, загадай еще одно желание! Я сохраню эти реснички в специальном конвертике.

Владивосток. Июнь. Бухта Золотой Рог. Утро.   
В порт заходит океанский лайнер из Иокогамы.

Владивосток. Июнь. Бухта Золотой Рог. Океанский лайнер. Каюта 203. Утро.
Мадам Исида собирается выйти на палубу, складывает в сумочку дамские принадлежности. Привычным движением поправив прическу, она еще раз решает взглянуть в зеркальце, вновь достает его из сумочки.
Из-за маленького круглого зеркальца на нее смотрит покрытое густыми белилами тонкое лицо, подведённые брови, тёмные волосы без проседи, мочки ушей без украшений. Солнечный луч из иллюминатора падает на зеркальце.
В глазах Марико вспыхнуло и потемнело.
Мадам Исида быстро захлопывает зеркальце, спрячет его в кожаную сумочку. Она надевает модные затемнённые очки без оправы и выходит из каюты. На ней чёрный брючный костюм, поясная сумка, шляпа. Она направляется наверх мягкими кошачьими шагами по красной ковровой дорожке.

Владивосток. Июнь. Бухта Золотой Рог. Океанский лайнер. Утро.
Замедляя ход, белый океанский лайнер идет по бухте Золотой Рог. На палубе толпится народ.
Ржавые корабли, портовые краны, мазутная вода.
Вдруг пассажиры, с громким возгласом отхлынув к противоположному борту, достают дозиметры для измерения радиации и вытягивают их в сторону военных кораблей, теснящихся на приколе у причала.

Владивосток. Июнь. Квартира Марго. Утро.
Марго разговаривает с мамой по телефону.
Голос мамы. Почему ты мне не звонишь?
Марго. Извини, я замоталась.
Голос мамы. Если ты не хочешь меня поздравить, то хотя бы поинтересовалась, как прошла премьера.
Марго. Как прошла премьера?
Голос мамы. Прекрасно! Могла бы прийти со своим, похвасталась бы...
Марго. Ты что? А если кто увидит? Хочешь, чтобы меня с кафедры выгнали за моральное разложение?
Голос мамы. Ты преувеличиваешь. Скрываешь своего студиоза, ни разу не показала мне своего суженого-ряженого...
Марго. Нет, мама. Орест не тот, кого я ждала всю жизнь.
Голос мамы. Маргоша, разве приходится выбирать в любви? Какова тебе дана любовь, той и дорожи, девочка моя.   
Марго. Я все время думаю - какой смысл ему любить меня? Зачем он пришёл, с какой целью? Смотрю на него и не могу ответить. А вот люблю... За то, что рядом… Ты знаешь, когда он берется за карандаш, чтобы нарисовать меня, с ним происходят удивительные метаморфозы... его взгляд приобретает и глубину и отрешенность... Он изменчивый словно оборотень, я не знаю, когда он прикидывается, а когда серьезен. Его гримасы вводят меня в заблуждение. Он такой разный, что не знаешь, где его лицо, а где личина... Мне с ним и горячо и холодно одновременно, и хорошо и плохо. Не знаю, может быть, это и есть счастье?..
Голос мамы. Подруженька моя, так хорошо не бывает, это не к добру.
Марго. Ты просто завидуешь! Ты... ты ведьмачка! У твоих ног поклонники не переводились. Я знаю, ты изменяла папе и всё такое, а мне ты отказываешь в счастье! Ты это говоришь из вредности!
Голос мамы. Неправда, я говорю так, потому что знаю мужчин. Они любят сильней, когда на них не ведешь глазом, это бьёт их по самолюбию. Их нужно держать на жестком поводке, а ты даже ошейник не примеривала.
Марго. Какой ошейник! Он щенок. Ему резвиться надо еще!
Голос мамы. Я всегда тебе говорила: женщина - это дичь, на неё нужно охотиться. Она должна прикинуться раненой, волочить крыло, как фазаниха, и кругами, и кругами…
Марго. Всё-таки я женщина, а не какая-нибудь, извините, дичь…
Голос мамы. Да, ты никогда не станешь настоящей женщиной... «Дочь моя дурнушкой мне показалась маленькой…»
Марго. Я всегда была у тебя дурнушкой маленькой…
Голос мамы. А как же с Орестом-то вышло? Ох, и попала ты в переплёт…
Марго. Ах, не спрашивай! Ты живёшь так, как будто у тебя никогда не настанет старость. Я удивляюсь тебе и завидую. Я страшно боюсь, что стану старой и ненужной, а пока вот Орест как глоток воды… Когда он рядом, я устаю от него, а когда его нет, скучаю. В нём уйма энергии. Он такой ненасытный, живчик прямо-таки…
Голос мамы. Конечно, конечно. Повезло тебе, такой мальчик достался!
Марго. Мама, о чем ты говоришь?! Откровенно говоря, он ещё ребёнок. Мне иногда кажется, что я сплю со своим сыном. Представляешь? Я же не эта, как там, не нимфоманка… А он все лижется, такой лизунчик. Не знаю, как сказать, ну, как любимое домашнее животное.
Голос мамы. Сколько ему? Лет двадцать, наверное. Тянет же тебя на...
Марго. Как и тебя, мама! Сама удивляюсь, как меня угораздило. Не успела опомниться, а когда опомнилась, было уже поздно… Если бы не его легкомыслие, если бы не ветер в голове, если бы да кабы… А ведь хороший любовник, но не муж! Но как спутник жизни… Нет, нет...
Голос мамы. Бросит он тебя...
Марго. Нет, он просто неотёсанный.
Голос мамы. Вот бы и воспитывала.
Марго. Да воспитываю понемногу, но скорей всего, он меня перевоспитает. От него попахивает плебейством. Да, именно! Я всё не могла подобрать слово, чем от него пахнет. Из мальчика воспитаешь мужчину, а потом придёт какая-нибудь стерва и уведёт его. И все труды кому-то достанутся? Не хочу. Не хо-чу! Хочу, чтобы был только мой, мой или ничей, ничей, ничей.

Владивосток. Июнь. День.
Мадам Исида одна путешествует по городу. Она ходит по улицам и набережным, осматривая достопримечательности. На площади её подхватывает толпа развязных и грубых пассажиров, и вместе с ними она оказывается в трамвае.

Владивосток. Июнь. Трамвай. День.
Марико толкают и пихают со всех сторон. И хотя она не собиралась никуда ехать, а как раз наоборот очень хотела поскорее выйти наружу, ей пришлось проехать в трамвае пару остановок.
Вдруг трамвай дёргается, слышен визг автомобильных шин, пассажиры ухают в один голос.
Из кабины в салон высовывается женщина-водитель.
Женщина-водитель. Трамвай дальше не пойдет!
Двери трамвая открываются, пассажиры выходят наружу, мадам Исида выходит вместе со всеми.

Владивосток. Июнь. День.
Причиной внезапной остановки оказался легковой автомобиль, столкнувшийся с трамваем напротив технического университета.
Мадам Исида переходит дорогу вместе с шумными молодыми людьми.
Возле университета стоит католический храм, окружённый старинными орудиями, снятыми с крейсеров Первой мировой войны. Медная ручка на одном из них, отшлифованная частыми прикосновениями посетителей, ярко горит на солнце. Мадам Исида, тоже не удержавшись от искушения, берется за блестящую холодную ручку.
Мадам Исида обходит вокруг костёла и оказывается у фуникулёра, смотрит, как красный вагончик медленно поднимается по склону горы. Она решает осмотреть город сверху.
На входе в помещение фуникулёра мадам Исида сталкивается с молодым человеком в синей футболке с вышитой золотом надписью «GUCCI» и в белых шортах.
Орест любезно придерживает дверь, пропуская даму вперёд. Она раскланивается в благодарности, роняет на пол шляпу. Орест и мадам Исида одновременно наклоняются к шляпе и стукаются лбами, смутившись, оба смеются, держась за лбы.
Марико (по-японски). Извините, вы не скажете, где можно купить билет?

Владивосток. Июнь. Фуникулер. День.
Орест проводит ее в вагон.
Вагоновожатая. Поживее проходим в вагон, не задерживаемся в дверях!
Мадам Исида протягивает вагоновожатой горсть сияющих монет. Вагоновожатая смешно, по-детски, машет рукой, отказываясь взять за проезд у иностранки. Это удивляет мадам Исиду. Ещё больше она удивляется, когда тот же молодой человек обращается к ней по-японски.
Орест (по-японски). Можно вас спросить, откуда вы приехали? Вы здесь проездом или с туристической группой? А почему вы одна? Вы заблудились? А вас как зовут? Меня зовут Орест.
Марико. Орэсуто-сан? 

Владивосток. Июнь. День.
Орест ведет мадам Исида на смотровую площадку, откуда открывается бескрайняя перспектива города, раскинувшегося на сопках вокруг бухты Золотой Рог. Амурский залив и острова, которые с гордостью демонстрирует Орест с видовой площадки, производят на мадам неизгладимое впечатление. Такое же впечатление производит на нее и молодой мужчина, которого она рассматривает исподволь.
Орест и мадам Исида спускаются на центральную улицу мимо драматического театра.
Марико (по-японски). Я хочу послать открытку подруге в Токио. Мне сказали, что ее нужно бросить в синий ящик. Где его найти? Я не видела ни одного.
Орест (по-японски). Давайте искать вместе. Наверняка вдвоем мы найдем его быстрее.
Почтовый ящик они находят на здании Географического общества.
Орест провожает даму до корабля. У трапа, на прощание, мадам Исида, как фокусник, вынимает десятитысячную йеновую бумажку с изображением знаменитого писателя и протягивает Оресту.
Орест (по-японски). Ну что вы, не нужно.
Марико (по-японски). Возьмите, пожалуйста, возьмите. Это маленький презент на прощание.
Орест (по-японски). Нет, нет. Я не могу это принять.
Марико (по-японски). Возьмите, не обижайте меня. Эти деньги пригодятся вам в дороге, когда вы поедете ко мне в гости в Токио.
Орест (по-японски). Благодарю вас.
Орест берет банкноту и, сложив ее несколько раз, засовывает в задний карман узких шорт.
Марико (по-японски). Завтра вечером у нас прощальный банкет. Я вас приглашаю, вы будете моим партнером на вечере.
Орест (по-японски). Замечательно. Благодарю вас. Я непременно приду. До свидания. До завтра.
Марико (по-японски). До свидания. Не забудьте про банкет. Я буду вас ждать у трапа в восемь часов.
На том, раскланявшись, обоюдосчастливые, они расстаются.

Владивосток. Июнь. Квартира Марго. День.
Марго сидит за письменным столом, листает словари, правит машинописные листы. Раздается звонок в дверь. Так протяжно и нетерпеливо звонят чужие. Она неохотно отрывается от бумаг, покрывает стол платком.
Марго. И кто бы это мог быть?
На пороге стоит её милый друг - запыхался, потный.
Орест. Дорогая, все путаны вышли в город, а ты сидишь над своими книжками. Прибыл аргентинский корабль или французский миноносец с визитом дружбы, проведать наш форпост. Красавцы в белых штанах и чёрных ботинках, при беретах, ходят парами или гурьбой по городу, выбирай-не-хочу!
Он стоит на пороге, прислонившись плечом к стене.
Марго. Ах, значит, ты решил выдать меня замуж? 
Орест. Ну, ты же мечтала жить в предместье Парижа, возвращаться домой на штрейкбрехерской электричке!
Марго. Что ты такое говоришь несусветное?
Орест. Сусветное или несусветное, одевайся!
Марго. Ну, ладно-ладно!
Марго скучно выходит на балкон, приложив ладонь козырьком ко лбу, пытается разглядеть корабль в порту. Она устала от его затей.
Орест. Ну, что ты такая квашеная капуста, хрум-хрум? Давай, снаряжайся! Скидывай халатик, надевай самое красивое платье, покажи всем, какие у тебя красивенькие ножки.
Марго. Из Аргентины, говоришь?
Орест. Ага, круизный лайнер, «Малькольм» называется.
Марго. Правда, что ли?
Орест. Ну да! Кругосветное путешествие победителей игры в лотерею с заходом в порты Йокогама и Владивосток.
Марго. В таком случае я собираюсь. Вот достану только свои наряды.
Марго, переменив настроение, начинает наряжаться. Всё-таки мужчина выводит её в люди, нельзя отказать.

Владивосток. Июнь. Вечер.
Влюблённые выпорхнули из своего гнезда солнечным и ветреным вечером. На нём тонкие бежевые брюки и рубашка с короткими рукавами; на ней клетчатая юбка и белая блузка с отложным воротником. В воскресенье в городе не так многолюдно, зато пляжи переполнены как детьми, так и взрослыми, даже вечером.
Марго боится, что кто-нибудь из знакомых увидит их вместе, держится скованно, старается быть незаметной, и всё же берёт Ореста под руку. Марго не поспевает за ним. Он делает один шаг, она три. Кивая глазами на иностранного моряка, она пытается шутить.
Марго. Слушай, а этот мореход ничего, симпатичный.
Орест оборачивается, потом сверху вниз с укором смотрит на Марго.
Орест. Да, панамка хорошая.
Прогулявшись по набережной и поглазев, как местные красотки кадрят заморских моряков, они заходят в кафе «Льдинка».

Владивосток. Июнь. Кафе «Льдинка». Вечер.
Орест и Марго входят в маленький уютный зал. В зале полумрак, играет негромкая музыка, как всегда полно народу. Им повезло, - освободился столик у окна. Они усаживаются, официантка приносит меню.
Орест. Нам, пожалуйста, два кофе, торт, яблоко и мороженое.
Марго. Ах, дальние страны! Выиграть бы нам в какую-нибудь лотерею и отправиться в странствия по ту сторону ветра...
Орест. Я сегодня на фуникулере познакомился с иностранкой, японкой. Она из Токио. Я ей показывал город. Провел персональную экскурсию и заработал тысячу йен! Даже десять.
Марго. Как же вы разговаривали, на пальцах? Ты же не умеешь! Ты же двоечник у меня!
Орест. Ты ко мне несправедлива.
Официантка приносит заказ.
Марго. И какова она, эта мадам, старая?    
Орест. Ничего, мадам Исида милая женщина.
Марго. Деньги дала, это хорошо. И что ты собираешься делать с ними?
Орест. Тебе подарю, дорогая!
Марго. Я тебе всё прощаю! 
Орест. В чем же я виноват?
Марго. Как говорится, был бы любовник, а вина всегда найдётся.
Орест. Знаем-знаем! Тот, кто ближе тебе, тот и виноват.
Марго. Зато ты никогда не чувствуешь себя виноватым.
Орест. Ты меня отпустишь на банкет?
Марго, прищурив глаза, машет указательным пальчиком.
Марго. А ведь здесь что-то не чисто, ах, не чисто!

Владивосток. Июнь. Банкетный зал на корабле. Ночь.
Мельтешат, мигают разноцветные огни, гремит музыка. Орест отплясывает в толпе, веселящихся туристов. Мадам Исида сидит на диване за столиком в углу, наблюдает за Орестом.

Владивосток. Июнь. Спортивная гавань. Ночь.
Яхты на приколе вздыхают во сне, свет фонарей разливается в заливе яичным жёлтком.
Орест спускается к морю, раздевается, оставив одежду на песке, пересиливая озноб, входит в тёмную прохладную воду. Он плывёт далеко, без передышки, кролем.

Владивосток. Июнь. Спортивная гавань. Бухта. Ночь.
Орест ложится на спину. Небо беззвездно, сквозь тучи тускло просвечивает луна. Из бухты открывается вид набережной: железные кабинки для переодевания, пустой фонтан, деревья, лестница, фонари, стадион. Наверху, на сопке, словно стая НЛО, синие огни кинотеатра «Океан».
По лестнице от кинотеатра спускаются люди, силуэты двух девушек и одного рослого парня. Они шумят, хохочут. Добравшись до берега, все быстро скидывают с себя одежду до последней нитки и бегут в море, размахивая руками, брызгая водой, громко смеясь. 
Одна девушка убегает от парня вдоль берега.
Орест возвращается неторопливо, с наслаждением.

Владивосток. Июнь. Спортивная гавань. Ночь.
На берегу к Оресту подходит девушка, высокая, худенькая, завёрнутая в махровое полотенце.
Девушка. Я думаю, чья это одежда, вроде бы никого нет.
Орест. Это моя одежда.
Девушка. Не холодно?
Желтушный, болезненный свет фонаря освещает ее наивное лицо. Девушка слегка пьяна.
Орест. Да так себе.
На другом конце пляжа слышится смех - гортанный мужской и визгливый женский. Два блеклых силуэта врываются в море и вскоре замирают, слившись в объятиях. Всё стихает. Только совершенно потусторонне и одиноко где-то в темноте кричит чайка.
Девушка. Это мои друзья. У моей подружки день рождения сегодня, вот мы тут празднуем...
Орест. А где твой парень?
Девушка. А нет его! Он ушёл. Или никогда не было... Ха-ха… 
Она поворачивается в сторону моря туда, откуда доносятся ритмичные вздохи и всплески.
Девушка. Кажется, они занялись любовью. Вот безумные! Им теперь не до меня...
Орест. А ты не хочешь со мной?..
Глаза девушки блестят. Она берет Ореста за руку.
Девушка. Меня Люсей зовут.
Орест. Люсей, значит. А меня Орестом.
Сполоснув в море ноги, он натягивает брюки, сует ноги в сандалии.
Орест. Пойдем?

Владивосток. Июнь. Двор возле дома Ореста. Ночь.
Они входят в темную арку.
Орест. Осторожно, здесь лужа!
Орест ведет девушку за руку, перешагивает через лужу по кирпичам. Люся оступается.
Девушка. Ой!
Она крепко обхватывает его за шею. Орест подхватывает её на руки.

Владивосток. Июнь. Квартира Марго. Ночь.
В комнате темно. Марго сидит в кресле, закутавшись в вязаную шаль. За окном слышится лай - гав, гав, гав...
Марго подскакивает, подбегает к окну, выглядывает, там темно: на ночной фонарь с сорочьим гнездом на углу тюрьмы слетаются словно снег, ночные бабочки.
В голове не переставало громко тикать.
Марго достает из шкафчика таблетку цитрамона, запивает ее кефиром из холодильника, ложится в постель, заматывается в одеяло с головой.

Владивосток. Июнь. Мансарда Ореста. Ночь.
Всё время пока Орест и Люся занимаются любовью, она шепчет одно и тоже.
Девушка. Я хочу быть женщиной, я хочу быть твоей женщиной! Люби меня, люби меня!

Владивосток. Июнь. Двор возле дома Ореста. День.
Марго проходит арку. Во дворе стоит общественный туалет, невыносимо пахнет хлоркой. Марго морщится, перешагивает через лужу, входит в подъезд. Разбитые двери висят на одной петле.

Владивосток. Июнь. Дом Ореста. День.
Марго поднимается по крутой, истёртой посередине деревянной лестнице.
Потом еще один лестничный пролёт, дверь, тяжёлый, старческий скрип железа, коридор, куда теперь - налево или направо? - а, вот и дверь с театральной афишей Рижского театра русской драмы.
Марго тянет дверь на себя, не поддаётся, толкает вперёд - легко.   

Владивосток. Июнь. Мансарда Ореста. День.
Пробираясь мимо какой-то антикварной рухляди, Марго проникает в захламленную мансарду: скошенный, низкий потолок, мольберт, картины.
Марго. Какой бардак!
Деревянные нары, книжные полки. На постели в нише лежит растрёпанная девица, обхватив за талию мужчину, спящего под простынёй лицом к стене.
В глазах Марго все темнеет и плывет.
Она выскакивает из комнаты, из мансарды. Грохот падающих вещей сопровождает ее бегство.

Владивосток. Июнь. Дом Ореста. День.
Марго почти скатывается с крутой лестницы, с трудом удерживаясь за шаткие перила. Ломает каблук.

Владивосток. Июнь. Двор возле дома Ореста. День.
Марго выскакивает из подъезда в зловонный двор, застывает, ослепленная солнечным светом.
Марго стоит, закрыв ладонью глаза. Постепенно приходит в себя.
Тополиный пух кружит в воздухе, толстым слоем покрывает двор, зеленоватую лужу, из которой дворняга лакает растаявшее, вытекшее из обёртки мороженое. 

Владивосток. Июнь. Квартира Марго. Вечер.
Орест вяло оправдывается. 
Орест. Ну, это был не я, с чего ты взяла. Это мой приятель. Ему нужно же водить куда-то девушек, правда? Не домой же к родителям? Я разрешаю ему ночевать в мастерской иногда. 
Орест смотрит на неё честными, преданными глазами.
Марго не знает: был ли это Орест или кто-то другой.
Марго читает дневник дочери Сугавара-но Такасуэ, вдруг резко захлопывает книгу.
Орест вздрагивает.
Из глаз Марго текут слезы. Орест обнимает ее, слизывает слезы шершавым языком.
Орест. Что расстроило наши ясные глазки?
Марго раскрывает книгу и читает.
Марго. «…В то время собою я не была хороша, но думала, что повзрослею и расцвету небывалою красотой, и у меня непременно будут длинные-длинные волосы…» Это же про меня! Я тоже могла бы так написать в своем дневнике!
Марго плачет.
Орест. Что же ты плачешь? У тебя длинные волосы...

Владивосток. Июнь. Кинотеатр «Иллюзион». Вечер.
Моника Витти - Джулиана - «Красная пустыня» - Антониони.
Марго сидит в полутемном зале и смотрит старый фильм.
На экране идет прощальная сцена в порту: Джулиана провожает Коррадо в Буэнос-Айрес.
Звучит прощальный диалог Джулианы и Коррадо.
Джулиана. А ты бы смог меня съесть?
Коррадо. Смог бы, если бы любил.
Марго сжимает руки коленями.

Владивосток. Июнь. Квартира Марго. Вечер.
Орест неприкаянно бродит по квартире, не зная, чем себя занять, жонглирует яблоками, перекладывает листы рукописи из одной папки в другую, сидит на подоконнике, отрешенно глядя на заходящее солнце.
С виниловой пластинки поет Вертинский:
Я сегодня смеюсь над собой,
Мне так хочется счастья и ласки,
Мне так хочется глупенькой сказки,
Детской сказки наивной, смешной...
Я устал от белил и румян,
И от вечной трагической маски.
Я хочу хоть немножечко ласки,
Чтоб забыть этот дикий обман...
Я сегодня смеюсь над собой,
Мне так хочется счастья и ласки,
Мне так хочется глупенькой сказки,
Детской сказки про сон золотой...
Орест наливает полную ванну и погружается в воду до самого подбородка, чтобы немного расслабиться, закрывает глаза.

Владивосток. Июнь. Троллейбус. Ночь.
Марго едет в почти пустом троллейбусе со Второй Речки. На заднем сиденье возятся два джинсовых юнца; один сидит у другого на коленях, они целуются, не обращая ни на кого внимания. Марго взволнованно рассматривает их отражение в темном окне.
Юная пара влюблённых выходит у картинной галереи.

Владивосток. Июнь. Квартира Марго. Ночь.
Марго приходит поздно.
Орест спит. Она ныряет к нему под одеяло и прижимается чреслами. Орест просыпается.
Орест. Это ты? Где ты была?
Марго. Завтра мы поедем на Рейнеке. У нас там дом. Проведем отпуск на острове, целый месяц.
Орест. Ух ты, у тебя есть дом на острове? Едем немедленно!
Охваченный щенячьим энтузиазмом, Орест подскакивает на кровати. Его глаза, как у подростка, горят сумасшедшими искорками.
Марго. Спи, спи... Вот придёт весна, зацветут подснежники, потом вишни, отцветут сливы, и вновь зацветёт черёмуха, мы поедем ухаживать за садом...
Марго пощипывает на его груди реденькие волоски, теребит большим пальцем тёмный сосок, покрывшийся пупырышками. 

Владивосток. Июль. Бухта Золотой Рог. Катер. Утро.
Марго и Орест стоят на носу катера, идущего вдоль бухты, смотрят на проплывающий мимо город, на корабли на приколе, ветер развевает их волосы.
Марго. Я люблю старые корабли, они как я...
Неподалеку стоит парнишка лет пятнадцати в шортах, прислонившись к борту и подкидывая в воздух куски хлеба. Ветер прилепил его футболку к телу, выделяя развитые плечи и грудь. Прожорливые чайки, теряя благородство, выхватывают корм из клювов друг у друга. Паренек, несколько раз оборачивается в сторону Ореста, словно пытаясь вспомнить, где он его мог видеть.
Марго слышит часть разговора двух женщин, прошедших неподалеку.
Женщина. ...Я и в страшном сне подумать не могла, что он влюбится в какую-то бабу, которая годится ему в матери! А он говорит, что Анна, видите ли, ему богом дана, и ничего слышать не хочет, собрался жениться. Как мне людям в глаза теперь смотреть?! Честное слово лучше бы я померла до свадьбы, иначе прямо в церкви...
Марго, проводив их взглядом, поворачивается к Оресту и смотрит на него с лукавством и гордостью. Его губы обветрились и высохли, над верхней губой и на подбородке пробивается реденькая трехдневная щетина. Марго протягивает руку к подбородку. Орест растягивает губы в улыбке, и в этот момент щелкает затвор фотоаппарата.
Орест. Вон, глянь на этого паренька с хлебом. Я его видел в Спортивной гавани, он прыгал с вышки. Отличный торс, похоже, он занимается греблей. Надо будет его в академию порекомендовать, а то они меня замучат совсем.
Марго согласно кивает, совсем его не слушая, заводит кинокамеру и начинает снимать удаляющийся город, пенную борозду за катером, над которой кружатся чайки. В кадр попадает лицо Ореста, он смотрит не в камеру, а как бы сквозь неё. За его спиной прислонился к борту, согнув ногу в колене, паренёк, оборачивающийся на голос.
Мужской голос. Феликс, послушай, кончай хлеб травить!
Феликс отходит от борта катера и, покачиваясь, идет к группе ребят в военных кепках, сидящих на рюкзаках. Они курят, смеются. Один паренёк что-то рассказывает, размахивая уздечкой.
Марго. Будешь яблоко? 
Орест. Буду!
Они грызут одно на двоих яблоко, уставившись на море. По левому борту проходят острова, окутанные туманом.
Марго. Ты знаешь, на одном из этих островов в восьмом веке стоял один из портов бохайского царства, оно просуществовало три столетия, от высокой культуры ничего не осталось. Тайтэй, поэт, ученый… кое-какие стихи должны были бы сохраниться в Японии, ведь он участвовал в поэтических турнирах...
Орест. Хоть имя сохранилось…
Марго. Если ты решишь уйти от меня, скажи, хорошо? 
Орест. Разумеется.
Орест надкусывает яблоко, даже не обратив внимания на неожиданную смену темы разговора. И вдруг вытягивает руку и вопит как ребёнок.
Орест. Смотри, рыба купается, выныривает из волн!
У Марго портится настроение. Она готова разрыдаться.

Залив Петра Великого. Июль. Катер. Утро.
Из тумана показывается остров Рейнеке.
Катер подходит к причалу.

Остров Рейнеке. Июль. День.
От причала Марго и Орест идут неспешным шагом через сопку лесной тропинкой.
Дачный двухэтажный дом стоит метрах в пятнадцати от берега уютной бухты, на отшибе. Над домом со склона отлогой сопки нависают деревья - широколиственные дубы, огромная липа с отцветшими кистями, берёзы, нежный амурский бархат.
К полудню туман рассеялся, Марго повеселела.
Противоположный берег так близко, кажется рукой подать. Видны очертания побережья, скалы, песчаная коса, палатки на холмах, парусник, отдыхающие.
Орест прикидывает на глаз расстояние.
Орест. Я, пожалуй, могу запросто переплыть этот пролив туда и обратно.
Марго (поет, подражая Вертинскому). Море улыбалось глубиной души...
Орест, не долго думая, со щенячьим восторгом кидается к воде, разбрасывая позади себя одежду.
Марго настраивает кинокамеру.
Кинокамера стрекочет, словно кузнечик. Орест выходит из моря, слегка теряя равновесие; его волосы рассыпаются мокрыми прядями по плечам. Улыбка во весь рот. За его спиной солнце: он как будто идёт в море по солнечной дорожке.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. День.
Железная калитка заперта на крючок изнутри. Марго привстает на цыпочки, протягивает руку и, откинув крючок, отворяет калитку.

Остров Рейнеке. Июль. День.
Орест ложится на горячие камни, откуда ему виден разговор Марго с работниками - Машей и Борей, супружеской бездетной парой из деревни, и доносятся обрывки фраз.
Марго. ...И что-то я не вижу Флобера...
Маша. ...Пропал куда-то...
Боря. Не переживай, хозяйка, найдется...
Она дает им деньги, машет рукой в сторону бани.
Солнце припекало тело, даже пятки.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. День.
Марго сидит на скамье под яблоней, которая растёт в самом центре круглого столика, выкрашенного синей краской.
Орест выходит из-за кустов шиповника, обвязанный полотенцем, садится рядом с Марго. Со стороны дома он улавливает тонкие, как паутинка, звуки: дзинь, син, ко, кин, дзинь...
Орест. Что это за звуки такие раздаются?
Марго. А, это китайские колокольчики, они висят на карнизе дома, подарок из Японии.
Орест разочарован.
Орест. А я думал, что это у меня в голове музыка блаженства звучит.
Марго. Поющий ветер.
Орест. Такая жара, я просто умираю от жажды.
Марго. Там за оградой есть родник. Надо немного пройти вдоль берега. Туда.
Марго лениво машет рукой в сторону. Орест берет стакан со столика и уходит. Марго провожает его взглядом. Вздохнув, она, опершись руками за спиной, запрокидывает голову.
Марго. Хорошо здесь, тихо, никто не шастает, никто не подглядывает, действительно, хоть нагишом ходи...

Остров Рейнеке. Июль. День.
Орест внимательно, как рисовальщик, рассматривает богомола в кустах шиповника. Ломает несколько молодых веток с цветами.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. День.
Шорох гальки отвлекает Марго от мыслей, она открывает глаза.
Приближается Орест с запотевшим стаканом воды. В прозрачной воде преломляется солнце, рассеивая лучи на животе. Марго любуется игрой света на смуглой коже, цветами шиповника, из веток которого Орест сделал себе венок.
Орест молча предлагает выпить. Марго протягивает руку, с Ореста спадает полотенце, обнажая его чресла. Марго испуганно оглядывается по сторонам. Из стакана выплёскивается вода на её лицо. Марго ахает:
Марго. Какая ледяная!
Орест смеется. Марго, схватив полотенце, быстро прикрывает его срам, и только потом краем вытирает своё лицо. 
Орест. Я есть хочу, моя стыдливая леди.
Марго. Да, садовник мой, ужинать будем у моря, и волны будут лизать наши пятки.
Орест. Тогда я пойду погуляю.
Орест натягивает шорты и, прихватив с собой кинокамеру, уходит обследовать побережье.
Марго. Осторожно, не разбей!
Орест. Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа! 

