На краю Москвы бескрайней есть одна квартира.
Там живёт исчадье рая чёрная Багира.
У Багиры на подушках стриженые когти.
У неё бегут по спинке волосинки дёгтя.
Эта тварь пленяет душу вкрадчивой повадкой,
гибкой статью, крепкой плотью, потягушкой сладкой.
Сядет в кресло, спрыгнет на пол, под диван заляжет.
Долгий день свернёт клубочком – глядь, и вечер зажит.
В тёмной ночке вспыхнут спички зелени глазастой,
две крыжовинки мерцают – не замажешь пастой.
Всё горят не угасают маячки во мраке,
ничего не освещая сонному зеваке.
Мрак, безмолвие, безлюдье... Тишина всё злее.
Человек тоску сгущает синяком дисплея.
Время тянется безгласно, тупо, монотонно...
Ночь томит смычком неясным железобетона.
Где-то, вроде бы на кухне, сухо щёлкнет выстрел:
это плечи расправляет дух в пустой канистре.
Кошка-ночь в углу скребётся, то скуля минором,
то мурлыча обречённо новым nevermor’ом...
Чуть потрескивает пластик смятого пакета.
Чуть трясётся холодильник, предвкушая лето.
Сердце молча обмирает... Ёкнет селезёнка
на кап-капающий краник голоском котёнка.
«Так-тик-так» за каплей каплю жизни отбивает...
Ночь. Багира спит на камне... Маугли зевает...
Фолиант с высокой полки грохнется на скалы -
в джунглях ночи вздрогнут волки... чокнутся бокалы...
Кошка чёрная ракетой – на чердак серванта!
Том Сервантеса на это тиснет боком Канта.
Кружевной полёт гардины прочь под плач фрамуги:
ночь спешит в тепле квартиры скоротать досуги...
«Так-тик-так»... Никто не знает ни судьбы, ни хвори...
Кошкин миг напоминает в срок: memento mori!
...Так ли знак исчадья ада внятен джунглям рая?
Не страшней ли пуще яда сердца тик?
Не знаю...