Ты думала, я то ли пьяный, а то ли и что-то скурил.
Двухтысячный, что ли, с чем-то, и мы отмечали НГ.
Потом ты надсадно и долго, и нудно сдавала ЕГЭ,
Я в школу носил тебе суп, который я сам же варил.
Потом родила твоя кошка – в тебе сразу стало много,
Немеряно счастья и тёплой, почти материнской ласки,
Ты даже читала котятам кошачьи наивные сказки,
Которые ты сочинила, когда поломала ногу,
Тогда, в феврале. Напуган, я трясся листом украдкой.
А ты улыбалась, дура, твердила, что всё в порядке.
Мембрана души и мира раскатана, стала гладкой,
Твой панцирь – такой убогий! – крепчал; и пропахся тмином.
Потом мы с тобой расстались. Затем – хоть убей, не вспомню.
Что стало с тобой, не знаю, и в этом не встречу доме.
Быть может, ты вышла замуж, быть может, осталась с сыном.
А может, монашкой стала. А может, ты пишешь книги,
Прекрасные, добрые книги, где в каждой шифруемся мы.