Остров Рейнеке. Июль. День.
Взгляд Ореста привлекает лодка на берегу, а также скальная гряда, выступающая из воды. Орест заводит механизм камеры.
Из-за скалы выходит человек, пытается столкнуть лодку в море.
Орест направляется к лодке. Владельцем ее оказывается его недавний попутчик – парнишка с катера. В лодке лежат маска и ласты, острога, зелёная сетка для улова, вроде авоськи, а также вёсла. На берегу валяется куча чёрных длинноватых раковин мидий, напоминающих гигантскую шелуху семян подсолнечника.
Орест. Привет!
Феликс. Привет.
Орест. Я – Орест. Мы будем жить в том доме под сопкой.
Феликс. А я под лодкой.
Орест рассмеялся.
Орест. Это твоя лодка?
Феликс. Как бы...
Орест. А давай смотаемся туда, на середину бухты. Я хочу снять панораму побережья. Возьмешь меня?
Феликс. Тогда толкай.
Вдвоем взявшись за лодку, они сталкивают её в море.
Феликс. Меня Феликс зовут. У меня бабка в поселке. Это ее лодка. Мы здесь мидий ловим и трепангов, еще морских ежей.
Орест. С бабкой ныряешь?
Феликс. Я ныряю, она гребет...
Орест. Давай я буду грести. Вместо бабки.

Остров Рейнеке. Июль. Лагуна. Лодка. День.
Они отплывают подальше от берега. Вода в лагуне прозрачна, видны морские звезды, колючие ежи на камнях. Феликс скидывает с себя одежду, остается в одних синих трусах. Натягивает ласты и маску.
Феликс. Здесь немного дальше от обычного места. Поснимаешь, подойдем ближе к берегу.
Паренек, глубоко вздохнув, ныряет с лодки.
Орест снимает круги на воде, скалы, чайку, побережье, дом, скрывающийся в листве деревьев. Во дворе дома появляется крохотная Марго и отправляется вдоль сопки, примыкающей к берегу.   

Остров Рейнеке. Июль. День.
Марго идет вдоль берега. Она в легком летнем платье – простеньком, ситцевом, белом в желтый горошек, на бретельках.
В левой руке с колечком на пальце Марго держит целое яблоко для Ореста, а в правой - надкушенное, для себя.
Оса, увлечённая ароматом яблока, с надкуса заползает между пальцев.
Марго вскрикивает и роняет яблоко. Она наклоняется, чтобы подобрать его с песка, замечает выползшего на берег крабика, греющегося на солнце. У него только одна клешня, и этой клешнёй он потирает себе панцирь. 
Марго. Что, утешаешь себя, да?
Вдали на волнах покачивается лодка, залитая потоком лучей.
Нога Марго в бежевой тупоносой туфельке без каблука ступает на поляну, а подол платья цепляется за куст шиповника.
Пока Марго отцепляет платье, мимо неё проходят, шурша камнями, ловцы трепангов. Она провожает их подозрительным взглядом.
На поляне в пепелище костра, огороженном валунами среди буйно зеленеющего клевера, роются сороки. Марго садится на скамью, чтобы вытряхнуть из туфли камешек. Немного погрустив и сделав глубокий вдох, она поднимается, оправляет подол платья. Яблоки забывает на скамье.

Дом на острове Рейнеке. Июль. День.
Марго поднимается на второй этаж в комнату с большим зашторенным тюлевой занавеской окном, выходящим на море, подходит к трюмо, разглядывает себя в зеркале. 
Марго. Да, щёчки и носик подрумянились.
Марго знобит, она ложится на кровать и мгновенно засыпает.

Остров Рейнеке. Июль. День.
Марго сидит в море на большом валуне и расчёсывает длинные волосы черепаховым гребнем; мимо, с берега в море, проходят юные девушки, их белокурые длинные волосы собраны в пучок.
Первая девушка. Мы идём чесать морскую траву.
Вторая девушка. Бери свою канзу.
Первая девушка. Бери свою лодку.
Вторая девушка. Идем вместе с нами.
Первая девушка. Идем вместе с нами.
Девушки скрываются под водой, их волосы, собранные в пучок, развязываются и тяжело колышутся в воде, словно морская трава.

Дом на острове Рейнеке. Июль. Вечер.
Марго открывает глаза: потолок в трещинах, жёлтая люстра похожа на цветочную вазу, висящую кверху дном. На старых настенных часах с гирями стрелки остановились без трёх минут вечности, цифры давно отвалились.
Марго подходит к окну, отодвигает занавеску. За окном сидит приблудившаяся кошка. Кошка разглядывает Марго из-за стекла. Марго манит кошку, но та не реагирует на ее кис-кисы, поворачивается к Марго полосатой спиной.
Марго обижается на кошку и фыркает.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. Вечер.
Марго выходит из дома и направляется к скамейке, где забыла два яблока.
Какой-то человек проходит через их территорию.
На скамейке вместо яблок лежат два огрызка, по ним ползают муравьи.
На поляне появляется Орест. Радостно улыбаясь, он подходит к Марго и вытягивает вперёд руку с уловом трепангов в садке.
Марго ужасается.
Марго. Да ты сгорел!
Марго прикасается рукой к его груди. На коже остается белый отпечаток её ладони.
Марго. Я буду тебя лечить деревенской сметаной. А пока иди в баню, ополоснись пресной водой, только не горячей!
Орест отдает Марго садок с трепангами.

Дом на острове Рейнеке. Июль. Вечер.
Марго достает из холодильника банку сметаны. Приходит Орест, на ходу обтираясь полотенцем.
Марго деревянной ложкой извлекает сметану из банки, плюхает на плечи Оресту и медленно размазывает по всей спине. Её руки скользят по плечам и спине Ореста, по его трицепсам и бицепсам.
Марго. Встань на табуретку.
Орест взбирается на табурет. Марго старательно намазывает сметаной его грудь, живот, ноги. Орест крутится на табуретке. Мурлыча и урча, облизывает её руки, слизывает сметану со своих плеч.
Марго. Вот ужака под вилами! На!
Марго дает Оресту полную ложку сметаны.
Марго отходит в сторону, чтобы полюбоваться своим изваянием.
Марго. Ну вот, теперь ты как гипсовая статуя! Этот шедевр необходимо запечатлеть на фотопленку!
Марго фотографирует.
Орест изображает греко-римские «приапистые» изваяния.
Возбужденный Орест страстно срывает с Марго платье, на пол сыпятся пуговицы.
Марго. Здесь кто-то есть, кто-то есть, тише!
Её страх и опасность ещё больше возбуждают Ореста. Его секс становится шумным, стремительным и разрушительным. Вот со стола на пол уже падает посуда, разбивается банка с остатками сметаны, падает туесок и катится под стол, рассыпая соль.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. Вечер.
Вечернее солнце заливает дом янтарным светом. На крыльце лежит пропавшая собака - сенбернар по кличке Флобер. Марго и Орест, утомленные, выходят наружу.
Марго. Ну, что, бесстыдник, нагулялся? Разлёгся прямо на дороге, отойди в сторону!
Флобер их обнюхивает, признает Марго, а на Ореста рычит.
Марго. И чего ты ворчишь, старый? Это свой, это Орест.
Пока собирают ужин, накрывают на стол во дворе, Флобер, виляя хвостом, трусит туда сюда следом за Марго.
Марго и Орест проводят вечер за бутылкой красного вина.
Опьяневшее солнце, покачиваясь, погружается в утомленную лагуну.
Сумерки сгущаются.
Марго. Сороки уже сложили крылья...
Орест. Ну что ж, пойдём спать, в постельку, баиньки, моя пастушка. Про каких это ты сорок говоришь?
Марго. Это метафора Млечного Пути.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. Ночь.
Перед домом горит голая одинокая лампочка.
Голос Марго. Я бы сказала, что здесь царит какая-то хайдеггеровская философия запустения...

Дом на острове Рейнеке. Июль. Ночь.
Марго лежит в постели.
Орест листает книгу «История Бохайского царства». Поставив книгу на полку, приподнимается на цыпочках. На самой верхней полке под слоем пыли скучает амулет: что-то вроде монетки с квадратным отверстием и четырьмя египетскими пиктограммами по краям: Апис, Анубис, Кху, Богомол. Орест вертит его в руках.
Орест. Это что такое?
Марго. Покажи.
Орест бросает медальон Марго.
Марго. Я же говорила тебе, что в восьмом веке неподалеку был один из портов бохайского царства. Это настоящая египетская монета. Положи на место.
Орест достает с полки брошюрку в мягкой обложке, раскрывает на середине.
Орест. Гейша - это не проститутка, как вы, наверное, думаете, а женщина, которая владеет многими искусствами, чтобы развлекать мужчин. К числу искусств относятся: игра на сямисэн, умение слагать стихи, исполнение нагаута, игра в шашки «го» и поэтические карточные игры «хякуниниссю», а также каллиграфия. Этимология слова такова: «гей» - «искусство», «ша» - «человек». Как видим, институт гейш…
Гаснет свет.
Марго. Полночь. В посёлке отключают генератор, и тьма поглощает остров...
Орест. Я ведь так и думал, что гейши - это девушки из доходного дома. Вот что значит иметь университетское образование.
Орест, громко положив книжку на пол мимо стола и уронив стул с одеждой, падает на кровать. Громко зевает и чмокает Марго в щеку.
Орест. Спи, моя радость! 
Марго. Спи, мой парус, усни!
Громко топая, в дом забегают ежиха с ежатами к молоку, налитому в блюдце для кошки.

Дом на острове Рейнеке. Июль. Утро.
Орест просыпается первым.
Несколько минут он нежится в постели, пытаясь удержаться в сновидении. Потом он обнимает Марго за талию и, придвинув к себе, шепчет ей на ушко.
Орест. Куда ж нам плыть? 
Его мускулистые руки ласкают Марго, заползают в ее потайные места. Он проникает в ее лагуну.
Марго. Я сплю еще, милый, я сплю, сплю...
Орест. Тише, тише, тише! Ну, ещё! Так, так, так! О, хорошо, спи, спи, моя сладкая! Я баюкаю тебя, мой кораблик бумажный, мой фантик! Мой парус наполнен ветрами, о, как скрипят мачты, о, снасти вразнос, держись за меня крепче, я тебя спасаю! Тримунтаны, грэго, ливанты, пунентии, маистры, гарбии, острии...
Шторм на кровати кончается быстро.
Марго открывает глаза.
Марго. Что это было?
Орест. Что, что! Мадам, вы пролетели станцию, пора выходить.
Орест выходит из нее.
Марго. Ты уже уходишь? Побудь рядом еще минуточку.
Орест целует её в губы.
Орест. У меня сейчас лопнет мочевой пузырь. Я побежал!
Марго. Ну, беги!

Остров Рейнеке. Июль. Утро.
Орест бежит к берегу, вскакивает на большой валун, где вчера Марго изображала русалку. Флобер тяжелыми прыжками скачет следом. Орест бросается в море, шумом и фырканьем нарушая безмятежность пейзажа. Флобер остается сидеть на камне, вытянув шею, ищет Ореста среди волн.

Дом на острове Рейнеке. Июль. Утро.
Марго лежит в постели и улыбается. Она передвигается на половину Ореста, вдыхая его запах.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. День.
Марго выходит на крыльцо, потягивается на носках, принимая весь мир в свои объятия. Нежная мелодия японских колокольчиков переливается в такт с мерцающими бликами на волнах лагуны.
Из-за кустов шиповника появляется Орест, как всегда нагишом, держит за крылья птицу.
Марго. Что это?
Орест. Чайка.
Марго. Где ты взял её?
Орест вытягивает руки, расправляя птице крылья.
Марго. Она же мертвая!
Орест. Да, мертвая. Я нашёл на берегу.
Марго. Какая гадость! Брось немедленно!
Вдруг отвращение Марго меняется на милосердие.
Марго. Её надо бы похоронить.
Орест, положив птицу на траву, уходит в дом одеваться. Флобер обнюхивает мёртвую чайку, ложится рядом.
Марго приносит из сарая лопату, Орест заматывает мёртвую птицу в кусок старого холста.
По узкой тропинке, вьющейся между дубами, берёзами и старыми липами, они поднимаются на вершину, откуда открывается сквозь ветви морская равнина в дымке.
Марго. Сколько красивых цветов!
Орест. Ага.
Выбирают место под кустом леспедецы. Орест принимает траурный вид, вырыв неглубокую могилку в каменистой земле, опускает в нее сверток, вздыхает. 
Орест. Давай загадаем желание.
Немного молчат, загадывают желания.
Орест. Итак, заложено кладбище домашних животных. 
Умиротворённые, они возвращаются домой той же тропинкой. На волосатые ноги Ореста налипают колючки репейника, он приостанавливается и ладошкой смахивает их с голени. По дороге Марго собирает букет полевых цветов - фиолетовые гвоздики, красные лилии, оранжевые жарки, кровохлёбки, аденофоры.
Марго. М-м-м, как пахнет!
Орест тычется носом в букет, пачкаясь пыльцой оранжевых лилий. 
Орест. Этот букет состоит из твоих запахов. Я вдыхал его всё утро.
Марго молчит, загадочно спрятав свою улыбку в цветах. Орест идет позади, держа на плече лопату. 
Море находится на уровне их глаз, поверх зелёных крон деревьев кочуют разноцветные парусники, которые то собираются вместе, словно цветы в букете, то разлетаются в разные стороны по всей акватории залива Петра Великого.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. День.
Во дворе хозяйничают Маша и Борис, слегка выпившие. У Маши под глазом красуется синяк.
Марго. Наш Боря, когда пьяный, буянит и читает стихи, собственноручно сочинённые, между прочим…
Орест. Между чем?
Марго. Не осли!
Проходят туристы. Слышится обрывок их разговора.
Голос туриста. А она как кинется на меня и давай целовать…
Марго ставит букет в кувшин с водой.
Марго. Пора завтракать.
Орест. А заодно и обедать. Я изрядно проголодался, солнце мое! Не устроить ли нам пикничок на берегу?
Марго и Орест устраиваются на каменистом берегу: вынимают из корзины бутылку грузинского вина, бокалы из богемского стекла, округлые, на толстой ножке; нарезанные фрукты, салат из кукумарии, отварной кальмар, мелко нашинкованный с репчатым луком, под сметаной; папоротник с мясом, солёные грузди, свежие огурчики из огорода; на десерт - лесную малину, на которую со всего берега слетаются осы.    
Пируют молча, изредка уговаривая друг друга отведать то того, то сего; кормят друг друга с рук.
Из-за скал выходит Феликс, увидев Ореста и Марго, подходит к ним.
Феликс. А, вовремя, к столу!
Орест. Привет!
Марго. Присоединяйся!
Феликс присаживается «к столу». Орест протягивает ему свой бокал.
Орест. Выпьешь вина?
Феликс. Нет. Спасибо. Я не пью.
Орест. Ну и зря.
Марго любуется морем сквозь бокал, в котором плещутся солнечные кровавые лучи.
Багровые волны с разбега бросаются на острые скалы и разбиваются вдребезги.
Голос Марго. Мысль - это просто чьё-то эхо, или эхо от лопнувшего мыльного пузыря, а ведь бывает мысль, которая охватывает всё разом - и бах!..
Марго не замечает, что осталась на берегу одна.

Дом на острове Рейнеке. Июль. Вечер.
Орест поднимается на второй этаж, подходит к проигрывателю, включает. На проигрывателе лежит конверт от пластинки.
Нежный девичий голос японской певицы Mako Ishino приветствует Ореста и, прежде чем начать петь, предлагает послушать трогательный стишок о весне.
Орест снимает иглу с диска. Перелистывает стопку старых виниловых пластинок, достает двойной альбом: «ZDZISLAWA SOSNICKA – Odcienie Samotnosci».

Дом на острове Рейнеке. Июль. Вечер. Мультипликат. Трюк.
Орест внимательно рассматривает конверт–раскладушку. На обложке изображена спящая женщина. Смятая подушка вокруг ее головы вздымается холмами, покрытыми порыжевшей травой. Большая собака сидит возле дорожного указателя к воротам в конце дороги в неизвестность. Тяжелые тучи уносятся к воротам. Туда же стремятся две белые летящие птицы. На внутреннем развороте, на металлической кровати перед обшарпанной стеной с отбившейся штукатуркой, повернувшись спиной к зрителям, лежит паренек в синих джинсах и голубой курточке.
Игла скользит по чёрной поверхности пластинки, извлекая из виниловых бороздок мелодию песни: «Nie czekaj mnie w Argentynie...» 

Остров Рейнеке. Июль. Вечер. Трюк.
Марго слушает, доносящуюся из дома мелодию.
Марго. Мысль - это чёрное на чёрном, чёрное на чёрном, чёрное…
Она срывает камышинку, подходит к тихой воде и пишет трёхстишие в японском стиле.
My way of life
is fallen into the sea -
the yellow leaf.
Надпись какое-то время держится на воде, прежде чем растаять.

Остров Рейнеке. Июль. Утро. Режим.
Флобер плывет в реке, не прилагая сил, воды сами несут его.
Маша и Боря идут вдоль берега. Маша кричит прокуренным голосом, зовет Флобера.
Маша. Флобер, фьють, фьють, айда с нами в лес!
Он и ухом не ведёт, плывет себе и плывет.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. Утро.
Марго ходит по двору и трогает постельное бельё. Орест подходит к ней сзади и задирает платье. Марго шлёпает его.
Марго. Я приехала сюда отдыхать!
Но Орест не отстает, дышит тяжело, жарко, не дает Марго вывернуться из крепких объятий. Срываются на траву недосушенные простыни, и Орест получает от Марго то, чего добивался. Флобер поводит большими глазами, сводит вместе брови, укоризненно вздохнув, отворачивается в сторону моря.

Остров Рейнеке. Июль. Скалы. Утро.
Феликс сидит на большом валуне, мастерит ожерелье из мелких ракушек.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. Утро.
Марго и Орест, утомленные, сидят на крыльце. Слышен прибалтийский говор откуда-то появившихся у железной калитки туристов.
Марго. Прикрой свой стыд!
Орест нагибается за полотенцем, демонстрируя блистательный слалом своей спины. Снежный солнечный свет лавиной обрушивается на Марго, в её глазах темнеет на долю секунды.
Туристы, не задерживаясь, проходят через двор мимо хозяев. Марго смотрит им вслед.
Марго. А ведь какой мог быть конфуз, если б нас застали…
Орест. Они уходили в лес и никогда не возвращались...

Остров Рейнеке. Июль. День.
Орест, Феликс и старый скучный Флобер сидят на большом валуне, смотрят как на горизонте, среди маленьких разноцветных крохотных яхт и серфингов, выставив все свои паруса, фрегат «Паллада» величественно уходит в сторону клонящегося к закату солнца.
Орест. Другим собакам повезло больше, о некоторых пишут биографии, сочиняют стихи, вот, например, такие: «Встретилась мне собака. Смотрел на неё глазами человека. Как она пила у ручья, красивая и ничья…» Видно душевный поэт, потому что чувствует собачью душу...
Феликс. Давай сбросим Флобера в воду, пусть поплавает.
Орест. Ага, так он тебе и дался!
Феликс мутузит Флобера и шлёпает по морде. Наконец Флоберу это надоедает, и он спихивает Феликса с камня в воду, а заодно и Ореста.
Мальчишки фыркают, смеются и, переглянувшись, бросаются к Флоберу. Грузный Флобер не успевает увернуться, они хватают его за лапы, за густую шерсть и стаскивают с камня. С шумом и брызгами сенбернар плюхается в волны.
Флобер, покрутившись между мальчишек, уплывает к берегу.
Марго, Орест и Феликс идут по полю. Поле все в цветах: белые ромашки, желтые и красные лилии, фиолетовые ирисы, огненные желто-оранжевые жарки. Марго срывает только жарки.
Флобер бегает в поле, изредка высовываясь из густой травы, проверяя на месте ли его спутники. Вот он мышь учуял, мелочь, конечно, но приятно погонять полёвку.
Марго плетет венок из жарков и коронует им Ореста. 
Марго. Феликс, глянь, он вылитый египетский мальчик на картине в комнате! Правда, похож? 
Над Флобером порхают две бабочки-желтянки. Флобер щелкает пару раз пастью, промахивается.
Марго идет вдоль берега, следом за ней трусит утомленный солнцем Флобер. Кварцы на камнях слепят глаза Марго. В руках она держит томик Бунина, зажав указательный палец. Вдруг Флобер останавливается и громко лает в сторону моря. Марго оглядывается.
Орест и Феликс сталкивают лодку в море.
Флобер тоже помогает тянуть лодку за канат, он изо всех сил упирается лапами в песок, и вот она подается и легко входит в воду, качается на волнах. Флобер остается на берегу, бегает и лает. Его не взяли. Какая обида! Какое предательство! Он кидается в море и плывет за лодкой, но она уже далеко; лапы устают грести, солёная вода попадает в пасть. Флобер тянет вверх голову, волны хищно набрасываются на его морду, краем глаза он видит берег, горы, облака. Лодка сливается с поверхностью воды. 
Флобер бегает по берегу, видит краба, клацает зубами, а краб машет клешней, чуть-чуть в нос не вцепился, у-у-у, какой!
Марго и Орест лежат нагишом на горячих камнях, отогреваются на солнце. Флобер решил немного пошутить: утащил их одежду и прячет в камнях. Потом, немного поплавав, тихонько подкрадывается к лежебокам и давай трясти мокрой шерстью.
Флобер пробирается сквозь кусты к реке, видит прелестную молодую незнакомку, лакающую из ручья, - тоже жара измучила. Городская – шерсть ухожена, расчесана, ошейник красивый, кожаный, с блестящим металлом. И хорошая, добрая - не отказывает старику в небольшом удовольствии.

Острове Рейнеке. Июль. День. Трюк.
В прибрежной траве, возле заводи, где красуется хрупким изяществом фиолетовый ирис, Флобер находит часы на кожаном ремешке. Мимо снуют муравьи, прыгают кузнечики. Секундная стрелка конвульсивно вздрагивает, пытаясь двигаться вперед, но терпит поражение и неумолимо и стремительно начинает движение вспять, увлекая за собой сперва минутную стрелку, а затем и часовую.

Острове Рейнеке. Июль. День. Трюк.
Флобер бежит к дому, задыхается. Марго стоит на крыльце, радостно приветствует Флобера, машет ему рукой.
Флобер бежит домой берегом моря. Песок и ракушки осыпаются с его шерсти. Дом далеко, Марго на крыльце совсем-совсем маленькая.
Флобер бежит через поле в сторону дома к берегу моря. Дом отсюда виден еле-еле, крохотная точка на склоне сопки, а Марго – ее вообще не видно.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. День.
Марго стоит на крыльце, приложив ладонь козырьком над глазами, смотрит по сторонам.
Марго. Опять Флобер куда-то запропал.

Остров Рейнеке. Июль. День.
Орест эстетично устраивается на камне, представляя себя послеполуденным фавном. 
Флоберу жарко, он жмурится на ярком солнце, потом прячется за большим валуном в тень. Там прохладно и приятно.
Флобер открывает рот, и алый влажный язык выпадает наружу.

Остров Рейнеке. Июль. Утро. Режим. Рапид.
Флобер плывет в реке, не прилагая сил, воды сами несут его.
Маша и Боря идут вдоль берега. Маша кричит прокуренным голосом, зовет Флобера.
Маша. Флобер, фьють, фьють, айда с нами в лес!
Он и ухом не ведёт, плывет себе и плывет.

Остров Рейнеке. Июль. День.
Солнце печет черный шершавый нос, уткнувшийся в густую траву. Флобер истекает слюной, тягучей как сироп. Муха садится ему на нос и тут же улетает. Муравьи шевелят усиками возле лужицы его слюней.
Орест первым наткнулся на мёртвого Флобера.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. День.
Орест возвращается из леса тихий, смурной.

Дом на острове Рейнеке. Июль. День.
Орест стоит в проёме дверей.
Орест. Ты знаешь... а Флобер помер...
Марго потеряла дар речи, раскрывает рот как рыба и не может вымолвить ни слова.
Она ходит по дому, не зная, куда приложить руки, всё время теребит волосы.
Орест. Ну, разве можно убиваться по какой-то собаке! Это ведь только собака. Мы её похороним.
Марго. Не в этом дело! Пусть хоть Будда!
Марго поднимается в мансарду, садится на кровать, видит под стулом трусики Ореста. Она поднимает их с пола, и вдруг слезы брызжут из ее глаз. Марго рыдает, вытирая трусиками слёзы.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. День.
Орест выходит во двор, зевает: скучно-прескучно. Яркое солнце радостно светит сквозь кроны деревьев, словно крупой усыпав бликами весь двор, крыльцо и Ореста.
Орест. Два трупа за два дня.
Он направляется в глубь двора, чтобы найти какую-нибудь мешковину или ещё что-нибудь, подходящее для савана.
Орест вытаскивает из сарайчика старый подгнивший мешок, вытряхивает из него мокриц и сороконожек, разрывает по шву.

Остров Рейнеке. Июль. День.
Орест и Феликс заворачивают в мешковину труп Флобера и несут на сопку. 
Взобравшись на вершину, Орест пальцем указывает место, где рыть могилу.
Лопата Феликса вонзается в каменистый грунт. Потом она переходит в руки Ореста.
Опускают труп в могилу. Орест заваливает могилу, хлопает лопатой по холмику.
Орест. Где обретается личность, наше эго, когда душа отделяется от тела? 
Феликс. Нигде.
Орест. Вне времени? Между сном и смертью? Ни запахов. Ни звуков. Ни желаний. Ни добра. Ни зла. Никто не получает так много от Бога, как тот, кто умер. Вот где зарыта собака... нашего романа.
Феликс. Какого романа?
Орест. Как говорил Новалис, мы все живём в огромном романе - в смысле целого и в смысле частного. Загадка, спрятанная в тайну, которая завёрнута в непостижимость, - вот что такое этот огромный роман, именуемый миром, в котором мы всего лишь божественные закорючки или описки какого-нибудь писца, или кляксы, расползшиеся по папирусу.
Феликс. И кто же автор этого романа? 
Орест. Важно не то, кто автор романа, а то, как прочесть его.
Феликс. То есть, кто читатель? 
Орест. Да найдётся ли такой читатель, который сможет прочесть слова из разных словарей?!
Феликс. Фу, как воняет! По-моему кто-то пукнул.
Орест. Это разлагается Флобер.
Мальчишки кощунственно рассмеялись.
Из-за кустов появляется рыже-белая корова.
Корова. Му! 
Вытянув шею, корова ковыляет вниз по тропинке, шлёпая себя по бокам хвостом.
Орест. «Му» - по-японски значит «ничто», вот! 

Остров Рейнеке. Июль. Дача. День.
Марго выходит из флигеля, направляется к берегу, держа в руках трусики Ореста.

Остров Рейнеке. Июль. День.
В бухте стоит штиль. Рыбаки ловят рыбу, местные мальчишки ныряют со скал, их весёлые голоса доносятся издалека.
Марго идет по берегу, доходит до большого валуна, на котором лежит ничком какой-то подросток. Марго подходит к пареньку, касается его красного плеча.    
Марго. Господи, ты весь сгорел дотла, мальчик!
Паренёк поднимает голову, и, взглянув на Марго, садится на камень.
Марго обнимает паренька за плечи.
Марго. Это я, Марго, слышишь?.. Ты перегрелся, пойдём, я дам тебе аспирина, идем в баню, нужно остудить тело холодной водой, там есть в бадье, Борис натаскал. Что ты, давай, ты еле держишься на ногах…

Остров Рейнеке. Июль. Баня. День.
Марго поливает паренька холодной родниковой водой. Он фыркает, как сенбернар, трясёт косматой головой, брызги летят во все стороны, на платье Марго. Она вытирает его махровым розовым полотенцем: плечи, руки, подмышки, спину, живот, ноги, даже пятки.
Марго. Всё на месте, все члены, всё собрано в целости и сохранности. Ты владелец своего тела, и все мысли должны быть в порядке! Сердечко тук-тук, ну-ка, переодевайся, не надо стесняться. Вот тебе трусики сухие, молодец, переступай через них, ну, запутался, да ты дрожишь весь, как трясогузка. Ах, твоя гузочка! Идём в комнату, в прохладную комнату, выпьешь аспирин, у тебя температура…

Дом на острове Рейнеке. Июль. Вечер.
На веранде хлопает дверь. На пороге появляется Феликс. Орест подходит к нему, говорит вполголоса.
Орест. Беда с Марго. Она, кажется, помешалась от горя. Привела какого-то паренька и укладывает его в постель спать... Как легко можно потерять разум! Катастрофа!
Марго ходит взад вперед около постели, на которой лежит незнакомый паренек. Орест берет её под руку и выводит из комнаты, помогая подняться на второй этаж. Марго покорно с блаженной улыбкой ложится на кровать.

Остров Рейнеке. Июль. Вечер.
Феликс возвращается в посёлок. Орест провожает его до развилки дороги.
Феликс. Люблю этот остров. Рейнеке, Рейнеке, Рейнеке...
Орест. Правильнее было бы говорить «Райнеке».
Феликс. Райнеке? Остров Райнеке. Тоже красиво. А почему?
Орест. Это от немецкого слова «rhein» – «чистый». Fliesst mein stiller Rhein... Кстати, я недавно вычитал в одной маргошиной книге, что в Питере до революции был театр, тоже - «Рейнеке». В фойе этого театра Михаил Кузмин получил жгучую пощёчину от какого-то корнета. Такие там бушевали страсти.
Феликс. А Кузьмин это кто?
Орест. Поэт. Стихи писал. Из-за него стрелялись офицеры русской армии.
Феликс. Да ну. Из-за стихов?
Орест. Насмерть. Так что наш остров в некотором смысле заповедник декаданса.
Орест (поет, подражая Вертинскому). Матросы мне пели про остров,
Где растет голубой тюльпан.
Он большим отличается ростом,
Он огромный и злой великан.
А я пил горькое пиво,
Улыбаясь глубиной души.
Так редко поют красиво
В нашей земной глуши...
Феликс достает из кармана бусы из мелких ракушек и надевает Оресту на шею.

Остров Рейнеке. Июль. Сушильня. Вечер.
Тяжелые буро-зеленые листья ламинарии свисают вниз словно портьеры, медленно колышутся, словно волны. Марго идет сквозь них, раздвигая траву руками. Впереди, в просветах портьер-ламинарий, мелькает пятнистая мохнатая спина Флобера. Марго кажется, что сбоку и позади нее кто-то прячется среди травы и наблюдает ней. Наконец впереди виден выход.

Остров Рейнеке. Июль. Вечер.
Марго бредет в ромашковом поле, собирая цветы. Флобер бежит впереди, заливаясь лаем, но Марго его не слышит. Налетает ветер, и все ромашки склоняются в ее сторону. Мрачной тучей вспархивает стая черных махаонов.
Мужской голос. Который час?
Марго смотрит на наручные часы на кожаном ремешке, но на циферблате нет стрелок. Она поднимает голову.

Владивосток. Июль. Железнодорожный перрон. Вечер. 
Марго стоит на перроне, на нее идет поток людей.
Марго остается одна на опустевшем мокром перроне. Залитый дождем поезд трогается и медленно исчезает в темном тоннеле.

