Обтекают меня как вода
лица, улицы, города.
Я плыву, не касаясь их,
словно гостья миров иных,
и не согнут ещё крючок,
что меня подцепить бы мог,
и не создан тот цепкий трал,
чтоб меня на ходу побрал,
и не скован гарпун такой,
чтобы сладил с моей бронёй.
Ведь меня в этом мире нет:
я – лишь вымысел, Босхов бред,
силуэт непонятно чей,
шифр, к которому нет ключей,
тень от тени и сон во сне,
латимерия в глубине,
где не выдержит батискаф
и скукожится прочный сплав,
и сойдёт с ума водолаз,
встретив взгляд первобытных глаз.
Моё время течёт назад,
где забытые боги спят,
дожидаясь, когда свернёт
ангел в трубочку небосвод,
и сомкнутся вода и твердь,
и смешаются жизнь и смерть,
и Гондвана из гор и дыр
снова сложит единый мир:
уцелевшие существа
вспомнят код своего родства.
Невесомая в пустоте,
я сейчас – никто и нигде,
ископаемый раритет,
чей в музее стоит скелет,
восстановленный лишь со слов
склонных к выдумкам рыбаков,
ибо шкуру, коль верить им,
они просто спалили в дым,
повинуясь своим жрецам,
требуху же скормили псам.
Мне теперь почти всё равно:
я не здесь, и уже давно.
За стеклом моим, как вода,
лица, улицы, города.
Я плыву мимо чад земных
и лелею в утробе стих,
как застрявший внутри крючок:
жабрам больно – а ты молчок,
даже если найдёшь слова,
всё равно ты для всех мертва.