Остров Рейнеке. Июль. Лагуна. Ночь.
Орест лежит в море на спине и отрешённо смотрит в небо.
Орест подплывает к берегу, взбирается на большой валун и писает в море. Вокруг такая тишина, что плеск воды, наверное, слышен на другой стороне бухты. Он все писает, писает, писает... 

Дом на острове Рейнеке. Утро. Дождь.
Орест открывает глаза. Дождь бьется в стекло, льет на крышу дома, на кроны деревьев, на море.
За окном ржет лошадь. Слышится лай сенбернара.
Голос Марго. Посади собаку на цепь, а то лошадь напугает.
Орест. Ты что, Флобер мёртв!
Голос Марго. Лучше дай мне в ухо! Да, мёртв. Вот теперь я расстроилась вконец.
За окном вновь ржет лошадь.
Орест открывает глаза. Он выбирается из постели, стараясь не разбудить спящую Марго, выглядывает в окно. Над забором возвышается Феликс верхом на лошади.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. Утро.
После дождя трава блестит, кроны деревьев дышат свежестью. От них струится пар.
Орест выходит во двор. За оградой на специальной подставке стоит банка с парным молоком. Орест берет банку, выпивает несколько глотков, пролив немного себе на грудь.

Остров Рейнеке. Июль. Утро.
Феликс и Орест, прижавшийся к чреслам Феликса и крепко вцепившийся в него, верхом на лошади скачут вокруг острова. Наконец, лошадь останавливается на краю обрыва. Вниз, в уютную лагуну, зажатую с двух сторон скалами, круто сбегает тропинка.
Феликс. Здесь будем купаться.
Орест неуклюже сползает с лошади, вслед за ним ловко соскакивает Феликс.
Переминаясь с ноги на ногу, лошадь топчет красную лилию. Феликс берет её под уздцы и отводит в сторону. Орест наклоняется над растоптанным цветком.
Орест. Ты любишь цветы?
Феликс. Скорее, жалею их. Мне жалко эту лилию.
Орест. Что её жалеть? Эта лилия цветёт здесь каждый год. Мы умрем, а она будет цвести дальше. 
Феликс. Да, там, где мы умрём, заново мы не вырастем. Флобера жалко. Ты прав, чего её жалеть.
Орест срывает цветок.
Орест. Вот так логика побеждает чувства.
Орест поднимается. Пристально взглянув в глаза Феликса, Орест, послюнявив палец, разглаживает его густые черные брови, сросшиеся над переносицей, втыкает ему в волосы над левым ухом красную лилию. Феликс стоит, не сдвинувшись с места, не отклонив голову.
Орест. Честно говоря, Флобера мне тоже не жалко. Я ведь его не знал. Он просто собака, и всего лишь.
Феликс. Может быть, ты бесчувственный?
Орест. Нет, я хочу сказать, что мы испытываем жалость к тому, к чему привязаны, а если этого нет, если нет привязанности, то никаких эмоций тоже нет.   
Они молча спускаются на берег, Орест скидывает с себя одежду, убегает в море. Феликс раздевается и ложится, уткнувшись носом в гальку. Сверху с обрыва падает камень. Феликс поднимает голову и видит над обрывом девушку с этюдником на плече. Её длинные светлые волосы и белое платье треплет ветер.
Девушка с пшеничными волосами смотрит, как из моря выходит паренёк с охапкой морской травы, как он подкрадывается к лежащему ничком на берегу другому пареньку и всю эту мокрую кучу плюхает на него сверху. Начинается весёлая мальчишеская возня. Затем они бегут в море, перепрыгивая через волны, ныряют, потом почти одновременно выныривают и, размахивая руками, плывут к темной от густых зарослей морской травы полосе.
Девушка уходит, идет в сторону пологой сопки среди высокой травы.
Мальчишки лежат на берегу. От холода кожа покрывается пупырышками.
Феликс. Смммоотри!
Феликс, заикаясь от холода, указывает рукой на что-то.
Орест. Что?   
Орест приподнимается на локтях.
Орест. Что? Ручей бежит.
Феликс. А ещё что?
Орест. Ну, сопки, трава, небо…
Орест вопросительно смотрит на Феликса. Их лица настолько близко, что кончик носа можно достать языком. Морская соль уже высохла и выступила на верхней губе, на скулах. Крохотные волоски поседели. Орест высовывает язык и облизывает скулы Феликса. Тот, захлопав ресницами от неожиданности, но, не долго думая, тоже облизывает нос, щёки и глаза Ореста.
Феликс. Какой ты с-солёный!
Феликса знобит от холода и возбуждения, зубы стучат. Орест берет его за подбородок и останавливает дрожь.
Наверху, напоминая о себе, ржет лошадь.

Дом на острове Рейнеке. Июль. День.
Марго сидит на кровати, ее колотит дрожь.
Марго. Мне все время кажется, что во дворе лает Флобер.
Орест. Флобер умер, то есть сдох, то есть я хотел сказать... в общем, мы с Феликсом его похоронили.
Марго. Смерти нет. Но и Флобера тоже! Следовательно, смерть есть. Слово «смерть» не сочетается со словом «есть». Язык сопротивляется смерти. Смерти нет! Его нет для меня. Как же его нет? Ведь где-то он есть! Может быть, он существует как-то иначе?..
Орест. Ласточка моя, тебе нужен свежий воздух, нужно прогуляться в лесочке, по склонам сопки, полюбоваться морскими пейзажами, чтобы успокоить нервы. Пойдем, пойдем погуляем, ни к чему сидеть в пыли...

Остров Рейнеке. Июль. День.
Орест тащит Марго за руку по лесной тропинке на вершину сопки. С вершины сопки открывается красивый морской пейзаж. Марго успокаивается, опершись на камень руками, она рассматривает гряду облаков на горизонте.
Марго. Удивительно, как эти облака напоминают парусники. Просто восхитительно. Почему я не умею рисовать как твоя подружка из академии? Я бы сейчас достала акварельные краски, беличьи кисточки, и рисовала бы, писала бы чудные прозрачные пейзажи... волны, парусники, туманы, закаты...
Орест, будучи человеком инстинктивным, неожиданно овладевает ею сзади, подняв подол платья. Он впивается в нее своим телом и горячо шепчет, покусывая мочки ушей.
Орест. Ты, ты, ты моя подружка, ты моя подружка, ты...
Богомол бесстыдно наблюдает за ними из-под куста барбариса. Даже улитка изо всех сил таращит глазёнки, вытянув длинные рожки, едва не выпав из своего хрупкого домика. 
Вкусив сладкое мгновение, Марго быстро приходит в себя, оправив платье, она дает Оресту жгучую пощёчину.
Марго. Какой ты варвар всё-таки!
Орест не обижается.
Орест. Твой поцелуй крепче, чем обычно.
Марго. Ты негодяй! Животное! Ты подло используешь меня ради своей бесстыжей похоти!
Марго резко разворачивается и уходит по тропинке в лес, Орест плетется следом.
Марго. Флобер был более человечным, тонким и душевным созданием, чем ты. Какой позор! С кем я связалась! Боже мой, ну что за наказание! В чем я провинилась? Почему я не любила Флобера? Он был такой большой, пушистый мечтательный щенок, зачем я его оставила на острове!? Он умер от тоски!
Орест. От старости...
Марго. Молчи, животное! Я знаю, на что ты намекаешь!
Орест. Я не намекаю...
Марго. Ну конечно! Думаешь, что я старая, занудная, никчемная и никому не нужная!
Орест. Я не думаю...
Марго. Негодяй! Негодяй! Негодяй! Я хочу, чтобы ты превратился в какую-нибудь жалкую, гнусную собачонку, чтобы я могла бросить тебя на острове как Флобера!
Марго почти бегом возвращается к дому.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. День.
Марго, все еще быстрым шагом, но уже не тем, что прежде, подходит к дому. Орест идет следом, не сильно торопясь, но и далеко не отставая, жует на ходу травинку.
Орест. Хватит дуться. Что это на тебя нашло, в самом деле?
Марго. Ты бесчувственный, бездушный, толстокожий, черствый, холодный...
Орест. Неправда, я горячий!
Марго распахивает калитку, стремительно пересекает двор, сорвав на ходу с веревки большое махровое полотенце, направляется в баню.
Орест. Ты куда?
Марго. В баню! Смывать с себя грязь «похотливого Приапа»!
Орест стоит посреди двора и думает - не оскорбиться ли ему.
Из бани доносится крик и грохот.
Орест бежит к бане.

Остров Рейнеке. Июль. Баня. День.
Орест вбегает в баню.
Орест. Что случилось? Жива?
Марго. Уйди. Не видишь, я не одета.
Орест. Ты что? Ошпарилась? А знаешь, чтобы не ошпариться нужно подойти к кипятку и сказать заклинание: «Я есть весло, приготовленное, чтобы грести, с помощью которого Ра управлял ладьей с божественными предками и поднимал капли влаги Озириса Огня, и он не был сожжен...».
Далее Орест выдает тираду, тоном, каким обычно Марго читает лекцию на кафедре.
Орест. Как известно, в книге о Вратах упоминается кипящее озеро, вода которого была прохладной и приятной для богов, живших на ее берегах, но превращалась в настоящий огонь, когда из озера пытались напиться грешники, и уничтожала их тела...
Марго. Все! Довольно! Я завтра же возвращаюсь в город, а ты можешь оставаться здесь и дичать дальше!
Орест хочет подуть на её руку, но Марго нервно отдёргивает её.
Орест. Тебе не угодишь!

Остров Рейнеке. Июль. Скалы. День.
Слышится отдалённый лай. 
Из-за скал выходит яхта, направляется в лагуну.

Остров Рейнеке. Июль. День.
Большая сине-белая яхта «Евразия» под двумя парусами причаливает к деревянному пирсу.
Это прибыла царственная Тамара Ефимовна. Тамара Ефимовна была великолепна.
Она проворно сходит с палубы и устремляется в свою вотчину. Следом за ней на берег сходят ее спутники: двое молодых крепких мужчин выгружают сумки и корзины. Последним появляется капитан.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. День.
Тамара Ефимовна распахивает калитку настежь.
Тамара Ефимовна. Наконец-то твёрдая почва под ногами! Вот она, земля нашенская… Здравствуй, мой дорогой сад, мой милый дом, моя яблоня, моя оградка! А где моя собака, Флобер?
Во дворе Тамару Ефимовну встречает Орест - в полотенце вокруг бедер, с голым торсом и ожерельем из мелких ракушек на шее.
Тамара Ефимовна. Добрый день, юноша.
Орест. Здравствуйте, мадам.
Тамара Ефимовна снимает солнцезащитные очки с наклейкой на стекле, чтобы рассмотреть незнакомца. Орест выдерживает её изучающий взгляд. Тамара Ефимовна раскрывает веер, и Орест видит изображение юркой птички, стремящейся к пышному цветку пиона.
Тамара Ефимовна. Сегодня с утра стоит ужасная жара. Дорогой, вы не могли бы принести мне стакан родниковой воды.
На садовом столике под яблоней стоит стеклянный, запотевший кувшин с чистейшей до голубизны водой. В его гранях преломляется солнечный свет, падающий веером на стол. Орест ополаскивает стакан, наливает воды до краёв, подаёт хозяйке. Соломенная шляпа закрывает ей глаза, усеивая пол-лица солнечными пятнышками.
Орест. Пожалуйста!
Их пальцы соприкасаются. Стакан переходит, на мгновение застыв в воздухе, из рук в руки, Тамара Ефимовна пьёт мелкими глотками. Орест смотрит на её ухоженные пальцы, унизанные кольцами. Длинные ногти покрыты красным лаком.
Тамара Ефимовна. Только что принесли, наверное. Вкусная! Стало быть, двадцать пять с носа. На две недели, как и договаривались.
Орест. Да? Ну, хозяйка придет, с ней и поговорите!
Тамара Ефимовна. Так я уже пришла! А вы кто?
Орест. Я здесь живу.
Тамара Ефимовна. Тогда с вас четвертак!
Орест. За что?
Тамара Ефимовна. За койко-место!
Орест. А... а я хозяйкин друг!
Тамара Ефимовна. Друг мой! Я вас впервые вижу!
Орест. А я вас тоже!
Тамара Ефимовна. Молчите, молчите, молчите! Где Флобер?! Где Маша?! Где Боря?! Где все?! Дом открыт нараспашку! Ходят чужие люди!
Вдоль берега проходит группа подростков с магнитофоном, откуда раздаётся громкая музыка.
На крики из дома на крыльцо выходит Марго.
Марго. Что за театр в моем дворе?
Тамара Ефимовна бросается к Марго.
Тамара Ефимовна. Марго, ты с него деньги уже взяла?
Орест. Опять она про деньги?
Тамара Ефимовна. А вы думали ракушками рассчитаетесь?
Марго. Мама, прекрати! Это Орест.
Тамара Ефимовна. Ах, какой пассаж! А я его за постояльца приняла!
Тамара Ефимовна делает вид, что смущена, хихикает, раскрывает веер и прикрывается, оставляя только жирно подведенные лукавые глаза. Веер раскрывается Оресту другой стороной, и на этот раз он видит откровенное изображение любовной сцены знаменитого мастера Хокусая.
Мужчины Тамары Ефимовны, нагруженные скарбом, поднимаются от берега к дому.
Тамара Ефимовна берет Марго под руку.
Тамара Ефимовна. Ах ты, погляди на них. Какие красавцы! Такие аппетитные! Капитан! Где вы там? Вот - пригласила друзей.
Марго. И зачем ты их привезла сюда, эту свору мужиков?..
Тамара Ефимовна. Да я не привозила их сюда. Просто встретила капитана, он говорит: «Поехали, красавица, на яхте покатаемся». Разве я могу отказать себе в удовольствии!

Остров Рейнеке. Июль. Вечер.
С берега доносится заливистый смех Тамары Ефимовны, громкий многоголосый мужской. Звучит аргентинская музыка, играет магнитофон. Хорошо всем, кроме Марго, которая плохо скрывает недовольство. Феликсу все это интересно, но он немного смущен. Уже выпита не одна бутылка, и по кругу пошел косячок. Орест затягивается и передает косяк Марго.
Орест. Тебе, любимая...
Марго. Не хочу.
Орест. Милая, расслабься, чудесный вечер.
Марго. Отстань.
Орест протягивает косяк Феликсу, он передает самокрутку Валентину.
Валентин. А сам?
Феликс. Не, я не курю.
Валентин. Слови кайф, ради братства!
Матрос. Не обижай, морячок, сам собирал!
Феликс затягивается, и заходится в кашле. Все смеются, кроме Марго. Она возмущена.
Марго. Оставьте ребенка в покое!
Тамара Ефимовна. Какая же ты зануда, Маргоша.
Капитан. Знаете что, я вас сейчас развеселю. Был такой случай в моей жизни. Однажды наше судно стояло в Копенгагене.
Тамара Ефимовна. А, Дания! В королевстве датском какая-то гниль…
Капитан. Я был еще молодой - старший помощник. Выходить на капиталистический берег полагалось по трое. Ну вот, я, замполит, который должен следить за нравственным обликом команды, и старший механик присмотрели один порнокинотеатр. Тайком, окольными путями, с утра пораньше, чтобы успеть к первому сеансу, мы пришли, купили билеты и зашли попозже, чтобы, не дай Бог, кто из команды заприметил. Если кто доложит, то прощай загранрейсы! Заходим в зал в потёмках, там человека четыре. Начало фильма пропустили. На экране уже такое творится, одним словом, такая порнография, какую даже в постели у себя не видишь!..
Тамара Ефимовна. Не уходите от подробностей!
Матрос. Подробности я могу продемонстрировать!
Марго. Мама, ты все подробности уже вызубрила наизусть!
Тамара Ефимовна. А вдруг я что-то упустила в своей жизни?!
Валентин. Ну, со мной вы ничего не упустите.
Тамара Ефимовна. Ах, будь я помоложе, я бы снялась в каком-нибудь фильме вместе с Глебушком, ему есть, что показать мировой общественности!
Матрос, по имени Глеб, довольно смеется.
Марго. Мама, как ты можешь такое говорить?
Тамара Ефимовна. А что? Мы бы с ним сделали что-нибудь в испанском стиле! Например, «Кармен». У любви, как у пташки крылья... Капитан, скажите что-нибудь по-испански. Это такой знойный язык!
Капитан. Хотите, я прочитаю вам стихотворение?
Орест. Стихи? У нас не остров, а какое-то стихийное бедствие!
Матрос. На Кубе здорово! Сойдешь на берег, а мулатки тебе орут со всех сторон: «Russo matroso uno palka cinco peso!»
Тамара Ефимовна. Что это?
Капитан. Непереводимый кубинский фольклор. Смотри, какая молодежь пошла, слова сказать не дадут. И вот еще один подрастает.
Тамара Ефимовна. Давайте выпьем за молодость! За наше будущее!
Валентин. То есть за Феликса!
Валентин разливает вино по бокалам и водку по стаканам.
Феликс. Мне не надо, я же не пью.
Орест. Он спортсмен у нас.
Матрос. Пей, не отрывайся от стаи!
Капитан. Мужчина должен знать толк в вине и в женщинах! Не познаешь вкус вина, не познаешь и женщину!
Тамара Ефимовна. А женщина, как и вино, чем дольше настаивается, тем вкуснее! Посмотрите на Марго...
Марго. Мама, не трогайте меня!
Тамара Ефимовна. Смотрите, это вино уже забродило! Передержали...
Орест. А не пора ли нам охладиться?
Капитан. Кстати, кто хочет искупаться в море?
Матрос. Точно, пора. Айда в море!
Глеб стягивает с себя тельник, расстегивает обрезанные рваные джинсы, глядя на него, остальные мужчины, кроме Феликса, тоже начинают раздеваться. Глеб, обнаженный, освещенный пламенем костра, словно герой греческих мифов, с нескрываемым удовольствием демонстрирует мускулистое тело.
Тамара Ефимовна. О, вот он, русал, мечта девушек моего возраста! Просто греческий театр!
Марго. Это стриптиз, а не театр. Ты что-то перепутала.
Феликс, глядя на Глеба, вертит в руке бокал с вином.
Матрос. А ты чего сидишь? Давай с нами!
Феликс, чтобы скрыть смущение, залпом выпивает вино.
Орест. Don’t drink water because the fish fuck in it!
Мужчины с шумом бегут в море.
Тамара Ефимовна. Марго, глянь! Когда они голые, то не разберёшь, кто есть кто. Все на один лад.
Марго. Я предпочитаю одетых мужчин.
Тамара Ефимовна встает и начинает раздеваться.
Тамара Ефимовна. Пойду и я помочить свой хвост, а то он к земле присох...
Марго. Было бы лучше, если бы у тебя язык присох!
Тамара Ефимовна. Злая ты.
Марго. Феликс, не смотри. Какой срам! Пойдем отсюда.
Марго хватает опьяневшего Феликса за руку и тащит за собой к дому.
Голос капитана. Классная водичка! Тамара, царица моя, давай, присоединяйся!

Остров Рейнеке. Июль. Дача. Ночь.
Феликсу плохо, его тошнит.
Марго. Господи, до чего довели ребенка. Ну, все? Пойдем, я тебе угольных таблеток дам, уложу в постель. Поспишь, и все пройдет.
Со стороны моря доносится женский визг и мужской хохот.
Марго. Безобразие...

Дом на острове Рейнеке. Июль. Ночь.
Марго укладывает Феликса в постель, приносит ему таблетки и стакан воды.
Марго. Выпей, станет лучше.
Феликс запивает таблетки водой, Марго уходит, задергивает тяжелые портьеры, закрывающие дверной проем вместо двери.
Поднявшись на второй этаж, Марго подходит к окну. Берег далеко, темно и плохо видно, что там происходит у костра среди копошащихся голых тел.
В комнате Феликса на стене висит репродукция, на которой изображен египетский мальчик с большими выразительными глазами, с золотым венком на голове. Феликс долго смотрит на портрет, потом целует его в губы.
Феликс лежит в постели, строит из пальцев фигуры. Он сводит ладони вместе, словно в молитве, потом, не разъединяя пальцы, складывает правильный треугольник. Это пасть чудовища. Затем он загибает средние пальцы таким образом, что их фаланги прижимаются ко вторым фалангам указательных пальцев. Это глаза. Затем выпрямляет безымянные пальцы и мизинцы. Это соответственно рога и уши. Шевеля сомкнутыми большими пальцами, он заставляет воображаемое чудовище двигать челюстью.
Феликс поворачивается на правый бок, лицом к портрету, и закрывает глаза.
Орест и Марго спят спиной друг к другу.
Тамара Ефимовна просыпается от шума в доме. Она приподнимает голову и прислушивается. Внизу кто-то шарит — цок, цок, цок, цок. Ей страшно. Она высвобождается из объятий мертвецки пьяного капитана.
Тамара Ефимовна. Кто там?
Хотела громко сказать, но вместо этого грозного вопроса из гортани выскочило что-то пискливое. А внизу по-прежнему - цок, цок, цок, цок.
Тамара Ефимовна. Кто там? Я сейчас спущусь!
Тамара Ефимовна повторяет вопрос более успешно. Оглядев спящих вповалку мужчин, она встает, накидывает халат. Ступая босиком по непокрытому коврами полу, придерживая одной рукой халат, она спускается вниз.
В серванте стоят рюмки, покрытые сусальным золотом, початая бутылка коньяка. Тамара Ефимовна со скрипом открывает сервант, - в этот момент из кухни снова слышатся странные звуки, - нащупывает бутылку, берет рюмку, отвинчивает пробку, стукает горлышком о край рюмки. Прибавив себе пятьдесят грамм для храбрости, Тамара Ефимовна спрашивает нараспев.
Тамара Ефимовна. Кто там?
На кухне затаились и не отвечают.
Тамара Ефимовна. Кто там?
Пропела Тамара Ефимовна еще раз, более грозно. Не услышав ничего в ответ, Тамара Ефимовна возвращается в постель, распихав своих мужчин, отвоевывает у них подушку и простыню.
Ежиха, переждав под комодом, пришествие Тамары Ефимовны, вновь топочет через кухню к чашечке молока.
Валентин, оставшийся без подушки, просыпается, спускается вниз, собираясь выйти во двор. Проходит мимо комнаты Феликса, где вместо двери проем прикрывают тяжелые портьеры. Валентин раздвигает портьеры, пробирается в комнату. Видит лежащего на постели, едва прикрытого простыней обнаженного юношу. Валентин ложится рядом, тяжело дыша в затылок Феликса, левой рукой обхватывает его живот, притягивает к своим бедрам. Феликс просыпается.
Феликс. Орест, это ты? Мне приснилось, что ты пришёл, потом я услышал, как залаял Флобер, и обрадовался, что он жив...
Валентин не отвечает. Его рука сползает по животу Феликса в пах.
Феликс. Что-то случилось?
Валентин. Ничего.
И тут Феликс открывает глаза.
Валентин. Ничего.
Феликс. Ты не Орест! Ты кто?
Феликс пытается вырваться из крепких мужских объятий, но Валентин не склонен упускать добычу, он заламывает юноше руки и силой входит в него. Феликс вскрикивает. Валентин закрывает ему рот рукой. Феликс впивается ему руку зубами, разрывая кожу. Кровь течет из раны, заливая сбившиеся простыни.

Остров Рейнеке. Июль. Утро. Режим.
В темной зеленой воде, среди бурых водорослей качается волнами труп собаки. Марго смотрит на разлагающийся труп и не может отвести глаз. Более того: она получает удовольствие от этого зрелища.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. Утро.
Молочница подходит к ограде. Забирает приготовленные для нее деньги под перевёрнутой вверх дном банкой, и саму банку. Взамен оставляет банку с парным молоком.   

Дом на острове Рейнеке. Июль. Утро.
Марго продувает овсяную крупу, просыпая над алюминиевой миской. Зёрна звонко ударяются о дно, словно крупные капли дождя. Она включает газ, ставит воду для каши. Открывает скрипучие дверцы шкафчика, немилосердно гремя чашками, достает деревянный туесок.
Марго тянет за крышку туеска. Крышка не поддается. Марго тянет сильней. Раздается хлопок, крышка слетает. Из туеска выплескивается рой мелких бабочек прямо в лицо. С испуга Марго садится на табурет, сердце ее колотится. Бабочки разлетаются по всей кухне, некоторые вылетают в форточку. Марго осторожно заглядывает в туесок. На дне его лежат финики, обтянутые паутиной, словно египетские мумии тканью. Ползают червячки. Марго вздыхает.
Марго. Фу-ты ну-ты!

Остров Рейнеке. Июль. Дача. Утро.
На балконе появляется Тамара Ефимовна в синем халате-кимоно. Тамара Ефимовна радостно, поднимаясь на цыпочках, руками изображает восход солнца.

Дом на острове Рейнеке. Июль. Утро.
Марго колет грецкие орехи для каши. Тамара Ефимовна появляется на пороге кухни: накрашенная, напомаженная, в макияже под японскую гейшу. Ресницы в чёрных хлопьях туши. Волосы уложены в старомодную прическу, словно скопированную с картин Утамаро.
Тамара Ефимовна. Что у нас на завтрак?
Марго не отрывается от своего занятия и не поднимает головы.
Марго. Овсянка с изюмом и грецкими орехами.
Тамара Ефимовна. Что творилось сегодня ночью! То ли правда, то ли сон! Прямо-таки сон в летнюю ночь!
Марго. То, что творилось сегодня ночью, не укладывается ни в какие рамки! Это разврат! Вертеп! Бесстыдство! В твои-то годы устраивать публичные оргии! Я представляю, что у вас творится театре за кулисами!
Тамара Ефимовна. Детка моя, ты никогда не была у меня в театре.
Марго. Мне столько об этом рассказывали, что я все очень живо себе представляю.
Орест, проходя мимо комнаты Феликса, слышит его голос из-за портьер.
Голос Феликса. О, мошонка, опьяневшая от писсуара корчмы, влюблённая в сорные травы и растворившаяся в луче! 
Орест замирает, прислушивается. Феликс, откашлявшись, снова говорит театрально.
Голос Феликса. А-а! Мальчонка, опьянённый кабацким писсуаром, влюблённый в бурьян, раскис от солнца! От несчастья я стал похож на шута и совсем потерял рассудок.
Орест, усмехнувшись, распахивает портьеры и видит обнажённого Феликса, декламирующего странный текст.
Феликс. О, мошка, опьянённая писсуаром корчмы, влюблённая в сорные травы и растворившаяся в луче! Вот тебе и лето в аду! Я созрел для смерти, и дорогой опасности моя расслабленность вела меня к пределам мира и Киммерии, родины мрака и вихрей… 
Феликс стоит к нему спиной. В одной руке он держит книгу, а второй рукой опирается на стол, заваленный бумагами. Волосы на голове взъерошены, постель разорена. Сквозняк срывает занавески на окнах. Феликс оборачивается, его лицо влажно от слёз.
Орест. «Что за театр в моем доме?» – сказала бы Марго.
Орест подходит к нему и утирает слёзы. Феликс рыдает ещё больше. Из его руки выпадает на постель толстая книга размером в ладонь.
Феликс. Я так хотел, чтобы ты пришел, и ты пришел, а потом прибежал Флобер и стал лаять. И я проснулся. И оказалось, что нет ни тебя, ни Флобера. Флобер мертв, ты мертв, я мертв. Мы все мертвы, просто нас похоронить некому.
Орест. Почему?
Феликс. Не знаю.
Орест. Откуда слезы тогда?
Феликс. Из глаз.
Орест. Что же плачут глаза?
Феликс, почувствовав смущение, отстраняется и шарит рукой по столу в поисках одежды.
Феликс. Не хочу видеть тебя.
Орест. Ну и ладно.
Орест уходит, пожав плечами.
Марго собирает вещи в сумку. Слышно, как мужчины в комнате Тамары Ефимовны, громко смеются и матерно разговаривают.
Голос капитана. Не пора ли нам выпить, господа?
Голос Валентина. Наливай!
Голос моряка. Наливайте, а то уйду!
Голос Валентина. Давай еще.
Голос моряка. Ну вот, идёт мужик, пьяный, заплетается о ***, падает. «Ёб, приду домой, отпилю!» - обещает он сам себе. Приходит домой. «Жена, где пила?» - спрашивает. «Да не пила я», - говорит жена. «Я спрашиваю, где пила?» - «У соседа», - отвечает жена. «Зачем дала?» - «Не давала я!» Мужик выходит из себя: «Отвечай ****ь, зачем дала?» - «Ну, напилась, и дала!»
Мужчины смеются, звенят стаканы.
Марго присаживается на стул, немного посидев, оглядывает комнату: не забыла ли чего; встает, подхватывает сумку и выходит из комнаты.

Остров Рейнеке. Июль. Дача. День.
Марго выходит из дома и направляется к калитке.
Орест. Куда это ты?
Марго. На катер.
Орест. Чего это вдруг? Мы же собирались целый месяц здесь отдыхать! Тут так здорово!
Марго. Спасибо, я уже отдохнула. Даже с избытком.
Орест. Может останешься?
Марго. Нет.
Орест. Как хочешь. Я провожу тебя до причала.
Марго. Не стоит. Впрочем, можешь и проводить. Это не запрещается.
Марго отдает Оресту сумку.

Остров Рейнеке. Июль. День.
До причала идут молча. 
Марго садится в лодку лицом к лодочнику. Лодка отчаливает от острова.
Орест провожает взглядом лодку, которая увозит Марго. Беззлобно пнув океан, Орест поворачивается к нему спиной и, насвистывая, идет на дачу.

Залив Петра Великого. Июль. Лодка. День.
Марго сидит в лодке лицом к лодочнику, равнодушно рассматривая его морщинистое лицо, узоры глубоких морщин на лбу, на заросших седой щетиной щеках, под глазами. Лодочник глухонемой, он улыбается Марго, не скрывая плохих зубов.
Марго оборачивается к острову. 

Остров Рейнеке. Июль. День.
Орест идет вдоль берега, опустив голову, словно понурый пёс, покинутый хозяйкой. Вот он смотрит вслед и машет рукой.

Залив Петра Великого. Июль. Лодка. День.
Марго протягивает руку за борт и обмакивает пальцы. Откуда ни возьмись, набегает туман и скрывает остров. Он как будто бы растворяется в воздухе.
Скрипят вёсла, плещутся волны.
Слышится пение, ясный, чистый голос уносится вдаль над морем.
Женский голос. Или возьмут меня в жёны, или возьмут… Нет, похоронят. Или буду петь я, или петь… Нет, не песня. Уже склонила колени, склонила… да призадумалась: что за песня такая моя, и все у колен твоих, у колен. Стоит да качается, тень качается мимо да в профиль. Нет, не возьмут меня в жёны, не возьмут. Вот и ночь настала, ночь, в окнах все месяцы, только провода все гудят, все гудят, все над городом… Или возьмут меня в жёны?..
Из тумана вырисовывается берег. На берегу в лодке сидит пожилая женщина, чинит сети и поет.
Марго привстает в лодке.
Марго. Как красиво!
Туман вновь застилает пространство вокруг Марго. Она оглядывается назад, в сторону острова, но вокруг ничего не видно кроме тумана. Марго издает слабый, мучительный стон.


























Дзуйхицу. Японский том

В жизни есть две надежные вещи –
плотские наслаждения
 и наслаждения литературы.
Сэй Сёнагон


Токио. Сентябрь. День.
Над Токио плывёт дирижабль. Какой-то прохожий - мужчина-европеец лет двадцати, запрокинув вверх голову и приоткрыв рот, разглядывает воздушный аппарат. Очевидно, что человек впервые увидел дирижабль. Его толкают локтями бело-рубашечные клерки, выпорхнувшие гурьбой ровно в двенадцать часов из своих контор на обеденный перерыв. Он не обращает на них внимания, продолжает стоять и смотреть. Зачёсанные назад тёмные волосы лоснятся от геля. Засмотревшись на дирижабль, он не замечает, что замок на его джинсах съехал вниз, ширинка распахнулась, и край белой рубашки предательски высунулся наружу. Это Орест.

Токио. Сентябрь. Дом мадам Исида. День.
Марико подскакивает на кровати: она проспала; телевизор, стоявший на таймере, давно уже работает. Мадам Исида, взглянув на часы, начинает суетиться и бегать по дому: она еще не одета, без макияжа, без парика.   
Марико. Быстрей, быстрей!
Присев на корточки у трюмо, она небрежными движениями наносит на лицо пудру, затем рисует жирные брови. Сквозь пудру проступают крапинки веснушек на изысканном миниатюрном носике. Прикрепляя парик, Марико загоняет под ноготь шпильку, вскрикивает от боли и обхватывает палец губами.
Из-под ногтя, по влажному от слюны пальцу, растекается капелька крови.
Марико. Стыд! Стыд!

Токио. Сентябрь. День.
Мадам Исида выбегает на улицу. Прохладный ветерок треплет концы мягкого шерстяного шарфика. Мелкими шажками она перебегает по чересполосице дороги и, пройдя квартал, останавливается у албанской церкви за железной оградой, оглядывается по сторонам.
Мягко притормаживает такси. Белые перчатки отворяют двери.
Марико ныряет уточкой в салон.

Токио. Сентябрь. Такси. День.
Мадам Исида, не глядя на шофера, отрывисто бросает фразу.
Марико. До токийского вокзала.
Шофер отпускает педаль тормозов, такси трогается. Мимо проносятся городские улицы и перекрестки, мадам Исида не смотрит по сторонам.

Япония. Сентябрь. Вагон поезда. День.
За окном меняется пейзаж. Рисовые делянки вспыхивают на солнце. Поезд влетает в тоннель, обвал темноты и снова свет: заснеженные остроконечные горы, оперённые соснами, поля, поля, поля, кривоногие сосны у ворот храма, маленькие города - красные черепицы крыш, Фудзи-сан.
Ямамото. Вот, мы уже подъезжаем.
Ямамото, студент, собиратель дальневосточных бабочек, и Орест едут в поезде из аэропорта в город.
Орест (по-русски). Ну как, бабочку-чжуанцзы поймал?
Ямамото. Ты меня уже пять раз спрашивал.
Орест смеется.

Токио. Сентябрь. Вокзал. День.
Такси останавливается у вокзала. Токийский вокзал, сияющий иллюминацией, огромен и просторен, полон воздуха, как дирижабль. Мадам Исида, гулко стуча каблучками, мелкими шажками бежит через зал к перрону. Легкий шерстяной шарфик слетает с плеч, но она, не останавливаясь, ловит его на бегу.

Токио. Сентябрь. Вагон поезда. День.
Поезд прибывает на конечную станцию. Пассажиры поднимаются со своих мест, звонкий девичий голосок из репродуктора вежливо предупреждает, чтобы не забыли свои вещи и желает ещё что-то, но Орест уже выходит из вагона.

Токио. Сентябрь. Вокзал. День.
На перроне мельтешат сотни лиц; среди них мелькает набеленное лицо мадам Исида.
Ореста среди выходящих пассажиров узнать совсем несложно: чужеземца в этой стране видно издалека. Марико, встрепенувшись, прижимает руку к груди.
Марико. Как тесно в груди!
Марико, на мгновение запнувшись, стремительно кидается к Оресту. Он не успевает опомниться, как его багаж оказывается в её руках. Орест тянет его на себя за старенькие ручки, и они с треском лопаются. Не произнеся слова приветствия, мадам Исида принимается раскланиваться и извиняться, будто служанка перед своим господином.
Марико. Извините, извините...
Внешний вид Ореста вполне соответствует этому впечатлению: на нём серый с фиолетовым оттенком шерстяной костюм в тёмную полоску, голубенькая рубашка и малиновый галстук в золотых узорах; на ногах кожаные ботинки пятилетней давности с набойками на каблуках. Всё это мадам Исида отмечает хватким практичным взглядом. Сама мадам Исида одета вполне по-европейски: на ней чёрные брюки, красные туфельки, красная шерстяная кофточка, кожаная куртка, голова повязана газовой косынкой, очки без оправы с затенёнными стеклами.
Они долго кланяются. Наконец Орест обнимает её и целует в обе щеки, без стеснения, по-русски, и ещё раз в щеку. Мадам Исида, смутившись, утирается тыльной стороной ладони, воровато оглядывается по сторонам. Тщательно артикулируя слова, она произносит русское приветствие.
Марико. Doboropozharobachi!
Орест. Ohisashiburi!   
Орест отвечает по слогам, невольно подражая манере Исиды. От смущения он не знает, куда девать руки.
Ямамото. Konnichiwa!
Всё это время он неприкаянно стоит рядом и с интересом наблюдает за сценой.

Токио. Сентябрь. Такси. День.
Орест и мадам Исида едут разделенные пространством сиденья, словно между ними сидит кто-то третий, каждый смотрит в сторону своего окна.
Глаза Марико скрыты затененными стеклами очков. Трудно понять разглядывает ли она улицы, как Орест, или о чем-то думает.

Токио. Сентябрь. Цветочный магазин. День. Дождь.
Мадам Исида покупает цветы в глиняных горшках - изящные жёлтые лилии, асфодели и наивные фиалки с жёлтыми прожилками.

Токио. Сентябрь. Улица возле дома Ореста. День. Дождь.
Мадам Исида торопливо перебегает улицу, осторожно переносит цветы в дом, который она готовит к приезду Ореста.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. День. Дождь.
Мадам Исида прибирает комнату, пылесосит, ползая на коленях, протирает мокрой тряпкой полы.
Запихивает в холодильник овощи и фрукты.
Застилает новёхоньким бельём постель, на которую падает от усталости.
Постель - на втором этаже посреди комнаты на татами.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. День.
Из платяного шкафа вываливается ворох белья.
Мадам Исида, суетливо хлопая дверцами и ящиками, показывает содержимое платяного шкафа гостю, смущённому приёмом и неуместными извинениями.
Марико. Ах, извините, извините. Это нэмаки. Это теплое, это летнее. Их здесь много, они разные, надевай, я купила на распродаже специально для тебя.
Мадам Исида уходит.
Орест раздевается, одежду развешивает на разноцветные слабенькие проволочные плечики, бухается ничком на постель. Испробовав новое лежбище, нащупывает пульт дистанционного управления и нажимает на кнопку обогревателя. Орест залезает под одеяло, сладко вытягивает ноги. Закрывает глаза.

Япония. Зима. День.
Поезд несется сквозь метель по заснеженным равнинам, образуя вокруг себя белые вихри.

Япония. Зима. Вагон поезда. День.
Орест сидит у окна. Вагон покачивает. Кроме него в вагоне только женщины, одинаково изысканно одетые в европейские костюмы. Из-под широкополых шляп с вуалью видны лишь ярко красные губы на густо набеленных лицах. Длинные ногти на пальцах рук покрыты алым лаком.
Слышен гулкий густой лай, похожий на голос Флобера.
Орест. Флобер?!

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Вечер.
Открывает глаза и сразу выбирается из постели. Шлёпая босыми ногами по холодной лестнице, он ударяется головой о низкий потолок.
Орест (по-русски). Мать моя родина!
В этот момент входная дверь открывается и на пороге появляется мадам Исида с пластиковой коробкой в руках. Мадам Исида застывает, ошеломлённая наготой европейского мужчины во всей его наглядной красоте.
Орест, держась рукой за ушибленную голову, поспешно проходит мимо.
Орест. Прошу прощения! Я иду в душ.
Марико. Ничего, ничего!
Мадам Исида провожает Ореста взглядом, не в силах сдержать антропологического любопытства, пока тот не скрывается за поворотом коридора. Засмотревшись, не замечает, как из коробочки на пол высыпаются жареные куриные крылышки.
Орест, намыленный, стоит под струёй холодной воды. За мутным стеклом мелькает тень мадам Исида. Она стучит в дверь.
Марико. Я войду на секундочку?
Прежде, чем Орест успевает что-либо сказать, она входит в душевую. 
Марико. Не надо стесняться! Я не в том возрасте, чтобы меня стесняться. Я принесла полотенце.
Оресту приходится выключить душ.
Марико. Ах, ах! Нельзя холодной, простынешь! 
Мадам Исида, стараясь не смотреть на Ореста, показывает пальцем на кнопку возле крана.
Марико. Нужно нажать кнопочку, вот эту, красную, и вода станет горячей.
Мадам Исида уходит.
Выходя из ванны, Орест слышит, как хлопает входная дверь.
Мокрые следы, словно лужицы, оставленные после себя щенком, тянутся через всю комнату, по лестнице, и где-то на седьмой ступени прерываются. Орест замечает непорядок и, нагнувшись, возит по паркетному полу полотенцем, которым только что вытирался.
Орест, ощупывая корешки книг, приглядываясь к надписям, идет вдоль стеллажа с немногочисленными книгами. Альбомы: Пикассо, Дали, Йозеф Судек, Русский авангард, собрание сочинений Поля Валери, японская классика в шестидесяти томах... Больше половины полок пустует.
Его тело, разгорячённое в ванне, быстро остывает; изо рта идет пар. Прихватив с собой завтрак, Орест ныряет под одеяло. Открывает дневник, ещё не зная, с чего начать дзуйхицу, свои записки от скуки, вертит ручку между пальцами. Выбрав крылышко, Орест отправляет его в рот; пожевав подслащенное соевым соусом куриное мясо, с трудом проглатывает кусочек и кашляет.
Орест спускается на первый этаж, чтобы попить воды; открывает кран и склоняется над мощной струёй. Вдруг раздается пиликающий звонок телефона. Орест кидается к телефону и рукой смахивает со стола горшок с цветами; бедняжки рассыпаются по полу вместе с землёй. Он кое-как выталкивает из гортани мышиный голосок. 
Орест. Mosi-mosi! 
Голос Марико. Орест, ты устроился? Все в порядке? Завтра я тебе покажу город и музей современного искусства. Тебе что-нибудь нужно?
Орест. Да, все в порядке. Благодарю. Мне ничего не надо.
Положив трубку, Орест принимается наводить порядок.
Орест (по-русски). Вот устроил же Мамаево побоище, не успев поселиться!

Токио. Сентябрь. День.
День выдался солнечным, над городом плывет голубой дирижабль, отбрасывая тень на небоскрёбы.
На углу какой-то улицы к Оресту подбегает стайка школьниц с разноцветными рюкзачками и, оттеснив его спутницу на край тротуара, окружает его плотным кольцом. Девушки, стыдливо хихикая, протягивают блокноты и ручки.
Девушки. Sign, sign!
Орест направо и налево раздает автографы, ощущая себя звездой, вернее тем, кто украл чужую славу. В сторонке стоит мадам Исида; она молча наблюдает, прищурив глаза и поджав губы. Под мышкой она крепко держит дамскую сумочку. Расправившись с поклонницами, Орест ловит её ревнивый пристальный взгляд, улыбнувшись ей, пожимает плечами.   
Марико. Ах, как тебя все любят! Невероятно! Что они хотели?
Орест. Не знаю, они с кем-то перепутали меня, с каким-то артистом, видимо…
Марико. Ты должен быть осторожен! Ни в коем случае нельзя знакомиться и общаться с уличными красавицами!
Орест. Хорошо, не буду.
Марико. У тебя есть девушка в России?
Орест. Теперь не осталось ни одной. 
Марико. Ах, вот как!
Испорченное настроение мадам Исида сменяется радостным изумлением. Улыбаясь сама себе она пробирается через толпы людей и торговые ряды по дороге в сад Уэно. Орест бредет за ней следом, то и дело застревая у прилавков уличных торговцев кустарными украшениями. 
Торговец, молодой парень с длинными распущенными волосами, показывает свои безделушки. При этом его пальцы, унизанные серебряными кольцами с изображением пиктограмм и виньеток в египетском стиле, танцуют какой-то балет.    
Торговец. Вот кольца серебряные, эфиопские, бронзовые, с орнаментом, египетские, с птицей Кху, каменные кольца, обсидиановые, яшмовые, браслеты нефритовые, молодой господин, купите для мадам...
Орест. Я хочу кожаную тесёмку на шею. 
Марико. Ах, этот ошейник?
Мадам Исида указала на широкий нашейный поясок с железными клёпками.
Орест. Нет, не этот, а узенький.

Токио. Сентябрь. Музей современного искусства. День.
Орест и мадам Исида входят в музей. В небесно-морской перспективе зеркальной стены билетной кассы напротив здания музея медленно уменьшаются две фигуры - мужская и женская. Ещё один шаг, ещё одно мгновение - и они сами, не ведая того, окажутся в зазеркалье. Их обнимает прохлада и сумрак.
Кто-то из посетителей (по-английски). Эти постаменты напоминают императорские гробницы... 
Орест восхищается произведениями Родена, мадам Исида любуется Орестом.
Орест (по-русски). Он настоящий властелин превращений! 
Марико. Что, что?
Они идут по залам от одной фигуры к другой.
Орест хочет сделать запись в книге отзывов и обнаруживает запись на кириллице. Он читает вслух.
Орест (по-русски). Мои руки прикоснулись к мрамору роденовских изваяний. Его скульптуры, как боги, ходили вокруг меня. Он наградил свои творения формой богов, воплощенных в камне. Они лежат, как живые среди мёртвых. Моя госпожа, владычица времени, открыла врата в это святилище, ослепляющее белым камнем. Я, как день вчерашний, вышел к свету нового завтрашнего дня…   
Мадам Исида, ничего не понимая, но, находясь под впечатлением от высокого искусства, приходит в восторг.
Марико. Мне нравится твой язык, очень приятно звучит! Мне кажется, если скрестить японский с русским, то получился бы очень красивый язык! Лучше, нежели нынешний гибрид. Японские слова смешали с английскими, словно рис с гречкой. Я уже сама с трудом его понимаю, этот современный язык.

Токио. Сентябрь. Перед музеем современного искусства. День. Трюк.
Они выходят из музея, солнечный свет затмевает Оресту глаза. Картинка плывет, словно негативное изображение превращается в позитив. Слышится весёлый лай собаки, похожий на густой добродушный голос Флобера. В толпе проносится сенбернар, за ним следом молодой японец, с трудом удерживая в руке поводок.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Вечер.
Орест достает из кармашка дневника медальон-монетку, когда-то найденный на острове Рейнеке в доме Марго. Протирает медальон о колено и привязывает к нему кожаную тесемочку, купленную днем у торговца. Стоя перед зеркалом, вешает медальон на шею.
Орест залазит в офуро, чтобы немного расслабиться и предается традиционному созерцанию своего глубокого пупка, окружённого чёрными волосками.

Япония. Сентябрь. Вагон поезда. Ночь.
Вагон покачивает. Орест сидит у окна. Кроме него в вагоне только женщины, одинаково изысканно одетые в европейские костюмы. Из-под широкополых шляп с вуалью видны лишь ярко красные губы на густо набеленных лицах. По вагону бредет сенбернар, сжимая в пасти цветок ириса.
Орест. Флобер?!
Пёс, нехотя повернув голову, самоуверенной походкой подходит к Оресту. Сенбернар протискивается между пассажирами, усаживается тяжелым задом на ноги. Положив на колени Ореста цветок, поводит белками умных глаз.
Мужской голос. Важно не то, каким ты лицом, а каков ты по натуре, тем и быть тебе после смерти.
Флобер уткнулся носом в цветок ириса. Где-то зазвонил телефон. Флобер вскочил и побежал, оставив на брюках Ореста мокрое пятно от слюней.      
Флобер бежит по вагонам поезда.

Япония. Сентябрь. Храм Хоодо. Ночь.
Флобер бежит через помещения храма. Где-то в комнатах звонит телефон.
Мужской голос. Если я не успею добежать до телефона, то мне никогда не стать явным.
Флобер бежит через длинную галерею.
 
Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Ночь.
Настырный пиликающий телефонный звонок не умолкает. Орест выскакивает из офуро, добежав до телефона, срывает трубку. Звонит мадам Исида.
Голос Марико. Орест, чем ты занимаешься? Почему ты так долго не подходил к телефону? Я волновалась. Завтра мы идем записываться в школу каллиграфии, потом в школу японского языка для иностранцев, и в частные классы этикетного языка для служащих госпожи Канда, вдовы дипломата. Вечером съездим в гости, познакомишься с моим другом господином Хонда, я представлю тебя его семье. Господин Хонда очень важный человек, очень богатый.

Токио. Сентябрь. Офис мадам Исида. День.
Мадам Исида знакомит Ореста со своим хозяйством, таская его с этажа на этаж своего пятиэтажного билдинга. Обзор они начинают с крыши, где вывешено постиранное накануне белье. Мадам Исида, приложив руку ко лбу козырьком, осматривает небо, чтобы узнать, не намечается ли изменение погоды. Убедившись, что на небе не видно не облачка, она ведет Ореста вниз: показывает ему свою квартиру, офис, типографию. Наконец, продемонстрировав все свои закоулки и закрома, мадам Исида выводит Ореста на улицу.

Токио. Сентябрь. День.
Мадам Исида и Орест идут по улице, садятся в такси, едут через город к университету. Идут в университет.
Мадам Исида и Орест идут по улице от университета, садятся в такси, едут через город к школе японского языка для иностранцев. Идут в школу.
Мадам Исида и Орест идут по улице к школе каллиграфии.

Токио. Сентябрь. Школа каллиграфии. День.
Мадам Исида представляет Ореста учителю. Церемония знакомства с учениками.

Токио. Сентябрь. Школа японского языка для иностранцев. День.
Мадам Исида представляет Ореста преподавателям.

Токио. Сентябрь. Частные классы мадам Канда. День.
Мадам Исида представляет Ореста мадам Канда.

Токио. Сентябрь. Университет. День.
Мадам Исида представляет Ореста преподавателям, профессорам. Церемония знакомства. Ореста водят по коридорам университета, знакомят с людьми, показывают аудитории, в которых ему придется заниматься.
В глазах Ореста мельтешат лица профессоров, богатых стариков и старух.

Токио. Сентябрь. Метрополитен. Вечер.
Поезд несется по тоннелям, мелькают остановки, рекламы, лица.
Мадам Исида и Орест идут по перрону, поднимаются на эскалаторе в толпе чиновников.

Токио. Сентябрь. Дом господина Хонда. Вечер.
Мадам Исида представляет Ореста господину и госпоже Хонда и их дочери. Уставший от беготни по городу и мельтешения лиц, которых он практически не запомнил, Орест действует словно автомат, механически улыбаясь и кланяясь и уже совершенно ничего не понимая.
Орест пытается погладить робота-собачку Айбо, но Айбо, облаяв Ореста и вразвалочку уковыляв от него подальше, прячется за напольную вазу с цветущей камелией.
Традиционный ужин в пределах этикета.
Марико. Он такой послушный мальчик, такой смышленый! Я люблю его как собственного ребёнка.
Орест. Моя японская мама очень добра ко мне, мне никогда не хватало материнской заботы. Я только сейчас понял, что счастье возможно, когда есть такие люди, как госпожа Исида.
Орест благодарно целует мадам Исида щеку. Она смущается. Женщины хлопают в ладоши, чуть-чуть завидуют. Они тоже были бы не против объятий такого мальчика. 

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Вечер.
Уставший, Орест медленно поднимается по лестнице на второй этаж и, не раздеваясь, валится на кровать.

Япония. Зима. Вечер.
Один самурайский клан бьется с другим. Сверкают мечи, летят головы. Рубят всех подряд, никого не жалея, - ни слуг, ни наложниц, ни детей. Саката отличается жестокостью. Грохочут боевые барабаны, удары мечей о доспехи.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Ночь.
Орест открывает глаза. С улицы доносится грохот, отбойные молотки долбят асфальт. Пиликает звонок телефона.

Токио. Сентябрь. Улица возле дома Ореста. Ночь.
На улице проводятся дорожные работы, рабочие отбойными молотками долбят асфальт. 

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Ночь.
На ходу снимая с себя одежду, Орест бредет к телефону, который не умолкает все это время. Звонит мадам Исида.
Голос Марико. Орест, все в порядке? Ты устал? Завтра с утра приходи в офис. Не засиживайся долго за книгами и ложись спать пораньше. Приятных сновидений.
Сонный Орест, запутавшись в брюках, которые он снимает во время разговора, падает на пол, увлекая за собой очередной горшок с цветами.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Утро.
Наскоро перекусив йогуртом и фруктами, Орест выходит из дома.

Токио. Сентябрь. Офис мадам Исида. Утро.
Орест появляется перед очами мадам Исида и целует её в щеку в присутствии сотрудников. Она, тускло улыбнувшись только одними губами, смущается и говорит, обращаясь к присутствующим, словно Ореста нет рядом.
Марико. Какой милый ребёнок! Он утешает моё одинокое сердце.
Работники понимающе кивают, издавая одобрительные звуки, хлопают в ладоши.
Мадам Исида подталкивает Ореста к сотрудникам.
Марико. Поди, поздоровайся!   
Грохочут машины, гремит телевизор. Орест обходит сотрудников.
Орест. Как поживает жена господина Миядзава?
Миядзава. Спасибо, хорошо. Следит за детьми.
Орест. Как здоровье господина Ямадзаки?
Ямадзаки. Спасибо, благодаря вашим молитвам.
Орест. Господин Макибасира, спасибо вам за то, что позволили мне жить в вашем уютном доме. Мне, право, неловко, что вам пришлось из-за меня снимать другую квартиру, удобно ли вам жить?
Макибасира. Не стоит! Живите! Мне удобно в новой квартире.
Марико. Я плачу за его квартиру.
Орест. Приходите в гости!
Макибасира. Непременно!
Орест. Да, кстати, извините, я сделал в вашем доме много беспорядка. Это из-за дождя. Я забыл закрыть на ночь окно, и дождь намочил сёдзи, я случайно порушил бумагу. Ещё раз прошу прощения.
Макибасира. А, пустяки.
Сотрудники, пообщавшись с Орестом, обращаются к госпоже.
Миядзава. О, какой смышленый мальчик! Мне бы такого!
Орест. Господин Фурусато, вам хватает на жизнь?
Фурусато. Да, госпожа Исида заботится.
Марико. Благодаря профсоюзу.
Фурусато. Профсоюз далеко, а Исида-сан всегда рядом. Никогда не забывает нас, дарит подарки, такая любезная, добрая...
Ямадзаки. Вы так похорошели, мадам Исида.
Макибасира. Да, да...
Мадам Исида несказанно довольна такому обстоятельному и душевному разговору Ореста с сотрудниками, а еще больше тем, что Орест им понравился.
Орест. Госпожа Исида, могу ли чем-нибудь помочь?
Марико. Да особенно нет, но если уж есть желание, я найду что-нибудь.
Орест. Хоть какую работу я готов выполнять…
Марико. Ну, что ж!
По телевизору заканчивается матч по бейсболу, и после прогноза погоды идет страничка курса акций. 
Мадам Исида поворачивается к телевизору. 
Марико. Mani geimu. Я тоже играю. У моих акций высокий курс, деньги делаются из ничего! 
Сотрудники мадам Исида отворачиваются от телевизора, занимаются своими делами.
Орест работает в типографии, сидит за компьютером.
Мадам Исида наблюдает за ним из-за офсетной машины.
Рассматривает пушок на скулах, мочки ушей, длинные пальцы с темными волосками на фалангах ловко летающие по клавиатуре.
Орест отрывается от компьютера, замечает госпожу и нежно улыбается ей.
Мадам Исида возвращается в офис.
Марико. Господин Макибасира, мне нужно срочно уйти, отложите на завтра те дела, что, не требуют срочности, а теми, которые нельзя отложить займитесь сами.
Господин Макибасира, плохо скрывая недовольство, молча кланяется.
Мадам Исида торопливо идет в типографию, отрывает Ореста от компьютера и тащит его за собой на улицу.

Токио. Сентябрь. День.
Мадам Исида и Орест идут по улице к крытому торговому пассажу. Орест, не глядя на светофор, идёт на красный свет напропалую, прямо под машины. Мадам Исида охает, пытается поймать его за рукав, но не успевает и остается на другой стороне ждать зеленый свет.

Токио. Сентябрь. Торговый пассаж. День.
Мадам Исида и Орест заходят в мастерскую к портному.
При помощи портного, его жены и юных помощниц, они выбирают три вида тканей на костюмы: на два двубортных летних, на один однобортный. Кроме этого заказывают на пошив рубашки. С Ореста снимают мерки. От обилия внимания щёки Ореста зарделись, он чувствует себя женихом.
Мадам Исида, расплачивается с портным, крупные купюры, отскакивают от ее пальцев, как осенние листья с деревьев. Орест смотрит на ее пальцы с въевшейся в поры типографской краской.
Наконец все раскланиваются довольные друг другом и прощаются.
Мадам Исида и Орест идут по пассажу, останавливаются у магазина спорттоваров, постояв у витрины, заходят в магазин и покупают велосипед для Ореста. Орест сразу же на него садится и выезжает из магазина, едва не сбив прохожего. Мадам Исида, перепугавшись, размахивая руками, бегает вокруг опешившего прохожего и смущенного Ореста, причитая, кланяясь и извиняясь.

Чиба. Сентябрь. Диснейленд. Вечер.
Орест и мадам Исида несутся в вагончике по американским горкам. Орест смеется в восторге, мадам Исида в испуге, не зная, что делать: держаться за поручни или за Ореста, то ли удерживать на голове парик.
Мигают огни аттракционов, сияет иллюминация. Мадам Исида и Орест идут по парку к «чертову колесу».
Мадам Исида достает из сумочки деньги и потягивает Оресту.
Марико. Возьми деньги. Это тебе на расходы.
Орест покупает две порции сахарной ваты – голубую для себя, розовую для госпожи. Орест с удовольствием отрывает зубами куски сахарной ваты, облизывается. Мадам Исида к своей не притрагивается.

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. Ночь.
Мадам Исида раскинула на коротконогом столике гадальные карты.
Марико. Так, дорога... дорога дальняя, в южном направлении... в Россию ему ехать нельзя, это хорошо, Аргентина подходит больше...
Перед тем как лечь спать, мадам Исида набирает номер Ореста.

Япония. Зима. Дом сёгуна. Вечер.
Грохочут боевые барабаны, один самурайский клан бьется с другим. Сверкают мечи, летят головы. Рубят всех подряд, никого не жалея, - ни слуг, ни наложниц, ни детей. Саката отличается жестокостью. Он врывается в комнату, и на него бросается с мечом - не столько из мужества, сколько от отчаяния - раненый юноша лет семнадцати. Самурай выбивает меч из рук мальчика. Их взгляды сталкиваются в непримиримой вражде. Воина поражает красота и хрупкость перепуганного юноши. Над головой юноши занесён меч. Пиликает телефонный звонок.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Ночь.
С улицы доносится шум дорожных работ. Пиликает телефонный звонок. Орест подскакивает на постели, хватает трубку.
Орест (по-русски). Алло.

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. Ночь.
Голос Ореста (по-русски). Алло.
Марико. Ой, извини, я ошиблась номером. Приятных сновидений.
Удовлетворенная, она кладет трубку и ложится спать.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Ночь.
С улицы доносится шум дорожных работ.
Орест сидит какое-то время на постели, потом встает, одевается и, прихватив с собой фотоаппарат, выходит в ночной город.

Токио. Сентябрь. Ночь.
Орест на велосипеде гонит во весь дух по почти пустынным тротуарам.
Рядом с ним несется Флобер.

Токио. Сентябрь. Ночь. Фотографии.
В объектив фотоаппарата попадают уличные художники, нищие, полицейские, компании опьяневших мужчин и женщин, расслабляющихся после трудовой недели, просто улицы, непристойные граффити.

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. Утро.
За тридцать минут до прихода господина Макибасира мадам Исида, будучи главой дома и хозяйкой, как всегда готовит ему традиционный завтрак.

Господин Макибасира завтракает, мадам Исида прислуживает ему словно служанка.
Макибасира. Купите мне маленькие ножницы.
Марико. Ножницы? Какие?
Макибасира. Мне нужны такие маленькие, для подрезания волосков, растущих из носа.
Марико. Хорошо, я куплю.

Токио. Сентябрь. Гиндза. Универмаг. День.
Мадам Исида прохаживается между манекенами. Орест бродит за ней следом, как собачка.
Марико. А вот это платье мне подойдёт или нет? Нет, это дорого! Куда мне в нём выходить? Я не люблю наряжаться, я не модница.
В какой-то момент Орест отстает, засмотревшись на красивую продавщицу, и теряет госпожу среди манекенов.
Все-таки мадам Исида примеряет платье.
Марико. На манекене платье смотрится лучше, чем на мне. Почему манекенам идет, а мне нет?
Она расстраивается; уголки губ печально опускаются.
Орест. Нет, нет! Мы подыщем что-нибудь другое! Пойдёмте!
Он берет инициативу в свои руки, увлекает её за собой, выбирает платья, примеривает к ней. Её образ в новых нарядах двоится в зеркалах примерочной кабинки: на какое-то мгновение в зеркалах отражается Марго.
Они покупают одно платье на лето - простенькое, льняное, жёлтое в белый горошек, с бретельками, приталенное. И к нему - золотистые босоножки на высоком каблуке, шпилькой.
Орест. В этом платье вы выглядите на тридцать девять.
Марико. Правда?
Мадам Исида подходит к зеркалу вплотную.
Марико. Когда женщине за тридцать, трудно определить, сколько ей лет – за сорок или за пятьдесят... Вот ещё бы волосы подлинней, да распустить их по плечам… Может, купить новый парик?

Токио. Сентябрь. Гиндза. День.
Довольные покупками, Орест и мадам Исида выходят из магазина. Она всплескивает руками.
Марико. Ой, мы забыли ножницы для господина Макибасира. Он будет недоволен.
Орест. Пусть сам купит.
Марико. Нет, я должна удовлетворять нужды господина Макибасира. Это мой долг.
Мадам Исида возвращается в универмаг. Орест остается у входа, глазеет по сторонам, стараясь высмотреть в токийской толпе хоть одну из тех уличных красавиц, заглядываться на которых ему запретила мадам Исида.

Токио. Сентябрь. Улица возле офиса мадам Исида. Вечер.
Мадам Исида покупает три пакета сладостей в лавке.

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. Вечер.
Мадам Исида и Орест пьют зеленый чай.
Марико. Налить еще чаю?
Орест. Нет. А есть черный чай?
Марико. Нет. Надо пить зеленый чай - это полезно.
Орест. Я не люблю зеленый чай.
Марико. Расскажи что-нибудь о себе. Чем занимается твой отец?
Орест. Отец? Не знаю. Я его не помню, только по фотографиям, где он с мамой. Он румын, по происхождению. Прожил с нами год, а потом вернулся на историческую родину, в Румынию. Там и сейчас живёт, наверное, если не помер. Мама часто называла меня в детстве румынским князем. А когда мне было лет шесть, мама поехала на Дальний Восток на заработки. Мы ехали на поезде. Двенадцать тысяч километров. Десять дней. Я это путешествие запомнил запахами - соленой селедки и горячей картошки. Это продавали на станциях старушки в белых платочках. Вот так я оказался рядом с восходом солнца.
Орест беспрерывно таскает сладости из пакетов.
Марико. Не ешь много сладостей, а то испортишь зубы.

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. Ночь.
Мадам Исида ставит в проигрыватель лазерный диск с японскими довоенными песнями. Орест выбирает песню о северной заснеженной заставе.
Они напевают ее вдвоём, держа микрофон - он левой рукой, она правой - и заливаясь слезами умиления.
По темным пустым этажам пятиэтажного билдинга разносятся звуки сентиментальной песенки, в которой женский голос грустит о своей молодости, о неразделённой любви; мужской - о своих родных местах. 

Токио. Сентябрь. День.
В воскресенье Токио становится безлюдным, Орест на велосипеде совершает экскурсию: Синдзюку, река Сумидагава, Нихонбаси, далее, минуя Гиндзу, несется к Императорскому дворцу.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. День.
Мадам Исида прибирает комнату Ореста. На его постели лежит альбом: глянцевая суперобложка с изображением пышного бутона розового пиона, - похоже на фотоальбом икэбаны. Мадам Исида присаживается на кровать передохнуть и без всякого любопытства распахивает альбом на середине.
Марико. Nan dake? Hen des!
На одной странице мадам Исида обнаруживает двух лесбиянок, а на другой мастурбирующую женщину. Марико ахает. Её лицо покрывается красными пятнами, заметными даже под слоем пудры. Это картины средневекового мастера. Марико читает по слогам его имя.
Марико. У-та-ма-ро.
Дрожащими руками она перелистывает картинки. Кончики её пальцев мелко дрожат. К вискам хищно бросается кровь. Её глаза становятся темней обычного. От переизбытка эмоций она читает вслух, путая иероглифы, имена художников и названия бесстыдных картин.
Марико. Вот как, значит! «Рыбы соединяют глаза»! Вот «Парение морских чаек». Ты посмотри-ка, «Обезьянья хватка». Да, что хватка, то хватка!

Иконография.
Картинки стремительно сменяют одна другую.
Голос Марико. «Шелкопряды крепко связываются». Намертво связываются. Какая отвратительная «Любезная служанка»! Ха-ру-но-бу. Кто такой ещё Харунобу? Искусство порнографии! «Шальной мотылёк ищет аромат». Орест тоже имеет редкостный запах. Он парфюмом не пахнет, как современные японцы. «Нефритовый стебель стучится в дверь». Бесстыдник какой! «Союз инь и ян», «Журавли сплетаются шеями», Кёнэго. «Взлёт гигантской птицы над таинственной пучиной», «Игра на флейте». «Прыжок белого тигра», Корусай. «Актёры в коридоре». Извращенцы! «Проникновение в лютневые струны», «Бегущий», «Гармоничное трио». Ещё одно распутство — «Монахиня с любовником»!..

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. День.
Марико пролистывает сотню страниц и захлопывает книгу так, что в солнечном луче, упавшем на глянцевую страницу, поднимается пыль.
Марико в смятении.
Марико. Откуда здесь эта книга? Наверное, Макибасира, развратник, забыл унести с собой на новую квартиру.
Она отбрасывает одеяло и внимательно изучает простыню: нет ли следов, какие обычно оставляют мужчины, долго воздерживающиеся от общения с женщинами? Ничего не находит. Постель пропахла Орестом, - Марико вдыхает его запах, ложится на футон, закрывает глаза. Недолго полежав с закрытыми глазами, и сладкой улыбкой, она вдруг открывает глаза.
Марико. Не приводит ли он кого-нибудь сюда тайком?

Токио. Сентябрь. День.
Орест оставляет велосипед на какой-то станции метро, спускается вниз и едет без всякой цели; выходит на станции Ёцуя, повинуясь своему беспечному настроению.
Никто не толкается, можно ходить свободно. Вдруг на выходе из турникета на него налетает незнакомая японская девушка, хватает за руку и тащит наверх по лестнице.
Девушка. Если у вас есть свободное время, то идёмте со мной.   
Она так настойчива и энергична, что Орест, не сопротивляясь, подчиняется ей, да и девушка на редкость симпатичная.
Проходя мимо католической церкви, они становятся свидетелями свадебной церемонии. Перед церковью толпится народ: мужчины в черных фраках, дамы в европейских платьях и кимоно. Невесту осыпают белыми лепестками, которые в порывах ветра мерцают на солнце, словно рябь на воде.
Девушка снова тянет Ореста за рукав. Они входят на территорию университета, окружённую железной оградой. Пройдя тенистым пустынным двором по усыпанной желтым гравием и песком дорожке, они входят через непарадную дверь внутрь здания.

Токио. Сентябрь. Здание университета. День.
Орест идет за девушкой по гулкой лестнице и оказывается в тёмном помещении без стульев. Вместо них стоят кубы.
Спектакль уже идет. Действие движется кое-как; вялые персонажи всё говорят, говорят, говорят, зрители сидят молча, ерзают на стульях, покашливают. Орест засыпает, утомлённый малопонятными разговорами актёров-любителей. Его голова склоняется на плечо девушки.   

Япония. Зима. День.
Старый дом в зарослях засохшей полыни, разрушенные ворота под шапкой снега, непротоптанные тропинки, лисы бродят в заснеженном саду.
Из дома выбегают служанки, разбегаются.

Япония. Зима. Старый дом. День.
Из шкафчика высыпаются на пол старинные свитки.
Дама в кимоно, наклонив голову, расчесывает черепаховым гребнем длинные волосы. Она поднимает голову.
Марго, в образе тоскующей дочери принца Хитати, утирает слезы.
Марго. Мои труды не пропали даром.

Токио. Сентябрь. Здание университета. День.
Вдруг всё заканчивается грохотом: гремит выстрел, герой убит, крики на сцене, падает графин с водой. Загорается свет.
Орест. Что это было? 
Орест жмурится от света.
Девушка. Chekhofu, Kamome.
Орест. А-а!
Нина Михайловна Заречная отстреливает из винтовки больших бумажных чаек, висящих в зале над головами зрителей.
Заречная. Ненавижу чаек, ненавижу! Они загадили мой вишневый сад!
Сбитые чайки падают на зрителей, брызжут во все стороны то ли кровью, то ли краской, то ли клюквенным соком. В зале начинается паника. На сцену выходят комиссар полиции и двое полицейских, арестовывают Заречную.
Полицейский. Вы арестованы по обвинению в убийстве писателя Треплева на почве ревности.
Орест. Какой шик!
Инспектор. Арестовать всех!
Начинают арестовывать актеров, рабочих сцены, арестовывают режиссёра.
Вдруг начинают арестовывать зрителей. Девушка и Орест сбегают под всеобщий переполох.

Токио. Сентябрь. Вечер.
Девушка и Орест выбегают с университетского двора.
Девушка. Вам понравился спектакль?
Орест. Еще бы!
Девушка. Мне уже нужно идти. Если вы дадите номер своего телефона, я вам позвоню.
Девушка протягивает Оресту ручку и руку.
Девушка. Напишите здесь.
Орест пишет цифры на ее руке.
Девушка. Меня зовут Акаси.
Акаси убегает и вскоре скрывается в метро. На лице Ореста изображается лёгкое недоумение.
Орест (по-русски). Мы странно встретились и странненько расстались.
Орест вздыхает и скучно плетется по заваленной листьями дорожке.
Внизу под откосом нешумно проезжают поезда.
Орест. Акаси, Акаси, Акаси... 

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Вечер.
Орест разговаривает с мадам Исида по телефону, рассказывает о походе в театр.
Орест. Вот такая странная встреча и такой странный театр! Бедный Антоша никому не дает покоя! Одна моя знакомая во Владивостоке даже хотела поставить «Вишнёвый сад» в стиле театра масок «Ноо»!
Голос Марико. Ах, как ты неосторожен! Разве ты не помнишь, я предупреждала тебя, я говорила тебе! Ни в коем случае нельзя знакомиться на улице с девушками! Нельзя общаться с уличными красавицами! Я прошу тебя прекратить это знакомство и больше с ней не общаться. Я и без того все время переживаю и беспокоюсь. В столице столько соблазнов. Я не могу уснуть.
Орест. Я тоже не сплю: по ночам ремонтируют дорогу, стоит такой грохот!
Голос Марико. Виза скоро закончится и тебе придется возвращаться. Я буду скучать без тебя. Ты мог бы почаще заглядывать в офис, ведь ты для меня больше чем сын, мне хотелось бы видеть тебя чаще.
Орест. Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа! 

Токио. Сентябрь. Дом мадам Исида. Ночь. Дождь.
Марико беспокойно спит, вскрикивает во сне.
Марико. Орест! Орест!
Марико подскакивает на кровати. За окнами льет дождь. На экране включенного телевизора мельтешат беспрерывные полосы. Перед телевизором сидит дама в кимоно, ее длинные волосы убраны в пучок и перехвачены лентой.
На постели Марико стоит поднос с дымящимся отваром в черной пиале.
Дама поворачивается к Марико, но лица ее не видно.
Дама. Мы возлагаем на тебя большие надежды.

Токио. Сентябрь. Школа каллиграфии. День. Дождь.
Орест, высунув от усердия язык, старательно выводит кисточкой замысловатые иероглифы, складывающиеся в стихотворение: 
Желтые хризантемы –
На погребальном костре осени
Тело мертвой осы...

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. День. Дождь.
Мадам Исида готовит в рисоварке рис, проветривает постель, ставит на стол вазу с фруктами.

Токио. Сентябрь. Улица возле дома Ореста. Вечер. Дождь.
Льет проливной дождь. Орест, держа одной рукой руль, а другой зонт над головой, ловко лавируя между людьми, подъезжает на велосипеде к дому. Навстречу ему выезжает тележка с картонным домиком, запряжённая каким-то нищим. Орест не успевает затормозить, наезжает на старика и сбивает его с ног. Старик, падает на мокрый асфальт. Ломается бамбуковый черенок зонтика.
Подскочив к бездомному, Орест берет его под локоть и помогает подняться на ноги. От старика несет перегаром; на голове торчат клочья грязных, свалявшихся волос; из-под седых бровей выглядывают испуганные и виноватые глаза.
Орест. Вы не ушиблись? У вас ничего не болит? Мне так неловко, я не успел затормозить, извините.
Старик. Ничего, ничего! Напрасно, напрасно! Какой милый варвар, ах, какой милый варвар…
Орест. Идёмте со мной! Идёмте! Я вам сейчас что-то принесу, здесь рядом.
Старик, впрягшись в свою тележку, покорно следует за ним.
Орест оставляет велосипед снаружи, прикрывает его от дождя поломанным зонтом и скрывается за дверями. Нищий остается ждать. Орест вскоре появляется с чашкой горячего риса и огромным куском сырой красной рыбы, порезанной на ломтики и политой соевым соусом. Старик берет дымящуюся чашку, молча кланяется в благодарности, пятясь задом.
Орест наблюдает, как старик снимает сапожки, аккуратно ставит рядом на картонку, влезает внутрь убогого жилища. Затем из коробки появляется грязная рука и забирает обувь.

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. Вечер. Дождь.
Мадам Исида говорит по телефону с надрывом в голосе.
Марико. Ведь я скучаю, целый день работаю, чтобы обеспечить тебя, устаю, а ты забыл совсем свою японскую мамочку, ты недостаточно благодарен за заботу, которой я тебя окружаю, ты не помогаешь мне в типографии, редко появляешься на глаза, а на друзей всегда находишь время...

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Вечер. Дождь.
Орест одетый стоит возле телефона, переминаясь с ноги на ногу, вертит в руке фотоаппарат.
Орест. Я ни с кем не общаюсь... я нигде не бываю... я все время учусь...
Голос Марико. А я подумала, что если я усыновлю тебя, будешь моим ребёнком, тогда решатся все проблемы с визой, и, кроме того… В ближайший выходной мы поедем в северную провинцию: совершим пешую прогулку по тропам средневекового поэта Мацуо Басё. Тебе это понравится...
Орест. Конечно. Хорошо. Приятных сновидений...
Положив трубку, Орест стоит какое-то время возле телефона, ожидая повторного звонка. Телефон молчит. Орест облегченно вздыхает и выходит из дома.

Токио. Сентябрь. Улица у дома Ореста. Ночь. Дождь.
На улице проводятся дорожные работы, рабочие отбойными молотками долбят асфальт. 
Орест стоит на крыльце, пытаясь сладить с поломанным зонтом. Потеряв терпение, возвращается в дом.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Ночь. Дождь.
Орест с размаха швыряет зонт в угол, поднимается наверх, снимая на ходу одежду.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Ночь. Дождь.
Орест ворочается в постели, пытаясь заснуть. С улицы доносится грохот: отбойные молотки долбят асфальт. Сна нет. Он пытается заняться мастурбацией. Нет желания. Прекратив эти бесплодные попытки, Орест включает свет, берет ручку и пачку бумаги, начинает писать дзуйхицу.

Буэнос-Айрес. Сентябрь. Ночь. Дождь.
Голос Ореста (по-русски). Флобер, фас!
Флобер несется через площадь Онсе аргентинской столицы.

Ла-Плата. Сентябрь. Антропологический музей. Ночь.
Флобер бежит вверх по мраморной лестнице - первый этаж, второй этаж, третий этаж. Он задыхается от жары. Красный влажный язык выпадает из пасти. Глиняный кувшин. Вода? Он заглядывает внутрь. Что это? Какая мерзость! Это мумия. Скорченная, почерневшая мумия человека. Челюсть - жёлтые отвратительные зубы; голый череп, клочья волос, фаланги пальцев. Флобер сует нос во второй кувшин, третий, четвёртый - другие мумии…
Орест идет по залам музея вслед за Флобером.
Орест (по-русски). Этот старый пёс, блохастый Флобер, царство ему небесное, и есть моя интуиция?
Смотритель музея (по-испански). Ваша интуиция, знаете ли, нахального поведения, невоспитанная, и к тому же - без намордника.

Япония. Сентябрь. День. Дождь.
Орест и мадам Исида идут под проливным дождём через кипарисовую рощу, вдали сквозь пелену дождя виднеются храмы.
Уже уставшие, они поднимаются вверх по склону горы, где среди вековых сосен расположился храм Плывущего Облака.

Япония. Сентябрь. Храм Плывущего Облака. День. Дождь.
Орест бродит по храму, рассматривая изображения и изваяния.
Мадам Исида молится своим богам.
Марико. Я прошу не много, прошу о самой малости: чтобы моя любовь не была отвергнута. Моя душа долгое время пребывала в забвении, истосковалась по ласке, она просит внимания к себе и заботы. Душа - она всегда птенец, птенчик, выпавший из гнезда; она никогда не вырастет, никогда не будет взрослой, никогда не состарится, сколько бы тебе лет ни было. И нет у неё ни жилища, ни пристанища. Кто бы взял её к себе, кто бы приютил, кто бы отогрел? Нашёлся бы такой сосуд, пусть даже с трещинами или с отбитым горлышком и ручками. Имя ему - сердце! Я же ничего не прошу, я только говорю: «Возьми!» 

Япония. Сентябрь. День. Дождь.
С высоты храма Парящего Облака открывается бескрайняя перспектива: рисовые поля, дороги, домики, храмы, кипарисовые рощи.

Япония. Сентябрь. Гостиница. Вечер. Дождь.
Мадам Исида представила Ореста своим старым подругам.
Они сидят за столом в дешевой гостинице. Стол ломится от яств, даже некуда приткнуть пиалу.
Марико. Он как умная собачка, которая всё понимает, но сказать ещё не может, но зато пишет стихи на японском.   
Первая дама. Танка?
Орест. Нет, хайку.
Вторая дама. Так, может быть, что-нибудь прочтёте, самое любимое?
Женщины поддерживают предложение хором. Орест смущается.
Орест. Я бы прочёл, только не знаю, как вам удобно слушать. Мне читать вертикально, справа налево, или горизонтально, слева направо?
Первая дама. Читайте, как вам удобнее читать.
Орест.                Летняя трава
Выросла у колодца –
Не помнит предков.
Женщины восхищённо хлопают в ладоши. Мадам Исида гордится приобретением.
Первая дама. Ах, какой миленький!
Третья дама. Подлить ещё пива?   
Орест кивает. Ему наливают пива.
Мадам Исида наливает из супницы в пиалу супа из морских животных - кальмаров, осьминогов, морской капусты и ещё чего-то. Орест умело подцепляет палочками какую-то живность.
Орест. А это что я сейчас ем?
Марико. Это осьминог.
Первая дама. Он, наверное, не привык к японской пище.
Марико. Что вы, ест всё подряд! Что ни дай, всё съедает!
Вторая дама. И сырую рыбу тоже?
Марико. Да, да!
Третья дама. Я знаю, у русских есть такое блюдо, называется, кажется, borushichi. Что это такое?
Орест. Это овощной суп с мясом и картошкой.
Марико. Кстати, он обещал приготовить.
Первая дама. В России едят мясо и хлеб, это так вредно для здоровья. Вот почему они такие толстые!
Вторая дама. Я читала, что Толстой ел только рис и рыбу.
Третья дама. Что вы говорите?! Как интересно!
Первая дама. Мясо вредно! Тофу полезно.
Вторая дама. Выпьем за здоровье!
Все чокаются и выпивают. На верхней губе Ореста повисает пивная пена. Женщины смеются, прикрывая рты ладошками. Мадам Исида достает платок и утирает губы своего мальчика.
Марико. Он как ребёнок! Правда, ребёнок. Его нужно переводить за руку через дорогу, кормить с ложки.
Вторая дама. Не заказать ли нам сакэ?
При слове «сакэ» Орест встрепенулся.
Орест. Да!
Третья дама. Госпожа Исида, он в этом кимоно выглядит настоящим японцем. Он вам как сын! Вы не думали о том, чтобы его усыновить?
Марико. Ну, я бы хотела. Он такой милый!
Первая дама. О-тян, ты хочешь иметь японскую маму?
Орест. Да, я хочу иметь японскую маму!
Вторая дама. Посмотрите, он как peto.
Третья дама. Ха-ха-ха! Любимая собачка. Орест, пойдём делать пи-пи!
Орест улыбается, тявкает. Женщины смеются, хлопают в ладоши.
Вторая дама. Peto, peto!
Первая дама. Нет, нет, он паперо, паперо!
Орест любезно улыбается.
Марико. У него голова как компьютер!
От обильной экзотической пищи у Ореста урчит в животе.
Третья дама. Щенок где-то скулит?
Орест. Это у меня в животе урчит.
Женщины смеются. 
Первая дама. Ха-ха-ха! Орест проглотил щенка!
Вдосталь повеселившись и посмеявшись над Орестом, женщины расходятся по своим комнатам.
Мадам Исида и Орест разместились в смежных комнатах на втором этаже гостиницы, их комнаты разделены раздвижной перегородкой.

Атами. Сентябрь. Берег. День.
Марико бежит вслед за объектом своего смутного желания, преследуемым собакой, и кричит.
Марико. Подожди! Постой! Там, там, там…
Сурепка больно хлещет по ногам, цепляется желтыми цветами за металлические пряжки туфель, сверкающие на солнце. Чулки промокли от росы, будто ей плеснули под ноги воды.

Атами. Сентябрь. Берег. День.
На чёрном песке взморья два судорожных тела охвачены животной, конвульсивной страстью; женщина изнемогает и падает, как волна, на песок; мужчина, застонав, выстреливает из фаллоса на песок; женщина встает на четвереньки и лижет забрызганную землю.
Марико всего лишь невольная свидетельница этой сцены, в глазах её темнеет, она закрывает веки.
Подходят какие-то люди и говорят ей с укоризной.
Мужчина. Как ты пала!
Женщина. А мы ещё возлагали на тебя надежды!
Марико еще крепче зажмуривает глаза.
Голос Ореста. Марико, Марико! 

Япония. Сентябрь. Гостиница. Ночь. Дождь.
Мадам Исида просыпается среди ночи, откинув одеяло, приподнимается на локте.
Голос Ореста. Марико!
Гостиница спит. В тишине слышно как за окнами накрапывает дождь. Мадам Исида отодвигает сёдзи, сердце ее колотится.
Голос Ореста (по-русски). Иди, иди!
Мадам Исида наклоняется над Орестом, её губы прикасаются ко лбу.
На лбу испарина. Её рука скользит под одеяло, на грудь. Орест обнажён, его тело пылает, у него жар.
Орест. Акаси, Марго!
Орест шепчет неразборчиво ещё какие-то слова.
Мадам Исида тихо сидит рядом. Её рука шарит по его телу, пальцы становятся влажными. Она ложится рядом на футон, смотрит на лицо Ореста, который бессвязно бормочет что-то во сне. Вдруг Орест, повернувшись к ней и причмокнув губами, обнимает ее и закидывает на нее ногу. Мадам Исида через одежду ощущает его мускулистое тело, его жар. Его хмельной запах, запах пота, - резкий и терпкий, такой желанный - проникает в её ноздри, и она вдыхает его, задыхается, умирает, млеет, тает, истекает. Орест наваливается на неё сильней, она кое-как стягивает с себя штаны не без помощи его рук. Орест покрывает её поцелуями. 
Орест (по-русски). Сладкая, сладкая! Акаси, Акаси!
Его фаллос давит на живот, она направляет его рукой, и он проникает в ее лоно.
Ощущения нахлынули: слабости и тяжести, проникновения и утоления, напряжения и мягкости. Она хотела вобрать его в себя, всего без остатка. Внутри неё что-то зашлось, будто она проваливалась в пропасть. Стон, как сладкое недомогание, вырвался наружу и растворился в горном воздухе, насыщенном ароматами.
Дождь прекращается.
Орест сползает с неё, как тюфяк, и отворачивается. Рука безвольно падает за пределы постели. Свет уличного фонаря украдкой ощупывает обнажённое тело мужчины. Оно лоснится от пота.
Марико отползает в свою комнату на корточках.

Япония. Сентябрь. Гостиница. Утро.
Орест и Марико завтракают в гостиничном кафе.
Марико смущена, она исподтишка наблюдает за Орестом, пытаясь понять по его лицу, что помнит он о сегодняшней ночи.
Его довольное лицо, как всегда обворожительное, ещё более мило, глаза светятся изнутри лукавством.

Япония. Сентябрь. Возле Центра офуро. День.
Орест и Марико подходят к Центру.
Марико. Ты иди, а я, пожалуй, не пойду, останусь снаружи и подожду...
Марико садится на скамейку. Орест уходит, посылает ей воздушный поцелуй, машет рукой.
Марико. Подожду, когда ты насладишься купанием со старухами и стариками.
Марико сидит на скамейке около здания.
Марико. С кем он занимался любовью? Ведь не со мной! Он держал в руках моё тело, но грезил не мной. Значит, ничего не было. Это была не я, нет, не я, а какая-то Марго или Акаси. Акаси... Ах, да! Это ведь та самая, со станции Ёцуя, которая таскает его по театрам! Я, я должна быть в его сердце, я даю ему всё, не жалею ничего. Мои чувства в каждом жесте! Нет, никому не отдам его, никому! Я вкладываю в него всё своё сердце, без остатка, до капельки!.. Почему он ведёт себя так, будто ничего не случилось? Ведь случилось! Он был во мне, я чувствовала его!
Женщина, проходящая мимо, оборачивается, смотрит на Марико из-под элегантной шляпки с помпезными цветочками.
Женщина. Извините, что?
Марико. Нет, нет, ничего.
Марико поспешно поднимается и направляется в офуро, забыв, что на ней парик.

Япония. Сентябрь. Центр офуро. День.
Марико входит в купальню, наполненную голосами, смехом, плеском и паром. Стараясь не попадаться на глаза подруг и Ореста, она пристраивается в углу просторной купальни. Только погрузившись по грудь в горячую воду, она вспоминает, что на ней парик.
Марико наблюдает за Орестом из-за деревянного столба.
Орест оживлённо беседует с какой-то белокурой девушкой, иностранкой. Вот он выбирается наружу, встает во весь рост и, даже не прикрывшись полотенцем, дефилирует к компании молодых людей, японцев и иностранцев. Орест всем нравится, все хотят его пощупать, потискать, потрогать. Он купается во внимании.
Марико (шепотом). Красуется перед иностранкой, бесстыдник, распушил свои перья, - посмотрите на меня, красавца...
Орест и девушка залазят в одну лохань, скрываются из виду. К ним присоединяются другие.
Марико тяжело вздыхает, поправляет съехавший на лоб парик.

Япония. Зима. День. Снег.
Самурай везет раненого юношу из вражеского клана сквозь снегопад, прячет в каком-то монастыре в горах.

Япония. Зима. Монастырь в горах. Ночь. 
Самурай тайком навещает спасённого юношу по имени Дзидзю, выхаживает его, залечивает мазями из горных трав его раны.

Япония. Зима. Монастырь в горах. День.
Раны Дзидзю затянулись, юноша окреп. Саката предлагает ему покровительство. Юноша становится преданным другом Сакаты, они скрепляют дружбу клятвой и кровью.

Токио. Сентябрь. Дом господина Хонда. День.
Орест учит русскому языку дочь господина Хонда. Они сидят на корточках перед коротконогим столиком с книгами на русском языке. Между ними сидит Айбо, он смотрит то на хозяйку, произносящую незнакомые слова, то на чужака, говорящего непонятно и ведущего себя подозрительно.
Орест дотрагивается пальцем до кончика носа.
Орест. Korewa «нос» des.
Девушка дотрагивается до своего носа и повторяет.
Девушка. Nos.
Орест закрывает один глаз и дотрагивается до него пальцем.
Орест. Korewa «глаз» des.
Девушка закрывает ладонью один глаз.
Девушка. Glaz.
Орест подносит палец к губам.
Орест. Korewa «губы» des.
Девушка повторяет его движение.
Девушка. Gubi.
Орест (по-русски). Твои губы красивые.
Девушка. Twoi gubi krasiwie.
Девушка улыбается.
Орест (по-русски). Нет, твои губы красивее!
Орест хочет подвинуться ближе и поцеловать девушку, но Айбо заливается злобным лаем и пихает Ореста в бок металлической головой. Девушка смеется.
Девушка (по-японски). Я не понимаю.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. День.
Марико поливает цветы. Пиликает телефонный звонок. Марико удивленно смотрит на телефон, потом поднимает трубку.
Марико. Алло.
Голос Акаси. Здравствуйте. Пригласите, пожалуйста, к телефону господина Ореста.
Марико. Его нет дома.
Голос Акаси. А не скажете, когда он будет?
Марико. Нет. Я не понимаю, что вам нужно.
Голос Акаси. Меня зовут Акаси. Вы не могли бы передать господину Оресту, что вечером будет новый спектакль. «Вишневый сад» в стиле театра «Ноо». Ему понравится. Я буду ждать его возле университета...
Марико. Господин Орест ни в какой театр не пойдёт! Он очень занят! Он учится, работает, у него нет времени на пустые развлечения со случайными знакомыми! И больше сюда не звоните!
Мадам Исида бросает трубку на телефон. Трубка ложится неровно, она нервно поправляет ее. На столе стоит чашка с недоеденным рисом, ссохшимся и пожелтевшим. Мадам Исида относит чашку на кухню, обнаруживает в эмалированной кастрюле на плите остатки супа из морской капусты и тофу. В возмущении она распахивает холодильник. Он пуст, только в морозильнике лежит оледенелый труп дорогущей красной рыбины.
Потом она находит в углу сломанный зонт.
Мадам Исида, недвижно как статуя, сидит на стуле напротив двери, ждет Ореста, держит на коленях сломанный зонт.
Открывается дверь, входит Орест. Не дав ему опомниться, захлёбываясь от возмущения, мадам Исида выплескивает на Ореста свое недовольство.
Марико. Почему ты выбросил мою вещь? Это очень дорогая вещь! На кухне пропало столько еды! Рис засох! Тофу! Тофу – очень полезный для здоровья продукт, ты бросил его в супе на плите! Непозволительно быть расточительным, рис подорожал, я до сих пор помню, как голодала в годы войны! Если б ты знал вкус саранчи…
Орест, пристыженный, стоит перед ней, словно побитая собака, поджав хвост. 
Орест. Я не успел съесть, потому что спешил на занятия каллиграфией.
Марико. Почему спешил? Потому что проспал? А почему проспал? Потому что поздно ложишься спать! Вчера я звонила в двенадцать часов, ты еще не спал. А почему? Что ты делал ночью? Отвечай! Гуляешь по ночам, знаю…
Ее рука машинально открывает и закрывает ящик стола, в котором бренчат столовые приборы. Вдруг рука ныряет внутрь и вынимает широкий кухонный нож. Стальное лезвие блестит в электрическом свете. Ее пальцы трогают лезвие.
Орест растерялся: должен ли он отвечать или это риторические реплики?
Орест. Я занимался уроками допоздна, а потом выходил подышать свежим воздухом перед сном.
Мадам Исида бросает на него вопросительный взгляд.
Улыбка на лице Ореста живет своей собственной жизнью. Он облизывает губы, кадык двигается вверх-вниз.
Ее рука прячет нож в стол, задвигает ящик.
Марико. Ты смотришь телевизор по вечерам! Я слышала в телефонную трубку, как он грохочет.
Орест. Нет, это опять проводились дорожные работы!
Мадам Исида сваливает застарелый рис в суп, подогревает на газовой плите, вымыв пластиковую чашку, наполняет ее слегка обновлённым блюдом.
Марико. Ешь!
Орест морщится от резкого запаха.
Орест. Что это?
Марико. Еда!
Взяв палочки, Орест ковыряется в блюде. Еда сползает с палочек на край чашки, оттуда на стол, со стола на пол. 
Мадам Исида, не выдерживает, протягивает ладони, чтобы поймать крохи, и промахивается. Еда шлёпается на паркет возле остроносой туфельки Исиды.
Орест.                Соловей!
На лепешку на краю галереи
упала капля помета.
Орест сияет довольной улыбкой, но, взглянув на мадам, тут же тускнеет.
Марико. Нет, возьми ложку!
Мадам Исида достает ложку из ящика стола, берет в руку чашку, собираясь кормить Ореста, как маленького ребёнка. Он хочет сжать зубы, но рот непроизвольно открывается сам.
Марико. Ешь!
Она запихивает Оресту в рот «полезные продукты питания».
Зазвеневший телефонный звонок спасает Ореста от принудительного кормления. Мадам оставляет его и берет трубку.
Марико. Алло!
Голос Макибасира. Госпожа Исида?

  Токио. Сентябрь. Офис мадам Исида. День.
Макибасира раздраженно говорит по телефону.
Макибасира. Я не могу без вашего присутствия выполнять вашу работу...
Голос Марико. Я сейчас занята, я сейчас не могу придти...
Макибасира. Я настаиваю.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. День.
Едва за мадам Исида нервно захлопывается дверь, Орест подхватывает чашку с остатками «полезных продуктов питания» и вываливает содержимое в унитаз; затем травит съеденное, не всовывая пальцы в рот.

Токио. Сентябрь. Офис мадам Исида. День.
Мадам Исида раздраженно идет по коридору, врывается в офис.
Марико. Что такое? Почему свет горит?
Макибасира. Какой свет горит?
Марико. Электрический свет горит!
Макибасира. Что же нам без света жить теперь?
Марико. Свет горит в туалете круглые сутки, в то время как падает курс моих акций! Вы меня разорить хотите? Кто не выключает за собой?
Макибасира. Не знаю. Наверное, кто-то из сотрудников.
Марико. Почему вы не проследили?
Макибасира. Мне некогда следить за сотрудниками в туалете. Вы забросили все дела ради своего любимчика! Вы все время заняты Орестом. А мне еще за светом в туалете смотреть?
Марико. Вырежьте окошко в двери, чтобы видно было.
Макибасира. Вам больше заняться нечем, госпожа? Вы все время тратите на Ореста, а ведь он мог бы нам помогать в типографии.
Марико. Я и на тебя трачу деньги: оплачиваю твою квартиру, оплачиваю твою машину!
Макибасира резко отталкивает от себя толстую книгу, она сбивает целую стопу деловых бумаг, которые рассыпаются по столу и слетают на пол. Макибасира подскакивает.
Макибасира. Ах, вот как! Хотите меня оскорбить! Я тоже мужчина! Вы на себя посмотрите: влюблённая женщина в вашем возрасте выглядит в лучшем случае комично, а в худшем - безумно!
Марико. Я тебя взяла из жалости! Жалела, жалела, жалела, жалела...
Макибасира. Мне не надо вашей жалости, ваших подаяний, ваших подарков! Заберите!
Макибасира бросает в нее стул. Исида, охнув, отскакивает в сторону. Стул сшибает со стола вазу с ирисами и врезается в стеллаж, с которого, грохоча, падают вниз книги.
Орест подходит к офису и открывает дверь.
Макибасира, рыча сквозь зубы, прижимает мадам Исида к столу.
Макибасира. Теперь другого жалеете?!
Орест хочет ретироваться, но мадам Исида его замечает. Замечает его и Макибасира. Макибасира отходит от стола, поправляя галстук. Мадам Исида подходит к Оресту и, не поднимая глаз, уводит за собой на четвёртый этаж в пустующий офис, залитый ярким солнечным светом, где не слышно грохота машин.
Марико. Я хочу сдать помещение в аренду, поэтому надо прибраться здесь, вставить новые лампы.
Они ставят стремянку, заменяют перегоревшие люминесцентные лампы.
Марико. Макибасира все время ругается, говорит, что я не помогаю ему, всё время уделяю тебе, что он не справляется с работой. Без него, одной мне не справиться с типографией, заказами, клиентами...      
Вдруг она опускается на колени, обхватив руками ноги Ореста. 
Орест. Я ведь помогаю тоже! 
Мадам Исида сильнее прижимает к себе мальчика, будто кто-то сбирается отнять его. Орест, растерявшись и чувствуя себя неловко оттого, что женщина сидит у его ног на корточках, тоже присаживается.   
Орест. Что с вами, госпожа  Исида? 
Марико. У меня закружилась голова. 
Её глаза закрываются, голова падает на его плечо, руки безвольно свисают. Орест приобнимает женщину.
Марико. Не называй меня «госпожа Исида», а зови просто Марико… когда мы бываем одни.
Орест. Хорошо, госпожа Марико.
Марико. Нет, не надо «госпожа», зови Марико. В детстве меня звали Маттян.
Орест. Хорошо!
Мадам Исида прижимает его к себе.
Марико. Мой мальчик! Милый, милый!
Осмелев, Марико чмокает Ореста в щеку, чуть подёрнутую щетиной. Орест тоже наклоняется к ней с поцелуем, но, потеряв равновесие, заваливается под широко расставленные ноги алюминиевой стремянки. Боясь, что госпожа может удариться о пол, Орест крепко прижимает ее к себе, стараясь упасть на бок, чтобы не рухнуть на неё всем телом.
Мадам Исида высвобождается из его объятий. Она встает, поправляет платье, парик и, уже совершенно успокоившись, уходит, не глядя на Ореста, оставшегося сидеть на полу.
Мадам Исида идет по коридору.
Марико. Прежде, прежде я должна взять с него клятву, мы должны закрепить наши отношения клятвой!

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. Вечер.
Марико сидит на корточках перед трюмо, вокруг нее разложены коробки с париками. Достает парики из коробок примеривает, критически разглядывая себя в зеркале.
Ходит по комнате взад вперед около телефона. Наконец останавливается и решительно набирает номер Ореста.
Марико. Орест, я сейчас приду, принесу тебе пива. Ты какое любишь - бутылочное или баночное?

Токио. Сентябрь. Улица возле дома Ореста. Вечер.
Мадам Исида, прижимая к себе одной рукой пакет, покупает в автомате две бутылки пива «Асахи»; идет по улице к дому Ореста.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Ночь.
Мадам Исида и Орест, расположились на втором этаже, на постели. Настроение располагало к близкому общению. На подносе - еда в пластиковых коробочках и два высоких стакана из тонкого стекла; у стены под окном - бутылки пива. Веселил сам себя телевизор: поп-дива по имени Микава в умопомрачительных, блистающих как чешуя нарядах пела песни и кокетничала с публикой, жеманно опускала глаза в ответ на шутки конферансье. 
Марико. Тебе никто не пишет, не звонит, даже мама…
Орест. Ждут, когда я позвоню, наверное.
Марико. Позвони кому-нибудь.
Орест берет телефон и набирает номер Марго. Гудки в мгновение ока достигают абонента.
Мужской голос в трубке (по-русски). Алло.
Орест удивлен.
Орест (по-русски). Извините...
Орест нажимает на рычажок.
Марико. Что?
Орест. Наверное, ошибся номером.
Марико. Позвони еще.
Орест вновь набирает номер Марго и вновь слышит в трубке мужской голос.
Мужской голос в трубке (по-русски). Алло.
Орест (по-русски). А Марго Юозефовна дома?
Мужской голос в трубке (по-русски). Она в ванне, перезвоните позже. А спрашивает кто?
Орест (по-русски). Это Орест. А с кем я разговариваю?
Мужской голос в трубке (по-русски). Это Феликс у телефона.
Орест слышит, как Феликс кричит куда-то в сторону.
Голос Феликса (по-русски). Орест звонит! Идите скорей, Марго Юозефовна!
Раздается какой-то шум, грохот, хлопок дверью. Стеклянными бусинками рассыпается мальчишеский смех.
Голос Феликса (по-русски). Сейчас она подойдёт!
Орест (по-русски). А, ты, Феликс-Феникс! Из какого пепла? Привет!

Владивосток. Сентябрь. Квартира Марго. Ночь.
Марго выбегает из ванны с мокрой головой, обматываясь на ходу полотенцем. Феликс оставляет трубку, уходит на кухню, чтобы не смущать её и не смущаться самому.
Марго сидит на стуле, не решаясь прикоснуться к трубке, которая покачивается на тумбочке. Мерцающий электрический свет лампы блестит в черных изгибах телефонной трубки. С пряди волос Марго стекает капелька воды.
Марго. Подожди секунду, я приведу себя в порядок.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Ночь.
Орест, прижимая телефонную трубку к уху, смотрит на свою госпожу. Она тоже застывает в напряжённом ожидании.
Марико. Что, никого нет дома в этот поздний час?
Орест. Ещё не пришла как будто бы… 
Марико. Позвоним попозже.
Орест кладет трубку, у него предательски влажно блестят глаза. Марико проводит пальцем по его щеке.
Марико. На твоём лице как будто бы натоптала птичка.   
Орест вопросительно смотрит на неё:
Орест. Какая птичка?
Марико. Кукушка, наверное. Когда она поёт, из её горла течёт кровь; а эхо её песни улетает по ту сторону жизни.
Орест. Это куда же?
Он наклоняется, поднимает с пола пульт от телевизора, чтобы сделать погромче музыку, Марико запускает руки в его волосы.
Марико. Ой, перхоть!
 
Владивосток. Сентябрь. Квартира Марго. Ночь.
Марго сидит у телефона и ждет звонка.
Марго. Глупое сердце, молчи!

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Ночь.
Орест вновь набирает номер. Мадам Исида внимательно наблюдает за ним, запоминая цифры. Наконец, Орест слышит в трубке дыхание Марго.
Орест (по-русски). Привет, милая. Это я. Как вы там поживаете?

Владивосток. Сентябрь. Квартира Марго. Ночь.
Первые слова Марго чуть ли не выдавливает из себя.
Марго. Ни хлеба полушки, ни дров полена. Со времён Тредиаковского ничего не изменилось в жизни учёного люда, неугодных академиков по-прежнему отсылают на скотный двор за провинность. Живём, как Максим Горький: надраим самовар до сияния, затем ставим на подоконник боком и читаем в отражённом свете луны, творим нерукотворные творения!
Голос Ореста. Ну, местное телевидение только об этом и говорит. Завидую вашему самоотречению!
Марго. Нечему завидовать. Дороговизна, политика, неуют и холод.
Голос Ореста. Ты знаешь, что пишут газеты о нас? Они говорят, что Россия живёт в эпоху экономического каннибализма: сильное мясо поедает слабое.
Марго. Печально, но они правы. Уже все местные газеты подробно и красочно описали житие семьи людоедов в пригороде Владивостока. Стало страшно жить, не знаю даже… У нас завёлся маньяк, убивает всех паспортисток, представляешь? Мы живем рядом с паспортным столом. По слухам, они отказали в прописке какому-то бомжу, интеллигентного вида человеку. Я зарылась в свои мёртвые книги и не хочу ничего знать, что там творится снаружи.
Голос Ореста. Человечество - раса каннибалов с весьма развитым эстетическим вкусом. Есть такой писатель, зовут его Сагава, кажется. В Сорбонне он изучал французскую поэзию, влюбился во француженку, а потом съел её от большой любви. Так любил, что не мог удержаться. Теперь он ведёт передачу на телевидении, пишет романы...
Марго. О, Господи, опять ты! Скажи что-нибудь светлое, доброе…

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Ночь.
Орест (по-русски). Дорогая, ты мне приснилась.
Голос Марго (по-русски). Ты тоже снился мне. Кто твоя госпожа?
Орест (по-русски). Она сидит рядом, слушает. Она добрая! Я живу, как сыр в мышеловке. Меня никто здесь не признаёт за русского, даже обидно, спрашивают: «Твой папа не японец?» Вот так-то…
Голос Марго (по-русски). Хорошо вам!
Орест (по-русски). А что хорошего? Тебя же нет! Я не могу уже, она следит за мной, всех подруг разогнала…
Голос Марго (по-русски). И правильно делает! Я бы тоже!
Орест (по-русски). Все вы заодно.
Марико внимательно слушает. Она наслаждается спокойной мелодичной русской речью. Ей был также приятен голос женщины на том конце провода, пока не возобладало чувство ревности. Она стала ревновать к языку, к непонятным словам.
Марико. Ты любишь её?
Орест. Да, люблю.
Голос Марго (по-русски). Кого ты любишь? 
Орест (по-русски). Она спрашивает, люблю ли я тебя. Я сказал, что люблю.
Голос Марго (по-русски). А-а! В женщину, как в реку, дважды не войдёшь. Ну, тогда пришли мне что-нибудь в знак любви!
Орест (по-русски). Хорошо, я пришлю тебе свои дзуйхицу. Ты их издашь, чтобы все знали, как я люблю тебя.
Голос Марго (по-русски). Ты пишешь дневник?!
Орест (по-русски). В Японии все пишут дневники, у каждого есть своя книга под подушкой. Не переживай, мы пришлём тебе приглашение, я попрошу свою госпожу, она не откажет, думаю. Я уже предвкушаю, как мы погуляем!
Голос Марго (по-русски). Ага, попроси!
 
Токио. Сентябрь. Квартира Ореста. Ночь.
Никому из троих этот телефонный звонок не принёс радости. Мадам Исида вздыхает с облегчением, когда Орест кладет трубку.
Орест падает на постель, запрокинув назад руки, на глазах появляются слёзы.
Марико. Ах, ты тоскуешь по дому? Ты скучаешь по ней? Да-да, я вижу, скучаешь, а как же я?.. Не грусти мой мальчик, отвлекись от печальных мыслей. В ближайший выходной мы поедем в мой загородный дом на полуостров Идзу, в курортный городок Атами, известное литературное место…
Орест провожает госпожу до дверей.
Орест. Госпожа Марико, спокойной ночи!
Мадам Исида стоит в открытых дверях. Уходить не хочется, но и нет повода, чтобы задержаться. Орест ждет, всем своим видом подталкивая её на откровение. Наконец, она говорит, но совсем не то, что хотела.
Марико. Как будет по-русски o-yasuminasai?
Орест улыбается.
Орест. Priyatnykh snowidenyi!
Мадам Исида пытается повторить.
Орест повторяет, тщательно артикулируя родные звуки.
Орест. Это выражение означает пожелание видеть хорошие сны. 

Токио. Сентябрь. Улица возле дома Ореста. Ночь.
Мадам Исида и Орест стоят в ярко освещенном проеме двери.
Орест. У нас говорят: «Priyatnykh snowidenyi», а потом целуют на прощание.
Орест целует Марико в щеку. Она оглядывается.
На улице никого нет, если не считать госпожи Тофу-я-сан, выглянувшей из окна, чтобы позвать кошку.
Марико. Ну, до завтра!
Она сбегает по ступенькам и быстрыми шагами, почти бегом, уходит по ярко освещённой неоновыми огнями улице. Мимо нее проносится запоздалый велосипедист.
Кошка, мяукая, прибегает на зов.
Госпожа Тофу-я-сан впускает кошку в дом.

Токио. Сентябрь. Дом Тофу-я-сан. Ночь.
Малыш лет четырех играет с яркими оранжевыми мячиками в подсобном помещении дома. Вместе с ним с мячами играет кошка. Он пытается жонглировать непослушными мячиками, - они разлетаются в разные стороны. Один мяч падает в огромный чан с соевой массой. Чан выше роста малыша. Мальчик пододвигает подставку, залазит на нее, заглядывает в чан. Мячик лежит далеко, почти на середине. Малыш тянется к нему рукой и плюхается в чан.

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. Ночь.
Мадам Исида сидит за компьютером и сочиняет клятву для Ореста.
Марико. ...И потому, что я люблю тебя больше, чем сына, готова дать тебе всё, что ни пожелаешь, ты должен поклясться мне в том, чтобы, во-первых, не огорчать меня…
Иероглифы выползают, словно пауки. Вскоре весь экран покрывается выводком этих насекомых. Клятва выходит довольно длинной, на целую страницу, выползшую из принтера на дорогом листе бумаги с рисунком бамбуковых листьев и вкраплёнными волокнами.
Она отпечатала два экземпляра - один для себя, другой для Ореста. Не выпуская из руки лист с клятвой, Исида набирает номер Ореста. Никто не отвечает.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Ночь.
Орест слышит телефонный звонок, открывая входную дверь. Беспечно махнув рукой, выходит из дома и закрывает дверь.

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. Ночь.
Мадам Исида вновь набирает номер Ореста. Не дождавшись ответа, она нажимает на рычажок телефонной трубки. Долго сидит, о чем-то думая, и вдруг ее пальцы проворно пробегают по кнопкам телефона. Длинные гудки сменяются сигналом соединения и, прежде чем ей кто-либо успевает ответить, она начинает торопливо, на одном дыхании, говорить в трубку.
Марико. Извините за поздний звонок, это говорит Исида, я гарант Ореста на время его пребывания в Японии, вы знаете, я присутствовала при вашем разговоре, слышала ваш голос, конечно, ничего не понимала, но одно только звучание русской речи доставляло мне огромное удовольствие, это такой красивый язык, в отличие, например, от китайского, похожего на собачий, что я не удержалась и ещё раз хотела услышать ваш голос, он так близок моему сердцу, потому что это язык Ореста, жалко только, что он не уделяет мне столько внимания и не хочет обучать русскому языку, я так была обижена, когда он стал встречаться с девушкой, которая попросила его попрактиковаться в разговорной речи, хотя, конечно, я отчасти сама виновата, потому что познакомила их — её папа преуспевающий бизнесмен, вот я и подумала, что неплохо было бы познакомиться поближе, но когда поняла, что его встречи с этой девушкой отвлекают его от основных занятий, то попросила прекратить встречаться и предупредила её родителей, а Орест, он хоть и милый ребёнок, но всё равно не нашёл времени научить меня русскому, поэтому извините, что разговариваю по-японски, а так хотелось общаться с ним на равных, ради него, ради его близких я не пожалею ни сил, ни денег, если вы в чём-то нуждаетесь, то не стесняйтесь, скажите, я всё сделаю, и повлияйте, пожалуйста, на Ореста, чтобы он уделял мне немного больше внимания, я вкладываю в него все своё сердце, ничего не жалею, вот виза скоро кончается, а я не желаю, чтобы он возвращался, я хочу продлить визу, но для этого ему придётся один раз выехать из страны, желательно, чтобы не в Россию, я посмотрела по своим гадальным картам, ему лучше поехать куда-нибудь в Южную Америку, только не в США, я не люблю эту страну, ах, я так переживаю за него, а он, я чувствую, немного легкомысленный мальчик, говорит, что раз в Аргентину, то, значит, так тому и быть, не понимает, что я не хочу отпускать его из поля зрения, вот я собираюсь открыть счёт в банке, к тому же, - как удачно! - в его классе учится один этнический японец, он родом из Аргентины, я подумала, что они могли бы поехать вместе на каникулы, я бы и сама не прочь, но дела, знаете ли, фирму не бросишь…

Владивосток. Сентябрь. Квартира Марго. Ночь.
Марго сидит возле телефона, переваривая информацию, и не может прийти в себя. В трубке, которую она все еще держит в руке уже давно раздаются длинные гудки. Наконец, положив трубку на место, она гасит свет и ложится на кровать.
Марго поджимает под себя колени, прижимает к груди руки и зажимает кулачки.
Марго. Я-то думала, что хоть японцы соответствуют достоевскому пожеланию, ан нет - и те за широту души…

Владивосток. Сентябрь. Квартира Марго. Утро.
Марго просыпается оттого, что маленький мопс лижет ее в лицо. Шершавый, влажный язык обжигает щеки, как будто их трут наждачной бумагой.
Марго открывает глаза, улыбается. Она прикасается к щеке рукой, чтобы убедиться: явь ли это или сон?
Марго. Если снится собачка, значит, кто-то сделает мне что-то хорошее.
Марго открывает дверь на балкон настежь, выставляет сушиться старое кресло под лучи осеннего солнца. Выносит импортные журналы по вязанию, ставит рядом на подоконник чашечку дымящегося кофе.
Марго гладит бельё, улыбается.
Марго вытирает пыль на комоде, заставленном безделушками, с картин, развешанных по стенам, с забитого до самого верха книгами стеллажа.
Марго. Пыль забвения, долой!
Иногда Марго открывает какую-нибудь книгу, перелистывает её.
Из книги Бориса Пильняка выпадает записка. Она поднимает её с пола.
В записке почерком Ореста размашисто написано: «Любимая, целую дыхание твоё и губы, и глаза! Ждал тебя у порога. Вечно твой, Щень».
Потом она долго натирает зубной пастой медный кувшин с длинным горлышком и крышкой, узкую вазу для цветов и широкое блюдо для фруктов.
Звенит телефонный звонок. Марго радостно хватает трубку.
Марго. Алло!
Голос мамы. Ну, что, поговорила со своим? 
Марго. Поговорила...
Голос мамы. Все-таки кто эта японка, что увела его? Как её по имени?
Марго. Марико… Исида его увела.
Голос мамы. Он как бесхозная вещь, которая никому не нужна, а стоит кому-то подобрать, как все зарятся…
Марго. Как всегда, дуракам везёт. Впрочем, глупо было бы отказываться. Да и гора с моих плеч. Так лучше…
Голос мамы. Однако ты отказалась, когда тебе предлагали. Ведь у тебя тоже был какой-то японец.
Марго. Что об этом говорить сейчас…
Голос мамы. Да, у разбитого корыта. На твоем месте другая женщина завела бы себе нового любовника.
Марго. Я пресытилась этим напитком.
Голос мамы. Я же говорила, что это проходимец тебя бросит. И бросил! С кем ты связалась…
Вместо сочувствия в голосе мамы слышалась горделивая правота.
Марго. Вот-вот, проходимец. Ах, прислал бы кофточку какую-нибудь в знак утешения, что ли. Нет же, не пришлёт. Я приложила столько сил и терпения, чтобы приноровить его к себе, приручить, облагородить…
Голос мамы. Я надеялась, что теперь ты будешь уделять мне больше внимания… Не пойму, кого ты жалеешь – его или себя? Он тебя тяжелую бросил.
Марго. Он легко завязывал узелки отношений и легко развязывал... Мама, Орест не знал о моей беременности и никогда не узнает. Если бы не выкидыш, я бы родила, и пусть бы говорили, что хотели… Я сама виновата, я отпустила его добровольно. В конце концов, нам нужны свои люди в Гаване…
Голос мамы. И зачем он позвонил? Душу растравить? Расстались и расстались. Чего теперь?
Марго. Кажется, расстались по-хорошему: «Счастливо, удачи! Пиши!» - «Ага!». Без надрыва. Без слёз. Навсегда.

Владивосток. Сентябрь. Квартира Марго. День.
Марго распускает свитер, связанный когда-то для Ореста.
Она сматывает нить в толстый клубок пряжи.
Долго, с надрывом, звенит дверной звонок. Приходит Артур. Шумный, весёлый.
Артур. В городе развелось столько нищих и калек! Раньше их не было видно. Откуда они выползли, из каких щелей? Как в Токио! Да здравствует капитализм с человеческим лицом!
Марго оставляет его тираду без единой реплики.
Никелированный сияющий чайник греется на плите. Гость с заграничным ветром в голове рассказывает о своих впечатлениях, сидя в кресле напротив Марго и держа в руках синий клубок.
Артур. Был в музее современного искусства. Какая живопись, просто глаз прошибает! Я оставил в книге отзывов автограф, написал о впечатлениях, пусть читают потомки.
Артур, щедрая душа, достает початую красную пачку «Винстона». Они закуривают.
Марго. Оставь мне пару штук, хорошо?
Артур. Да берите всю!.. И вот какую вещицу я купил за тридцать йен, совсем не дорого, на базаре в Уэно!
Его глаза игриво блестят, голос выдает высокие нотки. Он вынимает некий предмет из внутреннего кармана пиджака. Это волчок с белым верхом и жёлтым низом.
Марго трогает лацкан, теребит пальцами материю. Ничего не говорит.
Артур поставив волчка на край письменного стола и ловко заводит его, крутанув двумя пальцами с отполированными ногтями.
Волчок легкомысленно вертится, пиликает латиноамериканская музыка - популярная ламбада.
Марго (иронично). Какая забавная штучка, музычка весёленькая!
Артур растягивает губы в обворожительной улыбке.
Артур. Я купил это специально для вас! 
Марго. Ой, спасибочки! 
Волчок, довертевшись до самого края, скатывается со стола на пол, под ноги Артуру. Никто не пытается его поймать, и не наклоняется за игрушкой.
Артур. Кстати… 
Он делает мхатовскую многозначительную паузу, подчеркнутую вздёрнутыми тонкими бровями.
Артур. Вы знаете, кого я видел в Токио?      
Марго. Нет, конечно.
Артур. Ни за что не догадаетесь! Ореста, нашего русского румына с азиатского факультета! Он шёл с какой-то дамой… Интересная такая женщина, надо сказать…
Марго. Ах, вот как! Ты с ними разговаривал?
Артур. Нет, не пришлось, затерялись в толпе.
Вцепившись руками в свитер, чтобы скрыть вдруг задрожавшие пальцы, Марго принимает деланно равнодушный вид.
Марго. Как она выглядит?
Артур. Ну, взрослая довольно-таки. Лицо, как маска из театра «Ноо», возраст неразличим. Кстати, вы знаете, что актёры этого театра - это парии, как и гейши? Был такой случай…
Марго. Удивительно! В таком большом городе…
Марго поднимается, отложив свитер. Она выходит на кухню, чтобы скрыть волнение шумно хлопает дверцами, чайником, чашками.
Марго. Почему, почему?.. Ну и что, пусть, чего теперь, ведь уже прошло...
Её гость снова заводит волчок, жизнерадостная музыка звучит, всё громче и громче. Одна слезинка тайком скатывается в чашку с горячим кофе. Хлюп! Этот звук кажется невероятно громким, переполнившим чашу отчаяния.
На балкон слетаются две сороки и громко тараторят, не обращая на Марго никакого внимания.
Марго. Что, белобоки, городские сплетни принесли на хвосте? 
Марго, взяв поднос, возвращается в комнату, где её ожидает новая игрушка - тамагочи.
Марго вертит игрушку в руках.
Артур. Это песик, peto. Он подаёт сигналы, когда ему что-то нужно.
Марго. Ага, и я должна нажать на эту кнопочку. Понятно! Как забавно!
Марго изо всех сил пытается быть обаятельной простушкой.
Артур. Да, да! В игрушке запрограммированы все человеческие функции. Когда пописать, когда покушать, когда уложить спать - всё, всё, всё! И болезни, и секс, и смерть тоже.
Они пьют мелкими глотками кофе с коньяком, курят импортные сигареты «Винстон».
Марго. Вот причуда так причуда! О ней заботишься, при этом никаких забот! Ни пелёнок. Ни готовки. Ни стирки. Ни-ни... Никчёмная игрушка... глупенькая забава для одинокой женщины...
Ей понравилась заводная иностранная игрушка.

Владивосток. Сентябрь. Квартира Марго. Вечер.
Проводив гостя, Марго достает пишущую машинку, вставляет лист, щёлкает по клавишам, глядя на электронную собачку - тамагочи.
На листе появляется текст: «Гейша - это не проститутка, как, наверное, вы думаете…» 
Марго, очнувшись от наваждения, забивает непонятно откуда выплывшую глупую фразу литерой «Х».
Марго. Вот и обменялись!
Она стучит долго, заглушая сорочью трескотню за окном, пока клавиша с буквой «Х» не начинает западать.
На стареньком столе лежит надкушенное зелёное яблоко. Капелька воды, медленно сползает по яблоку в солнечном ореоле. Ржавый налёт окисления покрывает белый с сочной желтизной надкус ровных зубов.
Марго, протянув руку за яблоком, вырывает его из потока света, громко надкусывает.
Выдвигает ящик стола, среди всякого канцелярского хлама находит японскую коробочку из дерева с рисунком в виде красных кленовых листьев.
Марго усаживается на кровать, открывает шкатулку. В ней хранятся фотографии, записки, рисунки Ореста, стихи, трамвайные билеты, на оборотной стороне которых проставлены даты. Марго перебирает вещи в шкатулке.
Марго. Время - это гильотина. Никому не избежать его острого холодного лезвия; наши головы, отяжелевшие от размышлений и воспоминаний, скатятся в корзину безумного изобретателя под его смешок…
Марго рассматривает лицо Ореста на чёрно-белой фотографии, которое стало чужим и далёким.
Марго. Мои мысли, словно рыбы, выброшенные волной на берег, задыхаются…
Еще в шкатулке хранятся три тёмно-бордовых лепестка шиповника с острова Рейнеке, крылышко махаона с изумрудной, вечно не просыхающей слезой; кроме того, ресничка Ореста с его загаданным желанием в крохотном японском конвертике; старые открытки с довоенными видами Харбина.
На одной из открыток две белокурые русские девушки идут вдоль берега рука об руку, оживлённо беседуют. Одна девушка - в белых бриджах, другая - в белой, зауженной книзу юбке, облегающей бёдра. Приталенные блузки с пояском, сумочки в руках, белые носки. Девушка справа придерживает шляпку. Её попутчица без головного убора. Позади них притулились друг к другу джонки. В стороне стоит старик с клюкой. На открытке надпись на английском и китайском языках. Вдали виден домик с надписью по-русски: «Буфет». Марго почему-то долго рассматривает эту фотографию.
Яблоко, выпав из руки, падает на пол с глухим звуком. Марго берет в руки недораспущенный свитер Ореста и вдруг прижимает его к груди. Так прижимают родного, близкого человека.
Марго. Сон не в руку! Пустые хлопоты.
Она смотрит на ладони. Пальцы нервно дрожат.
Марго. Это ж надо столько утюгом махать!
Марго, не выдержав, плачет навзрыд.
Марго. Так угодно, так угодно, пусть будет так, никогда, польститься на иностранную стерву, какой негодяй, а мама еще масла подливает в огонь, я тебя предупреждала, проходимец, что там карты говорят, ну точно, вьётся вокруг червового пиковая дама, ах, длинная дорога, ну точно, всё так и выходит, надо же, подобрал её на улице, и всего-то, помог сбросить письмо в почтовый ящик, а какая в ответ благодарность, нет, так легко бросить меня, а как же всё, что было, в мусорную корзину? Просто взять, скомкать... мама злорадствует потихоньку, а мне что остаётся, с глаз долой, из сердца вон…
Большими тяжелыми ножницами она расчленяет фотографию обнаженного Ореста на многочисленные кусочки.
Марго. Было и не стало, было и не стало...
Марго решительно захлопывает шкатулку, словно отсекая прошлое.
Задвинув шкатулку подальше в стол, она облегченно вздыхает и идет в ванную.
Марго ополаскивает лицо холодной водой, но щёки продолжают пылать.
Марго. Хоть лепёшки выпекай на моих щеках!
Марго включает горячую воду.
Марго. Ну, что, моя рыбка золотая, будем купаться?
Она возвращается в комнату и ставит пластинку с песенками Вертинского. Вертинский поет: «Матросы мне пели про остров...»
Марго высыпает в воду розовые лепестки из большой стеклянной банки, улыбается.
Марго. Никто никогда в жизни не догадался бы искупать меня в ванне с розовыми лепестками... Её ты тоже купаешь в розовых лепестках, мой покоритель, выдумщик и предатель?
Марго сбрасывает с себя одежду и погружается в розовые волны.
Марго. Свой уголок я убрала цветами...
Марго счастливо закрывает глаза, лежит в ванне с блаженной улыбкой.
Она поднимается из ванны, словно розовый куст, стряхнувший капли дождя. Её белое тело, облепленное лепестками шиповника, отражается в зеркалах ванной.
Марго. Я - роза-не-для-кого.
Выходя из ванной, на ходу накидывая на себя халат, взмахом руки она опрокидывает с комода китайскую фарфоровую вазу, подаренную Орестом.
Ваза разлетается на семь черепков.
Марго. Наверное, их ещё можно склеить.
Марго собирает черепки в картонную коробку из-под обуви, где хранятся её старые бежевые туфли. Коробку ставит на место в шкаф. Потом вновь открывает шкаф, достает коробку, идет на кухню и засовывает в мусорное ведро.
Переодеваясь в ночную рубашку в голубых васильках, она осматривает себя в зеркале, гладит свой живот, любуется красивыми бёдрами.
Марго. Как я красива в печали! А в будни я такая дурнушка. Почему я такая красивая сейчас? Именно сейчас, когда совсем недурна собой, меня покинули. Не прощу ему! Никогда не прощу! Ещё прибежит ко мне, как пёс бездомный, лизаться будет, извиняться… Прочь, слёзы! Прочь!
Марго садится в кресло и распускает свитер Ореста - не мягко, не плавно, а резко, рывками, словно вкладывая в эти движения своё чувство отмщения или отчаяния.
Марго. Из твоего свитера я свяжу себе новое платье, длинное, до пят. Оно покроется цветами, как вишни острова Рейнеке.
Вдруг она икает.
Марго. Кто это меня вспоминает? Неужто это он, мой инфантильный мучитель?!
Марго откладывает остатки свитера, собирает разбросанные по кровати фрагменты расчлененного снимка в конверт и прячет в ящик стола, в японскую шкатулку. 

Владивосток. Сентябрь. Квартира Марго. Ночь.
Марго лежит в постели, укрытая простыней, засыпая, она тихо бормочет.
Марго. Орест - это моя иллюзия. На самом деле никакого Ореста не существует. Это все сон, сон, сон...
Слышно, как по стеклам окна застучали капли, начался дождь.

Токио. Сентябрь. Ночь.
Проехав закоулки своего квартала, Орест мчится в парк.
Рядом с ним несется Флобер.
Орест сидит под плакучей вишней прямо на железном ограждении.
По соседству, чуть выше полицейской будки, толпятся рослые угрюмые иранцы, занятые приготовлением ужина на мангалах.
Мужской голос. Добрый вечер! Здесь можно присесть? 
Засмотревшийся на иранцев Орест вздрагивает и оглядывается: рядом стоит молодой японец в самой обычной одежде - джинсы, рубашка, курточка.
Орест. Пожалуйста!
Орест подвигается, хотя места и так предостаточно.
Молодой японец. Я люблю гулять вечерами в парке.
Незнакомец, нервничает, то вынимает руки из карманов, то вновь прячет.
Орест. Мне тоже нравится гулять в этом парке.
Молодой японец. Почему один?
Орест. Не знаю. Я здесь живу недавно.
Молодой японец. Где?
Орест. На велосипеде минут пятнадцать отсюда.
Молодой японец. Я знаю поблизости хорошее и недорогое заведение, может быть сходим, выпьем по чашечке сакэ?
Орест. С удовольствием!
Орест берет велосипед за руль, и они идут по ночному городу.
Молодой японец. Что, станем друзьями! Меня зовут Адзари.
Орест. А меня – Орест. Будем знакомы!
Они пожимают друг другу руки.
Адзари. У меня есть мопс, его зовут Пинчон, он такой маленький, размером с книгу на восемьсот страниц. Я сочиняю про него истории.
Орест. Так ты писатель?
Адзари. Нет, это хобби, такая национальная привычка. Все пишут, чтобы оставить след после себя. Но это неправильно.
Они входят в номиясан.

Токио. Сентябрь. Номиясан. Ночь.
Здесь многолюдно. Густой табачный дым висит над посетителями. Администратор находит им свободное место за стойкой.
Адзари. Нам по бутылочке холодного сакэ и бобы на закуску.
Орест, не привыкший пить мелкими глотками, мгновенно опустошает свою бутылочку.
Адзари. Ты пьёшь, как мой друг Миямори. Он полтора года жил в Алма-Ата, учился в балетной школе, а теперь даёт уроки танцев в одном клубе. Он там научился пить чашками samogon, попробовал на вкус русских девушек. У нас таких, как он, называют shibui.
Орест. Как интересно! Ты, наверное, тоже, shibui.
Адзари расплывается в довольной улыбке.
Адзари. Мне нравится твоя улыбка. Ты красив, как асагао.
Орест. Это сравнение больше подходит девушке, чем мужчине.
Смущая Ореста, Адзари разглядывает его лицо нескромным взглядом.
Адзари. Тогда я не знаю, с каким цветком тебя сравнить. Может быть, с ирисом?
Орест. А вот ирис мне нравится! Впрочем, японские мужчины почему-то красивей японских женщин. Наверное, вы настолько самовлюблённы, что отобрали у них всю красоту.
Адзари. Ты считаешь меня красивым?
Орест. На мой мужской взгляд, ты красив. Только в Японии я понял, что мужчины бывают красивыми.
Адзари, опустив глаза и соорудив таинственную ухмылку, разливает сакэ из запотевшей бутылочки.
Адзари. Тост за красоту!
Орест. Кампай!
Молодые люди чокаются чашечками и выпивают.
Орест. Чем ты еще занимаешься, кроме того, что пишешь книги?
Адзари. Я свободный художник. Иногда по вечерам я хожу в парк с мольбертом и рисую прохожих. А роман я не пишу, скорее я его рисую. Это роман в картинках из жизни мопса по кличке Пинчон.
Адзари вынимает из внутреннего кармана ручку и рисует своего персонажа на салфетке. В Пинчоне без труда узнаются черты Ореста. 
Орест (радостно). Ты рисуешь комиксы!

Токио. Сентябрь. Номиясан. Ночь. Трюк.
Рука Адзари ловко водит ручкой по салфетке, на которой появляется все более усложняющееся изображение.
Высокая дама в кимоно изо всех сил удерживает на поводке собаку, которая рвется за чьим-то хвостом, выглядывающим из-за угла здания. На здании появляется вывеска — «Дом свиданий».
Адзари берет следующую салфетку.
Дама с мопсом, похожим на Ореста, входит в «Дом свиданий». Навстречу им выбегает большой черный пёс.

Мультипликат на салфетке. Трюк.
Черный пес прижимает даму к стене, тщательно обнюхивает её, а затем начинает рвать на ней кимоно: вот уже обнажились бедра, плечи, грудь… 
Голос Ореста. Прогони пса, а то жалко девушку!
Тотчас на салфетке появляется французский бульдог с помятой, морщинистой физиономией и приплюснутым носом. Приковыляв на толстых лапах, он утыкается под хвост Пинчона и обнюхивает его, вместо того, чтобы спасать даму. Вот они, снюхавшись, вдвоем кидаются на черного пса и прогоняют его прочь из дома свиданий. Женщина достается им обоим. На следующем рисунке они уже лобызаются и прыгают друг на друга.
   
Токио. Сентябрь. Номиясан. Ночь.
Из-за ворота рубашки Ореста выглядывает медальон. Адзари протягивает руку и, положив его в ладонь, разглядывает пиктограммы.
Птица, буйвол, богомол, собака. 
Адзари. Птица, буйвол, богомол, собака.
Адзари на салфетке изображает пиктограммы в виде китайских иероглифов.
Адзари. За братьев наших меньших!
Опустошив бутылки, Адзари и Орест перемещаются в бар караокэ.

Токио. Сентябрь. Караоке-бар. Ночь.
Звучит громкое диско, мигают и мельтешат разноцветные огни.
Изрядно опьяневший Орест сидит в обнимку с еще более пьяным Адзари. Орест притоптывает ногой и елозит по сиденью в такт музыке, пытается растормошить Адзари.
Мимо них проходит официантка. Адзари машет ей рукой.
Адзари. Еще виски со льдом и песню Summertime!
Официантка останавливается.
Орест подхватывает юную официантку и пускается в пляс, входит в азарт.
Орест поет песню «Summertime».
Орест, весёлый и пьяный, сидит в обнимку с Адзари и поет песню «Summertime», прихлебывая виски.
Прибегает сенбернар Флобер, радостно облизывает лицо Ореста шершавым языком.
Флобер. Ты поешь эту песню уже третий раз! Тебе надо пойти проветриться!

Токио. Сентябрь. Ночь.
Флобер, Орест и Адзари выходят на улицу.
Вокруг всё плывет в радужных красках неонового освещения: качаются высотные здания; качается город, словно корабль во время волнения на море.
Адзари останавливается у клумбы пописать, долго копается в гульфике.
Адзари. Я не могу найти его, он убежал! Помоги мне его найти!
Орест (по-русски). Счас помогу!
Орест засовывает руку ему в штаны. 
Орест (по-русски). Где там твой беглец, ну-ка…
Порывшись в гульфике Адзари, Орест в конце концов находит его беглеца. Адзари мочится прямо на цветущие белые, розовые и красные азалии.
Орест. Ты забрызгал мне ботинки! 
Адзари достает из кармана носовой платок, склоняется над ботинками Ореста и принимается тщательно вытирать.
Адзари. Заметь, я вытираю платочком от Кэндзо, чуешь, какой аромат! С тебя сто йен причитается, товарищ!
Орест вынимает первую попавшуюся монету и опускает ему в ладонь.
Неподалеку от них у стены сидит хиромант, склонив лицо над свечой под красным колпаком.
Орест (по-русски). Вот-вот, я сейчас узнаю!
Орест, пошатываясь, походит к хироманту, протягивает ему ладонь. Хиромант, едва взглянув на его ладонь, машет рукой, отгоняя Ореста, словно собаку.
Хиромант. Уходи. Уходи. Никаких пророчеств.
Хиромант задувает свечу.
Орест (по-русски). Ну, раз ты не хочешь говорить о моей судьбе, то и не надо! Прощай, обманщик! Ты не хиромант, а херомант! Aridaveri michinosa!
Пока Орест общается с хиромантом, Адзари ловит такси.

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. Ночь.
Мадам Исида сидит на кровати, держит в одной руке лист с клятвой, в другой телефонную трубку, из которой раздаются длинные гудки.
Марико. Как же быть? Ведь на цепь не посадишь! Нет, просто быть рядом, быть рядом с ним, и ничего больше, просто лелеять его в своём сердце. Если я усыновлю его, то он сможет не только остаться, но и унаследовать мою фирму, будет продолжателем моего дела…
Она кладет трубку и, не выпуская из руки лист с клятвой, ложится на постель. Лежит, глядя в потолок, по которому бегут разноцветные тени уличных огней вперемешку с телевизионными.

Токио. Сентябрь. Ночь.
Огни, огни, огни… Синие, красные, зелёные… Реклама. Реклама. Реклама.
Такси въезжает на пустынную Седьмую линию.
Адзари. Остановите здесь.
Орест грустный и замкнутый, бредет по улице, собирая на тротуаре рекламный мусор с непристойными картинками и предложениями.
Орест. Только со смертью в человеческую жизнь входит смысл и порядок, абсурд перестаёт быть абсурдом, случайность становится закономерностью, а фрагмент обретает завершённость. 
Он входит в глубь сада по заросшей полынью дорожке.
Десять мальчиков-телохранителей, одинакового роста и сложения, с волосами, закрученными жгутами у висков и изящно перевязанными лиловыми шнурками, движутся за ним. 
Обернувшись на шорох одежд и звуки шагов, Орест останавливает телохранителей взглядом.
Орест поднимается по ступенькам и входит в дом.

Токио. Сентябрь. Старый дом. Ночь.
За бумажной ширмой виднеется силуэт склонившейся над рукоделием женщины. Свет лампы не в состоянии рассеять мрак, охватывающий комнату со всех сторон. 
Орест, одетый, как японский принц, шурша длинными одеждами, приближается к даме.
Она не поднимает головы. На спине ее роскошного кимоно – узор в виде паутины.
Дама Рокудзё. Вот, распускаю твой свитер, который знал тепло твоего тела.
Орест молчит, глядя на нить в руках женщины.
Дама Рокудзё. Каково твое сердце, такова твоя и посмертная судьба.
Дама Рокудзё откладывает в сторону пряжу и поднимает голову. Лампа гаснет, тьма поглощает предметы. Орест не успевает увидеть ее лицо.
Звонит телефон. Никто не откликается. Орест идет на звон в соседнюю комнату.
Она пуста, в нише висит картина с каллиграфией: «Возвысив сердце, вернись к обыденным вещам». Телефон не умолкает.

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. Утро.
Звонит телефон. Мадам Исида не спешит поднять трубку. Телефон не умолкает.
Марико. Алло. Марико Исида у телефона.
Мужской голос в трубке. Госпожа Исида? Вам звонят из полицейского участка. Обнаружился велосипед с вашим телефоном, написанным на раме.

Токио. Сентябрь. Офис мадам Исида. Утро.
Господин Макибасира поднимается по лестнице, подходит к двери, нажимает кнопку домофона.
Макибасира. Я пришел.
Голос Марико. Проходите, пожалуйста.

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. Утро.
Мадам Исида подает завтрак господину Макибасира.
Марико. Мне звонили из полицейского участка. Сказали, что у какого-то бездомного отобрали мой велосипед. Видимо он его украл. На нем написан мой телефонный номер. 
Макибасира. Ваш велосипед стоит в вестибюле.
Марико. Да? Значит, это увели велосипед Ореста. Еще чаю?

Остров Рейнеке. Сушильня. Ночь. Трюк.
Орест лежит обнажённый на длинном деревянном столе, выкрашенном синей краской. Тяжелые буро-зеленые листья ламинарии свисают вниз словно портьеры, медленно колышутся, словно волны, ползают пауки. На его животе трепыхается живая рыба.
Из портьер-ламинарий появляется Марго в изысканном кимоно дамы Рокудзё и красных резиновых перчатках. В руке сверкает бликами большой кухонный нож.

Токио. Сентябрь. Дом Адзари. Утро.
Орест открывает глаза и обнаруживает себя… на дне моря. Над ним среди водорослей проплывают рыбы, сверкая золотыми боками. Их надменные рты ритмично глотают воду.
В ушах звенит тишина. Вдруг он различает чье-то дыхание и поворачивает голову на звук. Оказывается, что всё это время он смотрел на аквариум. Рядом спит Адзари, зарывшись с головой в подушку, закинув на Ореста одну ногу и обхватив его рукой. Тихо выкарабкавшись из постели, стараясь не разбудить Адзари, Орест кое-как находит свою одежду, разбросанную по всей комнате, одевается и, нетвердо держась на ногах, выходит из квартиры.

Токио. Сентябрь. Утро.
Орест мчится по пустынной улице к ближайшей станции метро.
Рядом с ним несется Флобер.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Ночь. Трюк.
Мадам Исида силой запихивает Оресту в рот гороховые, морщинистые зерна. Зажав ему нос пальцами, заставляет их глотать, вливая в рот зеленый чай из пиалы.
Марико. Это полезно, это полезно, полезно.
Орест валится на широкую постель.
Из полуоткрытого рта выползают гороховые стебли, оплетают Ореста, кровать, стены. Раздаётся стук в дверь. Стучат настойчиво.
Входит женщина, запыхалась. На туфлях порванный ремешок, поблескивает пряжка.
Марго. Ola, que tal!
Марго смеётся и обнимает Ореста. 
Марго (по-испански). Все, что пригрезилось тебе в твоём романе, есть не что иное, как образы тебя самого, твои маски. Из них - я самая любимая, по правде сказать…
Марго ложится на постель, руки вдоль тела, покорная, уже голая.
Марго (по-испански). Я - твоя лодка - ложись и греби. Руки мои - вёсла. Ноги мои - реки.
Орест принимается её целовать, погружает лицо в дельту её красивых ног.
Орест. Ма, ма, ма, Марго…   
Фаллос его начинает возбуждаться, набухать, расти.
В ноздрях защекотало. Орест чихает. Ещё раз, громче прежнего.
Из промежности выпархивает стая чёрных махаонов и заполняет всю комнату.
Слышен лай Флобера.

Токио. Сентябрь. Метрополитен. Вагон поезда. Утро.
Орест вздрагивает и просыпается, сидя на скамье в вагоне поезда.
Напротив него сидит скучающая девушка, с ее колен как бы ненароком, случайно, соскальзывает журнал. Она не спешит наклониться за ним. Впрочем, её уловка не увенчалась успехом: Орест не обращает на девушку внимания. Он продолжает сидеть в отрешённости.
Поезд останавливается, двери открываются.
Девушка проходит мимо окна, гордо взглянув на Ореста. Он смотрит, словно сквозь неё.

Токио. Сентябрь. Улица возле дома Ореста. День.
Мадам Исида идет по улице, не глядя по сторонам, тихо шепчет себе под нос.
Марико. Во-первых, взять с него клятву, во-вторых, в понедельник сходить в миграционную службу - продлить визу еще на месяц, в-третьих, съездить в субботу в Атами, показать крокодилов, в-четвёртых…
На этом пункте она сталкивается с Орестом, волокущим за собой тележку бездомного старика. Старик нежно поглаживает приколотый к груди красный значок.
Старик. Кимирсэн, кимчинъир, чондукван, чучхэ!
Марико. Что это? Кто это?
Старик, уставившись на госпожу, угрожающе бормочет.
Старик. Мы, шпионы Трудовой партии Кореи, будто грязные скатыши на ладонях японцев; мы, вдохновлённые великими идеями, призываем тебя в наши ряды, иначе будет хуже…
Мадам Исида, ничего не поняв из его бормотаний, поворачивается к Оресту. Орест вместо приветствия изображает на лице улыбку, которая всегда смягчала сердце Марико.
Орест. Это мой сосед, он всегда разговаривает со мной.
Марико. Где твой велосипед?
Орест. Я не знаю, был, но куда-то подевался…
Марико. А, ясно, полицейские звонили, сказали, что нашли его, где-то в районе станции Уэно… Я звонила тебе и вчера, и сегодня. Где ты был?..
Орест. Я слышал, но не мог подойти. Я выходил в автомат купить пепси-колы, но поблизости ничего не было, кроме кока-колы; а в другой раз принимал душ, я слышал, что кто-то звонил…
Орест отдает старику тележку, и тот увозит ее за дом.
Марико. Ну, хорошо! Сегодня вечером будет квартальный праздник выноса птицы Феникс из храма, все местные жители будут в национальных нарядах, я тоже тебе приготовила. Ты должен примерить. И ещё. Я хочу тебя познакомить с одним старичком. Он богатый, держит прачечную. Ты погуляешь с ним сегодня, развлечёшь его, пусть он даст тебе денег, попроси на расходы, пусть расщедрится. Он прижимистый, а мне такие не по нраву, честно признаться. С этим нищим, прошу тебя, больше не водись!

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. День.
Орест и мадам Исида входят в дом.
Марико. Ты должен дать мне клятву.
Орест. Слушаюсь и повинуюсь.
Марико достает из сумки листок бумаги, читает, и каждый предмет снимаемой Орестом одежды соответствует одному параграфу клятвы.
Орест снимает ботинки.
Марико. Не знакомиться с уличными красавицами.
Орест снимает брюки.
Марико. Если задерживаешься, то немедленно сообщать по телефону.
Орест снимает свитер.
Марико. Не тратить деньги на пустяки.
Орест снимает рубашку.
Марико. Не портить продукты, доедать всё до последнего зернышка. 
Орест снимает майку, остается в трусах и носках.
Марико. Всегда говорить правду.
Марико, оторвав взгляд от листика, поднимает глаза на Ореста. Её руки невольно опускаются, и лист бумаги медленно планирует на пол. Орест наклоняется за ним, мышцы на спине и ногах напрягаются.
Марико достает из сумки и раскладывает на кровати традиционную японскую одежду: набедренную повязку фундоси, синюю в белых узорах накидку с поясом, повязку на голову и матерчатые сапожки, больше похожие на двупалую перчатку.
Марико помогает Оресту продеть руки в рукава накидки, повязывает пояс, оглядывает с ног до головы.
Накидка, которая едва прикрывает ягодицы, соответствует следующему параграфу клятвы.
Марико. Клянись беречь здоровье, так же как и вещи.
Орест. Клянусь.
Марико. Теперь будем надевать фундоси.
Орест покорно, без смущения, спускает с пояса трусики, а далее они сами падают под ноги. Орест переступает через них, поддевает большим пальцем ноги с аккуратно остриженным, круглым отшлифованным ногтем, отбрасывает на постель, в изголовье. Марико, проследив взглядом это небрежное движение, читает следующий параграф.
Марико. Потому что я вкладываю в заботу о тебе всё свое сердце, прошу никогда не огорчать меня.   
Орест. Клянусь быть нежным ребёнком своей японской мамы.
Орест, покорившись и прикрыв глаза, позволяет ей колдовать над поясом. Её руки скользят по бедрам Ореста, когда она расправляет фундоси, которые сразу же спадают с него. Фаллос не желает соблюдать правила приличия. Марико перевязывает пояс туже.
Орест. Маттян, немного жмёт сзади, распусти чуть-чуть.
Она поправляет. Орест сам повязывает голову свёрнутым в жгут платком.
Орест. А если я нарушу клятву, то что? Какое наказание последует?
Марико. Не знаю. Станешь вверх ногами. Или на четвереньки, как собачка. И будешь бегать вокруг меня девять кругов.
Орест. Хорошо! Только у меня голова закружится.
Марико. А ты выполняй обещания, не огорчай меня.
Марико берет фотоаппарат и снимает Ореста.
Марико. Ах, какой красавец! Настоящий японец!

Токио. Сентябрь. Вечер. Фотографии.
Вот Орест сидит на лестнице, вот выходит из дому, вот идёт по улице, вот несёт носилки с золотой птицей Феникс вместе с другими участниками церемонии. Орест в толпе с Адзари. Орест вместе с ним и стариком, владельцем прачечной, возле номиясан...
Затем они продолжают праздник в квартире Ореста...

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Утро.
Втроем – Орест, Адзари и старик, владелец прачечной - спят в одной постели.
Орест просыпается, взглянув на спящего рядом Адзари, выбирается из постели и голый, босиком спускается вниз в туалет. С наслаждением помочившись, дрожа от озноба, он возвращается в комнату. Орест стоит, переминаясь с ноги на ногу, смотрит на спящих в его постели мужчин – молодого и старого, ныряет под одеяло со стороны Адзари, который, не просыпаясь, обхватывает его рукой и утыкается носом в шею. Орест замирает и боится пошевелиться. Сон у него пропал.
Хлопает дверь, мадам Исида входит в дом.
Орест вздрагивает в постели.
Голос Марико. Ах, вы ещё спите, два полуночника! Я поднимаюсь.   
Орест. Хорошо. 
Тотчас слышится мелкий топот по лестнице, шуршит отъезжающая перегородка.   
Марико. Вставайте, вставайте!
Над лицом Ореста склоняется лицо его госпожи. 
Марико. Я принесла вам завтрак, быстренько поднимайтесь!
Из-под одеяла высовывается голова Адзари. Просыпается старик, владелец прачечной.
Мадам Исида, не сказав больше ни слова, убегает. Слышится глухой хлопок дверью, похожий на выстрел. Вновь тишина.

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. Утро.
Марико возвращается от Ореста и едва успевает переодеться, как по домофону раздается привычно угрюмое заявление господина Макибасира.
Голос Макибасира. Я пришел.
Марико. Проходите.
Марико подает господину Макибасира традиционный завтрак, прислуживает.
Марико. Мы с господином Орестом едем в Атами на выходные. Я хочу взять что-нибудь почитать в дорогу, но не знаю что выбрать. Может быть, вы мне что-то порекомендуете?
Макибасира. Советую вам взять короткие повести, например, Николая Гоголя, этот русский писатель родствен по духу Акутагава Рюноскэ. Думаю, кстати придется книга «Записки сумасшедшего».

Токио. Сентябрь. Отделение Сити-банка. Утро.
Мадам Исида и Орест заполняют и подписывают документы: Марико открыла Оресту личный счет.
Они идут к выходу.
Марико. Теперь у тебя есть личный счет. Десять тысяч долларов – это большие деньги, - не будет проблем с получением визы в Аргентину. Не трать их на пустяки.

Токио. Сентябрь. День.
Орест бродит по торговым рядам. На одном из развалов среди множества самых разнообразных работ висит под стеклом картина художника Карлоса Алонсо: акварельная трёхцветная палитра, несмешанные краски: черный, синий, белый. Орест покупает картину у торговца.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Вечер.
Орест вешает на стену картину, отходит немного, чтобы полюбоваться работой.
На шахматном фоне квадрата изображены мужские руки (сам человек находится за пределами картины), они отпускают малыша, который впервые отважился на самостоятельный шаг. Малыш протягивает вперёд руки, хватаясь за пустоту. 

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. Вечер.
Марико готовит легкий ужин, – разворачивает пакеты с едой, купленной в магазине, – и одновременно говорит по телефону.
Марико. Ты помнишь, что завтра мы собирались проведать мой загородный дом? Дорога туда занимает более часа: одна пересадка на поезде, потом на автобусе, потом минут пятнадцать идти пешком в горы. Первый поезд отправляется рано; поэтому я считаю, что тебе лучше переночевать в моей в квартире. Я приготовила ужин, не задерживайся.

Токио. Сентябрь. Вечер.
Орест едет на велосипеде по улицам, ярко освещенным неоновыми огнями.
Подъезжает к офису мадам Исида. Велосипед затаскивает в вестибюль.

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. Вечер.
Марико разогревает ужин в микроволновой печи.
Орест входит усталый. Падает на диван.
Марико. Сейчас будем ужинать. Я заварила чёрный чай, специально купила его в дорогом магазине на Гиндза.
Орест. Спасибо, госпожа Марико.
Марико. Не называй меня госпожой. Я приготовлю тебе офуро, немного расслабишься.
Ужинают. Орест голодный, ест торопливо, напихивая полный рот еды. Марико подкладывает ему кусочки.
Марико. Не напихивай полный рот и пережевывай лучше, это полезно для желудка.
В ванной шумит вода.
Орест, греясь у керосиновой печки, листает телевизионные каналы. Возвращается Марико.
Марико. Все готово. Можешь идти купаться.
Орест раздевается до сатиновых трусиков в клеточку, немного узковатых в бёдрах. На теле видны красные следы от резинки. Марико запускает руку под резинку.
Марико. Я куплю другие, на размер больше.   
Офуро в квартире мадам Исида намного просторней, чем в доме Ореста. Он шумно плещется, напевая песенку Вертинского.
Орест (по-русски).     Я сегодня смеюсь над собой,
Мне так хочется счастья и ласки,
Мне так хочется глупенькой сказки,
Детской сказки наивной, смешной...
Мадам Исида подходит к двери, слушает, тихонько приоткрыв дверь.
Орест (по-русски).     Я устал от белил и румян,
И от вечной трагической маски.
Я хочу хоть немножечко ласки,
Чтоб забыть этот дикий обман...
Я сегодня смеюсь над собой,
Мне так хочется счастья и ласки,
Мне так хочется глупенькой сказки,
Детской сказки про сон золотой...
Марико тронута до слёз.
Марико убирает обеденный коротконогий столик, расстилает посреди комнаты постель. Рядом в соседней комнатёнке через перегородку стоит европейская деревянная кровать. Перепоясанный полотенцем, пышущий жаром, приходит Орест
Марико. Ты ляжешь на моей постели в соседней комнате, а я здесь.
Орест. Нет, так не пойдет. Я лягу здесь, а вы будете спать в своей постели.
Марико. Нет, ты гость. К тому же ты привык к европейским кроватям, а мне все равно, где спать.
Орест. Хорошо, играем на пальцах.
Они сидят на корточках напротив друг друга. Марико в пижаме с начёсом. Полотенце на поясе Ореста ослабло и немного сползло с бёдер. Марико украдкой поглядывает на красивые волосатые ноги, круглые колени, хорошо сложенную грудь с выпуклыми сосками. Они три раза выбрасывают пальцы, и каждый раз выходит ничья.
Спать ещё не хотелось. В одной постели, сидя перед телевизором под одним покрывалом, они щёлкают по каналам. Марико слегка облокотилась о плечо Ореста, ощущая через толстую одежду, как пылает его тело. На одном из каналов наткнулись на какой-то фильм из средневековой жизни: самурай и юноша выходят на галерею.
Орест. Кажется, я что-то такое уже видел...

Япония. Зима. Загородный дом. Ночь.
Самурай и юноша идут по галерее. В кустах сверкают ярким огнём два глаза. Светлячки?..
Саката начинает чуждаться юноши. В него закрадывается подозрение. Он избегает встреч с другом, тот в отчаянии, что потерял покровителя, решает уйти в монастырь.

Япония. Зима. День. Снег.
По пути в монастырь, в метель, юноша переправляется через горную реку по навесному мосту, который местами разрушен бурей. Дзидзю срывается в поток и гибнет. Его мертвое тело выносит на пороги.

Япония. Зима. Утро.
Саката находит тело мертвого юноши и хоронит. Он понимает, что напрасно подозревал юношу.

Япония. Зима. Загородный дом. Ночь.
Воина навещает по ночам дух юноши.

Япония. Зима. Храм Хоото. Ночь.
В храме Саката просит прощения у духа. 

Япония. Зима. Вечер.
Грохочут боевые барабаны, один самурайский клан бьется с другим. Сверкают мечи, летят головы. Во время побоища Саката смертельно ранят, он умирает.

Япония. Зима. Утро.
В поле находят мёртвого лиса, а рядом меч Сакаты.

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. Ночь.
Спят на полу, укрытые каждый своим одеялом. Сквозь жалюзи проникают огни ночного города. Некоторое время Орест ворочается.
Марико. Тебе удобно?
Орест. Мне страшно, боюсь оборотней.
Возникает пауза. Потом Марико притворно зевает.
Марико. Ну, так ложись рядом.
Орест перебирается к ней под одеяло.
Орест. Хорошо! 
Марико прикасается к его плечу: оно влажное и горячее.
Марико. Я поняла, северные люди жаркие.
Когда он, наконец, умостившись рядом, засыпает. Она, вздохнув, тихо шепчет сама себе.
Марико. Однако мало-помалу мы сближаемся.

Токио. Сентябрь. Старый дом. Ночь.
Комнаты и переходы старого дома едва освещены холодным сиянием полной луны. Темнота скрадывает очертания предметов. Марико, замирая от страха, осторожно идет из комнаты в комнату. Она вздрагивает. Из темноты впереди нее появляется дама Рокудзё в роскошном кимоно с узором на спине в виде паутины. Паутина, усыпанная росами, оплетает также подол и рукава. Её длинные волосы убраны в пучок и перехвачены узорной лентой с рисунком мелких сиреневых цветов хаги.
Марико. Как приворожить его?
Дама Рокудзё. Дай ему зеркало.
Дама Рокудзё вынимает из рукава круглое медное зеркальце с отполированной многочисленными женскими ладонями круглой ручкой.
Марико, взяв зеркало двумя руками, прижимает его к груди.
Дама Рокудзё поворачивается к ней спиной и уходит. Паутина на кимоно приходи в движение, будто её колышет лёгкий ветерок. Капли росы срываются с нитей и, мелким жемчугом блестя в лунном свете, падают на темный деревянный пол.

Япония. Сентябрь. Вагон поезда. Утро.
Марико покатывается со смеху, закрывая рот ладошкой. 
Марико. Ха-ха-ха! Не может быть! Фу! Как, голыми руками взял таракана за лапку и сказал, что нашёл сверчка?
Орест. Ну да, и положил перед ней на кафедру...
Марико. А что же госпожа Канда?
Орест. Она увидела таракана и как взвизгнет...
Марико. Ты напугал её! Прямо взял этого таракана и положил на кафедру? Ха-ха-ха!
Орест. ...И давай хлопать по кафедре указкой, пытаясь в него попасть; а я и говорю: он, наверное, сбежал у вас из клетки, ведь в Японии принято держать насекомых в клетках как птиц...
Марико. Ты сказал, что японцы таких насекомых держат в клетке, как птичек? Ха-ха-ха! Орест, ты такой забавный, какой ребёнок! Как ты радуешь моё материнское сердце!
Орест с невинным видом наивно хлопает ресницами.
Марико тайком посматривает на пассажиров, ловит их любопытные взгляды на себе и своем спутнике.
Раскрытая книга лежит на коленях Марико, по страницам проносятся тени деревьев, столбов, зданий.

Атами. Сентябрь. День.
Орест и Марико идут по мокрому асфальту среди однообразных домов. Они поднимаются в горы. На крутом склоне растут стройные криптомерии.
Марико. Это здесь.
Старый деревянный с красной черепицей на крыше двухэтажный дом, окружённый каменной оградой, через которую свисают фиолетовые цветы адзисаи. Ставни в доме закрыты.

Атами. Сентябрь. Сад при загородном доме. День.
В неухоженном, заросшем травой саду растут цитрусовые деревья с зеленовато-оранжевыми плодами. На земле лежат оранжевые мандарины. В глубине сада стоит деревянный домик со сквозными дверями, журчит ручей. Подойдя к нему, Орест, встав на четвереньки, как собака, прикладывается к воде губами, потом ополаскивает лицо и руки.
Птиц не слышно, насекомых тоже.
Мадам Исида поднимается по лестнице, ее шаги, звяканье ключей нарушают тишину сада, тишину запустения.

Атами. Сентябрь. Загородный дом. День.
В доме полумрак. Всю мебель - диван, шкафы, стол - покрывает полиэтиленовая плёнка. На кухне царит беспорядок: электроприборы, рисоварка и прочая утварь стоят явно не на своих местах. В большой комнате стоит проигрыватель и стопка виниловых пластинок, на полу в картонной коробке лежат книги.
Орест. Zapustenie!
Марико повторяет за ним.
Марико. Za-pus-te-ni-e!
Орест. Марго бы сказала, что здесь царит какая-то хайдеггеровская философия запустения. Verlassenheit! Видимо, здесь никто не живёт, кроме паучков.
Марико. Да, никто. 
Марико принимается наводить порядок, открывает ставни, прибирает вещи, хлопает дверцами шкафов. Орест перебирает пластинки – собрание русской симфонической музыки.
Орест. Здесь только русская классика...
Марико. Это осталось от моего прежнего мужа.
Из шкафа вываливается стопка старых литературных журналов.
Орест листает один из них, разглядывая фотографии, на которых запечатлены европейская дама в длинном платье вместе с симпатичным японцем в форме морского офицера; затем ему попадается семейный альбом с фотографиями. Вскоре ему надоедает это занятие, и он переходит в соседнюю комнату, где Марико ползает на корточках и гремит утварью. 
Марико. Вот, посмотри, что я нашла.
Орест берет из её рук округлую медную пластинку с ручкой.
Марико. Это зеркало, но медь потускнела. Видишь, зелень! Надо бы почистить.
Орест. Я начищу его до сияния. Будет гореть, как Золотой павильон в Киото.
Марико. Да-да! Я прошу тебя. Это старинное зеркало. На обратной стороне, видишь, изображены две плывущие в разных направлениях рыбы. Говорят, этот орнамент пришёл из Бохайского царства. На других зеркалах чеканились корабли под парусами.
Орест вертит в руках бронзовое зеркало, разглядывая орнамент.
Марико. Пойдем в сад собирать мандарины.

Атами. Сентябрь. Сад при загородном доме. День.
Марико и Орест собирают мандарины в саду, наполняют оранжевыми плодами две бамбуковые корзины.
Поднимаясь по лестнице, Орест оступается; два мандарина выпадают из корзины и катятся вниз, перескакивая со ступеньки на ступеньку. Марико, словно играющая в классики девочка-школьница, сбегает за ними, держась одной рукой за перила. И так же весело поднимается, показывая оранжевых беглецов и водружая их на вершину фруктовой пирамиды.
Марико. Вот, догнала!
И всё же она чуть-чуть запыхалась, на лбу выступила испарина.

Атами. Сентябрь. Загородный дом. День.
Они сидят в кухоньке, на полу. Орест разрезает мандарины пополам, Марико давит их соковыжималкой, желтовато-белесый сок стекает между пальцев. От усилия ладонь её слегка покраснела. Орест молча берет у неё соковыжималку. У него получается намного быстрей. Марико наблюдает, как напрягаются мышцы на его руке. Её завораживают черные слипшиеся волоски.
Сок разливают по бутылкам.

Атами. Сентябрь. Загородный дом. Вечер.
На ужин Марико приготовила рис и всякие кушанья, купленные в супермаркете.
Они переоделись в кимоно, за ужином не разговаривают, обмениваются односложными репликами.
Постелили в одной комнате под разными одеялами, сдвинули матрацы.

Атами. Сентябрь. Сад при загородном доме. Вечер.
Орест и Марико идут по каменной тропинке среди мандариновых деревьев к деревянному домику в глубине сада.

Атами. Сентябрь. Купальня в саду. Вечер.
Уютная купальня, представляющая собой неглубокий бассейн расположена внутри деревянного домика со сквозными дверями. На полу стоят прислоненные друг к другу деревянные лоханки для мытья. Над водой струится пар. Орест скидывает гэта и кимоно, Марико подхватывает его одежду.
Орест. Госпожа Марико, не хотите искупаться вместе?
Марико. Нет. Но я могу помассировать тебе плечи и спину после купания.
Марико смотрит, как его ноги вступают в отражение.
Вдруг ее нога в гэта подвернулась, будто кто-то ударил под колено.
Орест лежит на спине, глаза его закрыты, чресла прикрыты полотенцем. Мягкие руки женщины скользят по его телу, ее пальцы больно мнут и щиплют мужчину. Орест сладко постанывает.
Орест. Ещё сильней, ещё! Какие чудные пальцы!

Атами. Сентябрь. Загородный дом. Ночь.
Орест и Марико предаются любви. Это самая откровенная, безудержная, бесстыдная страсть. Их тела соединились - крепко-накрепко, как две створки мидии. Её тело познало миг торжества и ликования.
Марико. Peto, peto, peto, mai petodogu.

Токио. Сентябрь. Старый дом. Ночь. Рапид.
Флобер несется по темным анфиладам, едва освещенным холодным светом полной луны, вслед уходящей от него вглубь дома в темноту даме Рокудзё. Кажется, что еще немного, и он ее настигнет. Его голос разносится по пустым комнатам гулким эхом. Дама оборачивается и прикладывает палец к губам – тише! Узор в виде паутины на спине ее роскошного кимоно вздрагивает. Паутина, усыпанная росами, срывается с кимоно, со спины, с подола, с рукавов и уносится назад, навстречу Флоберу. Флобер попадает в нее словно в сеть.

Атами. Сентябрь. Загородный дом. Ночь.
Марико просыпается от запаха собаки. Во рту – собачья шерсть. Марико снимает двумя пальцами ворсинки с языка. Горячее собачье дыхание обдает её сонное лицо. Пес лижет госпожу в губы, положив лапу на шею. Когти больно царапают кожу. Он лижет ей лицо, по её подбородку бьется медальон, свисающий с шеи собаки. Марико нащупывает его и обнаруживает отверстие. Она ощущает, как подушечки пальцев щекочут друг друга и перекатывают кожаную тесёмку. Затем медальон ползет по груди, на живот. Её тело трепещет и бьется в ознобе. Он облизывает ее всю с ног до головы, все девять отверстий, имеющихся в человеческом организме, оцарапав всё тело, упирается лапами в спину, покусывает шею. Боли Марико не чувствует, только усталость и счастье…
   
Атами. Сентябрь. Загородный дом. Утро.
Марико просыпается от грохота. Яркий луч света бьет по глазам. В углу сидит, прижав уши, черный пес - лабрадор. Он хватает зубами верёвку, чтобы открыть жалюзи, но, не рассчитав силы, дергает ее так, что жалюзи обрываются и рушатся на пол. Это уже второе окно. Марико выбирается из-под футона. Собака, вильнув хвостом, приветствует её радостным лаем. Место, где спал ночной любовник, пустует. Постель перевёрнута, всюду валяются клочья одежды.
Марико. Орест. Орест.
Голос ее срывается. Пес бросается к ней, повалив бедную женщину на спину. Марико поспешно залезает под одеяло. Тихонько воет от испуга. Пёс ложится рядом, успокаивается. Он прилежно исполняет роль сторожевого пса своей госпожи. Плач не прекращается, пёс начинает подвывать, и Марико уже рыдает во весь голос. На её счастье, снаружи слышится густой заливистый лай. Чёрный лабрадор, навострив уши, какое-то время прислушивается, потом бросается к дверям.
Мадам Исида вместе с одеялом ползет на корточках вперёд, быстренько задвигает фусума. 
Марико. Спасена!
Она поспешно и как попало собирается, совершает какие-то нелепые движения, парик запихивает в сумочку, роняет ее, на пол высыпаются женские штучки: помада, карандаш, зеркальце, пудра. Она торопливо собирает их; наткнувшись на собственную вставную челюсть, всовывает её в рот.
Марико. Орест, негодный мальчишка, сбежал от меня, бросил на растерзание собаки. Что же делать? Позвонить в полицию?
Телефона под рукой нет. Мадам Исида выскакивает из дома.

Атами. Сентябрь. Сад при загородном доме. Утро.
Мадам Исида, выскочив наружу, всё-таки не забывает закрыть дверь на ключ. Она сбегает по ступенькам и, не оглядываясь, бежит по дорожке через сад прочь от дома.

Атами. Сентябрь. Салон автобуса. Утро.
Мадам Исида сидит в автобусе у окна. Из окна открывается вид на море. Море хмурое, вздымаются волны, поверхность отливает сталью. Вдалеке солнце, пробив брешь в небе, высвечивает стоящий на рейде корабль.
Она возвращается в Токио одна.

Токио. Сентябрь. День.
Два пса – сенбернар и лабрадор – бегут по безлюдным улицам и переулкам мегаполиса.
Внезапно лабрадор останавливается, озирается по сторонам: сенбернар куда-то исчез, он стоит один посреди площади.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Вечер.
Марико мечется по дому, не зная, что предпринять.
Марико. Как объяснить господину Макибасира исчезновение Ореста? Следует ли заявить в полицию? Не сочтут ли меня сумасшедшей? Нет, я ещё в своём уме, я еще могу здраво рассуждать. Позвонить госпоже Марго, сказать, что он сбежал в Аргентину и не вернулся. Ведь у него всё было на руках, и билет, хотя… Деньги в банке есть… Он обвёл меня вокруг пальца, выманил деньги… Может быть, он вернулся домой или ещё куда-то… На чём - на самолёте, на корабле? Он говорил, что каждую неделю в Йокогама пребывает теплоход! Не на нём ли он удрал? Негодяй, негодяй, негодяй!
Прорвавшиеся рыдания прерывают поток слов.
Мадам Исида осматривает комнату Ореста, многих его вещей нет, ни документов, ничего, кроме всякого хлама, полной сумки разноцветных матрешек, каких-то бумаг на русском языке. 
Марико. Надо позвонить, надо позвонить мадам Марго, может быть, Орест дал ей знать о себе, может быть, она в курсе его исчезновения? Может быть, она в заговоре с ним? Если они договорились выманить у меня деньги. Нет, но тогда почему же всё так глупо, ведь он мог иметь от меня значительно больше, чем получил. Если бы я усыновила его, то он мог бы стать моим наследником! Я вложила в него всю душу, все сердце без остатка, до последней капельки. Я обманута… Как я обманута!..
Она набирает номер Марго.
Марико. Добрый вечер, могу я поговорить с госпожой Марго? Это говорит госпожа Марико Исида. Как ваше здоровье? Все ли у вас в порядке?

Владивосток. Сентябрь. Квартира Марго. Вечер.
Марго. Благодарю вас, все хорошо. В конце недели я собираюсь приехать в Токио. Прошу вас, госпожа Исида, не надо сообщать об этом Оресту, я хочу сделать для него сюрприз.
Голос Марико. Разумеется. Для него это будет приятной неожиданностью. Когда вы прилетите, обязательно позвоните мне. Я встречу вас в Токио.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Вечер.
Телефонный разговор с Марго озадачил Марико ещё больше. Подхватив сумку, она выходит из дома.

Токио. Сентябрь. Улица возле дома Ореста. Вечер.
Марико стремительно выходит из дома и дверью сшибает какую-то собаку, уснувшую на пороге. Собака, взвизгнув, убегает в проулок между домами. Это пугает и удивляет Марико.

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. Утро.
Мадам Исида подает господину Макибасира традиционный завтрак.
Макибасира. Что-то я давно не видел господина Ореста. Он уже дня три не появляется в типографии. Я рассчитывал на его помощь.
Марико. Господину Оресту пришлось срочно уехать домой по семейным обстоятельствам, совершенно неожиданно.
Макибасира. Что, не попрощавшись?
Марико не отвечает.

Токио. Сентябрь. Квартира мадам Исида. День.
Мадам Исида звонит в институт.
Марико. Я хотела сообщить вам, что господин Онейрос Орест заболел и в ближайшее время на занятиях присутствовать не сможет.
Мадам Исида звонит в школу каллиграфии.
Марико. Я должна сообщить вам, что господин Онейрос Орест временно выехал из страны и в ближайшее время на занятиях присутствовать не сможет.
Мадам Исида звонит в школу этикета госпожи Канда.
Марико. Госпожа Канда, я звоню вам по просьбе господина Онейроса Ореста, чтобы сообщить, что он по семейным обстоятельствам срочно отбыл на свою историческую родину и в ближайшее время на занятиях присутствовать не сможет.

Токио. Сентябрь. Улица возле офиса мадам Исида. Вечер.
Мадам Исида выходит из дверей офиса и поскальзывается на собачьих экскрементах.
Марико. Безобразие! Какое безобразие! И это в центре Токио! Собаковладельцы должны быть цивилизованными и убирать за собой! Или пусть сидят дома!
Рассердившись, она возвращается в офис. Сквозь стеклянные двери видно, как она что-то говорит рабочему и машет рукой в сторону улицы.

Токио. Сентябрь. Улица возле офиса мадам Исида. Утро.
Рабочий распыляет белую краску по трафарету.
На асфальте перед офисом остается предупреждение: «Собак не выгуливать!» 

Токио. Сентябрь. Метрополитен. Вагон поезда. Вечер.
Марго едет на встречу с Исидой. Всю дорогу она шепчет сама себе, едва слышно, боясь пропустить по рассеянности свою станцию.
Марго. Ocha-no-mizu-no-eki-ni norikae.
Она достает из сумочки зеркало, пересчитывает морщинки, проверяет наличие искусственной мушки, мизинцем поправляет отвисшую ресничку, пробует губами помаду.

Токио. Сентябрь. Вечер. Дождь.
Марго выходит на станции Сибуя, перепутав выход. Идет мелкий дождь. Никто ее не встречает. Марго, разволновавшись, смотрит на часы, бросается к телефону, всовывает в щель автомата телефонную карточку. Долгие, протяжные, отчаянные гудки. Трубку никто не берет.
Марго (по-русски). Ну, вот! Её русское профессорское нищенство прибыло! Где же её искать, эту мадам Исиду, на ночь-то глядя? Я же потеряюсь... Ох, уж эти японцы!
Она стоит, озираясь по сторонам, на перекрестке на краю ступеньки, автомобили мчатся по автостраде в два яруса, пешеходы снуют мимо, стряхивая капли дождя с зонтиков, неподалеку толпится ярко одетая и раскрашенная молодежь. Её волнение усиливается. Дождь тоже.
Марго (по-русски). Ну, что же это ты, моя девочка, дурёха, совсем, что ли? Ну, соберись с духом! Она придёт, да, придёт, конечно!..
Пройдя пару раз взад-вперед, садится на чемодан, не зная, что делать дальше.

Токио. Сентябрь. Зоомагазин. Вечер. Дождь.
Мадам Исида наблюдает за Марго издалека, с противоположной стороны улицы, из магазина, из-за клеток с птицами, из-за стекла.

Токио. Сентябрь. Вечер. Дождь.
Марго сидит на чемодане. Вдруг кто-то обращается к ней.
Всё тот же нищий, или северокорейский шпион, прикидывающийся городским сумасшедшим, стоит перед ней и бесцеремонно протягивает ей поводок с мокрым, худым чёрным псом.
Старик. Возьмите песика, госпожа. Хороший, ласковый песик. Добрая, такая красивая госпожа! Возьмите песика на счастье...
Марго встает, отнекивается.
Марго. Нет. Не надо. Спасибо. Я не местная. Извините. Я не понимаю...
За спиной Марго слышатся торопливые шаги. Это подходит мадам Исида и спасает её от назойливого бродяги.
Марико. Госпожа Марго, я не ошибаюсь?
Марго. Да.
Марико. Я Марико Исида. Извините, я немного опоздала, пробки на дорогах, просто наказание.
Марго. Ничего, все в порядке. 
Пока они говорят, собака тычется влажным, холодным носом в икры, лезет под подол, обнюхивает женщин, дружелюбно машет хвостом.
Старик дергает мадам Исида за рукав.
Старик. Может драгоценная госпожа возьмет песика?
Марико. Нет. Нам не нужна собака. Госпожа Марго, пойдемте, там стоит такси.
Они одновременно наклоняются к чемодану и поднимают его за ручку.
Старик, мутным взглядом проводив женщин, нервно дергает за поводок и обращается к собаке.
Старик. Никто не желает тебя, никому ты не нужен. И мне тоже ты не нужен, ешь много, съедаешь всю мою пиццу. Вчера вот тоже, скажи, зачем поднял лай? Соседи прогонят меня из-за тебя, а другие кварталы заняты! Я тебя предупреждал, отдам в живодёрню, а лучше продам в корейский ресторан. И то выгодно, там накормят хоть... Как хочется горячего супчика, кэдзян, ах, кэдзян! Может быть, меня угостят, а? Что ты думаешь, Чернявый? Хороших псов на улицу не выгоняют, а из глупых собак получается вкусный-превкусный суп, не зря ведь говорится: «собака бывает или умной, или вкусной»... 
Садясь в такси, Марго оглядывается. Старик с собакой теряются в толпе.

Токио. Сентябрь. Салон такси. Вечер. Дождь.
Такси отъезжает. Вдруг Марго, спохватившись, начинает суетливо рыться в сумочке.
Марго. Ой, остановите, остановите такси! Shippai, shippai!
Мадам Исида тоже поддается панике.
Марико. В чём дело?
Марго. Я забыла в телефоне карточку, когда звонила вам... Я ждала вас, но вы... Я заплатила за неё тысячу йен!
Марико. Ах, не стоит! Я куплю вам новую, это я виновата, я вас заставила ждать.
Марго. Да ну что вы, я просто волновалась и забыла...
Марико. Теперь уже не о чем волноваться...

Токио. Сентябрь. Вечер. Дождь.
Такси едет по улицам освещенным яркой разноцветной мигающей нервной неоновой рекламой.

Токио. Сентябрь. Дом Ореста. Вечер. Дождь.
Мадам Исида показывает Марго дом Ореста. Дом производит впечатление, будто из него недавно вынесли покойника. По полу на кухне из-под газовой печи к столу тянется две вереницы меленьких рыжих муравьёв.
Марико. Проходите, пожалуйста. Это дом, в котором жил Орест, здесь кухня, плита газовая, стол, телевизор, это рисоварка. А здесь туалет, поверните ручку влево - открывается, вправо – закрывается. Рядом ванная, душ, чтобы мыться, и офуро, в нем греют тело, повернете кран, потечет вода, вода холодная, нужно нажать кнопку вот здесь, тогда вода станет горячая. А спит Орест на втором этаже, это вот сюда вверх по лестнице, осторожнее голову. Здесь тоже есть телевизор, это футон, здесь Орест спал.
Беспрерывно, говоря, мадам Исида подходит к окну.
Марико. Здесь седзи, открывается так. Это соседка, Тофу-я-сан. Здравствуйте, добрый вечер, хорошая погода сегодня. Так закрывается. У нее ребенок упал в чан с тофу. Ребенка достали, а башмак не спасли. Это кондиционер, если вам будет холодно, нажмите вот эту кнопку и еще эту. Орест был такой жаркий, горячий мальчик...
Марго. А когда он вернётся?
Марико. Если б я знала!   
Вдруг проговорившись, мадам Исида начинает безудержно рыдать.
Марго, растерявшись от такого поворота событий, какое-то время стоит в стороне, потом подходит и обнимает её. Марико успокаивается.
Марико. Он исчез. Я не знаю куда. У него были деньги, была виза в Буэнос-Айрес, был билет на самолет. Он исчез за несколько дней до отъезда...

Токио. Сентябрь. Квартира Ореста. Ночь. Дождь.
Мадам Исида уходит. На пороге она задерживается.
Марико. Ах, да, еще я вспомнила, накануне я обнаружила в платяном шкафу среди белья Ореста пакет с бумагами, они на русском, я ничего не поняла, посмотрите их. До завтра. Приятных сновидений.
Марго (по-русски). Спокойной ночи.

Токио. Сентябрь. Улица возле дома Ореста. Ночь. Дождь.
Мадам Исида выходит из дома и устало идет по улице.
Навстречу ей квартальный бездомный тащит на поводке черного лабрадора. Точь-в-точь похожего на того пса, который напал на неё в загородном доме в Атами, только что шерсть его не лоснилась, а была замызгана. Собака поводит носом и поворачивает голову в сторону Марико, на шее собаки болтается медальончик на кожаном шнурке. Их глаза встречаются – две пары карих глаз с желтоватым ободком по краям. Марико не выдерживает этот пристальный взгляд, отводит глаза и прибавляет шаг.

Токио. Сентябрь. Квартира Ореста. Ночь. Дождь.
Марго разбирает чемодан, раскладывает вещи в шкафу, переодевается в домашнюю одежду.
Прежде чем засунуть чемодан в шкаф, Марго вынимает из него японскую коробочку из дерева с рисунком в виде красных кленовых листьев, заглядывает в нее, словно проверяя - все ли на месте. Оставляет шкатулку на письменном столе и достает из шкафа пакет, о котором говорила Исида. В пакете лежит дневник Ореста и толстая рукопись, потрепанные листы перевязаны тонкой золотой тесемкой.
На титульном листе надпись «СНЫ ФЛОБЕРА».
Марго взвешивает рукопись в руке.
Марго (по-русски). Тянет на нобелевку...
Она развязывает тесемку, заглядывает наугад в середину рукописи.
Марго (по-русски). Нет ничего странного, если кого-то однажды начинают одолевать голоса или музыка. Возможно, что это музы или ангелы, или еще кто-нибудь. Вот и философы говорят, что голоса, которые вселяются в души людей (а также собак), это какие-то особые существа, и то, что они думают, не значит, что это думает тот, кто думает, и даже наоборот, совсем не думает, а спит, крепко спит, спит, спит… Ведь даже во сне кто-то всё время думает за него. В этом хоре голосов очень легко присвоить себе чужой голос...
Марго без интереса перелистывает несколько страниц.
Марго (по-русски). Герман не без любопытства наблюдал, как на шумном токийском вокзале одна пожилая японская дама прощалась с джентльменом европейской наружности. Вдруг мимо них пробежала блондинка в легком, почти невесомом, платье, придерживая на бедре сумочку, висящую через плечо. Девушка была чем-то взволнована, оглядывалась назад, словно спасалась от преследователя.

Токио. Сентябрь. Железнодорожный вокзал. День.
Девушка, прихрамывая, убегает, скрывается в толпе. Газовая косынка медленно опускается на перрон. Подбегает сенбернар, не останавливаясь, подхватывает косынку и уносится вслед за девушкой.
Голос Марго (по-русски). Ремешок на правой туфле порвался, и она слегка прихрамывала. Бежевая газовая косынка развевалась на её шее, и вот от девушки осталась только упавшая на перрон эта косынка. Когда поезд тронулся, подбежал сенбернар и обнюхал её... Маньеризм какой-то...

Токио. Сентябрь. Квартира Ореста. Ночь.
Марго открывает шкатулку, перебирает хранящиеся в ней мелочи: записки, стихи, трамвайные билеты, тёмно-бордовые лепестки шиповника с острова Рейнеке, старые открытки с видами Харбина, крохотный конвертик с ресничкой Ореста и конверт побольше.
Марго раскрывает конверт и высыпает его содержимое на рукопись. Это фрагменты расчленённой фотографии Ореста. Марго раскладывает их на письменном столе среди листов рукописи, пытается собрать изображение воедино.
Марго (по-русски). А ведь если написать на обратной стороне фотографий фрагменты стихотворений, например танка, из этого можно сделать изысканный поэтический пасьянс вроде игры хякуниниссю.
Собрать изображение ей не удается. Фотография не складывается.
Марго берет дневник Ореста и ложится в постель. Она глубоко вздыхает и чует знакомый запах её мальчика. Марго ползает по постели, нюхая подушки и простыни, понимает, что Исида не меняла его постель с тех пор, как он исчез.
Марго засыпает в постели Ореста.

Токио. Сентябрь. Парк Угуису-дани. Чайный павильон. Ночь.
Чайный павильон такой маленький, что невольно на ум приходит сравнение с конурой. Почему-то запускают не с главного входа, а с задворок, где в стене на углу домика есть квадратное отверстие - вроде окошка - такого размера, что войти в него можно только, если стать на четвереньки, оставив обувь снаружи.
Внутрь вползают по очереди - человек десять, дамы в изысканных кимоно и трое мужчин в европейских костюмах.

Токио. Сентябрь. Чайный павильон. Ночь.
Внутрь чайного павильона вползают по очереди - дамы в изысканных кимоно, среди них Марго и Исида, и трое мужчин в европейских костюмах.
Проходит чайная церемония.
За время церемонии у Марго затекают ноги. Она с нетерпением ждет, когда всё это закончится. Наконец, чашка с чаем доходит до её рук. Вдруг её охватывает немота. Марго не может произнести ни слова восхищения глиняной чашкой.   
Появляется служанка со сковородой - на ней дымится сердце.
Служанка. Вот, собачье сердце.
Мадам Исида наклоняется к Марго и шепчет ей в ушко.
Марико. Нас пригласили на ужин в корейский ресторан.

Токио. Сентябрь. Корейский ресторан «Чхунхян». Вечер.
Мадам Исида и Марго проходят в ресторан. Помещение небольшого ресторана, разделённое ширмами на отдельные кабинеты, задрапировано красной материей.
Марго пошатнулась.
Марико. Вам плохо?
Марго. Нет, просто немного кружится голова.
Марико. Я голодна.
Марго. Я тоже.
Их проводят в кабинет. Они садятся. Марго оглядывается. Красная драпировка. Этот цвет угнетает ее. Ещё чуть-чуть и она вскочила бы из-за стола, чтобы порушить ширмы.
Марго с трудом берет себя в руки, улыбается.
Марго. Так давайте скорее что-нибудь закажем.
На столе лежит меню с фотографиями собак. Среди них европейские и азиатские породы. Вкус женщин совпадает: обе выбирают породистого благородного пса - лабрадора, синхронно ткнув пальцами в картинку.
Марико. Мы будем суп с требухой кэдзян и сладкое тушёное мясо тангоки. И вино.
Дамы проводят время в ресторане, довольные вечером и друг другом.
Марго. У, пальчики оближешь!
Марико. Бесподобно! Этот лабрадор был просто великолепен! А вы знаете, чтобы подкожный жир впитался в мясо, и оно стало таким мягким и сочным, собаку забивают палками!
Марго. Что вы говорите! Какой ужас!
Марико. Да, такое варварство! Хотите еще кусочек?
Марго. Нет, благодарю. Я уже сыта.
Мадам Исида подзывает официанта.
Марико. Счет, пожалуйста.
Официант приносит счет. На подносе помимо счета лежит бронзовый медальон с квадратным отверстием посередине на тонком кожаном шнурке.
Официант. Это сувенир на память о нашем ресторане. Мы будем рады видеть вас еще.
Марико поднимает медальон за шнурок.
Медальон покачивается в воздухе.
Четыре египетские пиктограммы по краям квадратного отверстия изображают пса, птицу, быка и богомола.

Токио. Сентябрь. Ночь.
Марго и Марико долго идут по пустому шоссе через город. Они идут далеко друг от друга, по разным сторонам. На улице ни машин, ни людей.
По их лицам текут слезы.
Нечетко мерцают неоновые рекламы.
Марико держит в руке за шнурок медальон. Он мерно покачивается в воздухе.
Из неверного мерцания неона и лунного света соткался Флобер и помчался вслед женщинам.
Женщины, шедшие по разные стороны улицы, наконец, сходятся. Марико протягивает Марго медальон.
Марико. Возьмите, он принадлежит вам.
Марго берет медальон за шнурок. Дальше женщины идут рядом.

Токио. Сентябрь. Ночь. Рапид.
Флобер несется по улице за женщинами и не может их догнать.
Марго оборачивается, видит бегущего к ней сенбернара.
Марго (по-русски). Флобер, пшел вон!
И Марго бросает ему медальон.
Медальон, медленно вращаясь, летит в воздухе, за ним, извиваясь, словно хвост дракона, тянется тонкий кожаный шнурок.
Флобер подпрыгивает на бегу и ловит медальон. Исчезает вместе с ним.

Атами. Сентябрь. Загородный дом. Ночь.
Дом пуст. Горит неяркий свет. Разбросаны вещи, одежда, разбитая посуда. Все подрагивает. С полок падают предметы. Работает телевизор: среди мерцания и шипения помех мелькают кадры новостей. В объективе камер горящие рушащиеся дома, взрывающиеся бензоколонки, бегающие в панике среди руин люди; молоденькая комментаторша, выронив микрофон, в ужасе схватившись за голову и уже не понимая смысла того, что происходит, что-то кричит мимо камеры...
Осмотрев дом, камера движется в сад.

  Атами. Сентябрь. Сад при загородном доме. Ночь.
Камера движется над каменной тропинкой среди мандариновых деревьев с осыпающимися плодами к деревянному домику в глубине сада, проникает внутрь.

Атами. Сентябрь. Купальня в саду. Ночь.
Над водой неглубокого бассейна, расположенного внутри уютной купальни, струится пар.
Марго и Марико омывают друг друга мягкими губками, любуясь красивыми телами.
Марго. У вас удивительно нежное, молодое тело!
Марико. У вас прекрасные бедра и грудь очень хороша!
Это созерцание волнует обеих странным запретным волнением. Нежные касания рук доставляют им наслаждение. Им нет дела до того, что вокруг них рушится мир.

Титры.

; Константин Сальников 2008
; Александр Белых 2004
оригинальный текст:
; Издательство «Рубеж» 2003
; Александр Белых 2003