одним листом...
Темна глубинная вода,
Звучит колодезьная сущность,
Умыться стоит без труда,
Не то утонешь навсегда,
И то и то казалось лучше,
Но не простится никогда
Пустой водой то прегрешенье,..
Седой любви водоворот
Придёт, не ведая причала,
Заставит жизнь начать с начала
И не потерпит ложный ход,
И не попросит суеты,
И не поведает о славе,..
- Прости ж,… - Навеки не прощу….
- Ну отпусти,.. – Не ведай, право.
Ропщу? Ропщу. Ропщу-ропщу….
Прости меня… Я научу… Ну научи …. Ну отче ….
аве ..
Я прорастаю тишиной
На дне хрустального бокала,
Слегка свободна, чуть лукаво
Свет проливается дневной
И обнимает тишину
И открывает двери настежь
И я в тиши твоих веков
Свою природу постигаю
И открываю, сберегаю,
И не наламываю дров,
А прорастаю тишиной
И тихо, молча удивляюсь,
Как кожей - нервом обнажаюсь
И открываюсь. В мир – и н о й …..
Иную заводь тишины,
Иную зАвидную повесть,
Я шла в тебя, к тебе готовясь
И открываясь. Мне слышны
Все колебания волны,
Все тихие лучи рассветов;
Я в тихой заводи веков –
Тихушница, мне новость имя,
А привыкаю, иже с ними ….
И отхожу….
В нём открываю сон листов,
И сон-трава ложится в руку….
Скажите…. Как мне эту мУку
Вложить в н е д е л а н н о с т ь стихов….
Но прорастаю …. И люблю…
И тихий шёпоток расветный
Мне сообщает имя ветра,
Которого – б о г о т в о р ю….
Который в классной тишине
Шуршит указкой по бумаге,
Рассказывает об отваге
И мне всё ярче, всё слышней;
В нём говорится о любви,
О всём, что я недосказала.
Вот, прорастила. Вот - связала.
Вот - отпустила. На кровИ.
Вот слово в спутанность волос
Моих тихонько закаталось
И прорастилось. И – осталось.
И раскатилось до небес.
Но оказалось, что гроза,
Не я сегодня виновата,
Что – пре_восходна. Что – крылата.
Что о другом бы рассказать….
Но – не могу. Простая повесть -
Пусть будит. И любовь. И совесть.
От нелюбви – до полных растворений
Всего полшага, смоченных в крови
Там вечерело и стиль изменчивый
Не рифмовался со словом «женщина»,
Там на границе на грани тропки ли
Мы как клише поигрались пробками,
Поперебрасывались гранатами,
Не ощущая себя виноватыми,
Липкого сока горчинка в совести,
Ну посмотри, как в тебе уколется,
Как отзовётся горчаще - вишнями -
Не простирнуть – тень лежит булыжная,
Вроде старались, и пели сказочно,
Пили за здравие, были в вазочке
вишен сироп и горчаще-снежное
бережно сложенное, небрежно ли....
В лёгкие выси стихотворения
Льются из строчек мои откровения,
Ливни смывают напевности прежние,
Росчерки молний не слишком-то бережны,
И отсекают набаты от звонницы
Мягкие лапки подруги – безсоницы….
Вечеринка
Ух, ты! Восторг! Какой удачный слепок! -
На фотографии – Борис Петрович – слева,
И - Аня, как всегда, неподалёку,
Иван - всегда каким-то новым боком,
Андрей – и тот на снимке без привета,
А впрочем, это не Андрей, а это
Один из старших из таро аркана,
На этот раз он в композиции не главный,
Тут главный - Игорь из соседней кучи,
Он с малых лет позировать обучен,
С ним – Соня, жаль, не видно, что босАя,
Редискин и мальцов «весёлых» стая,
Огурциевич с недалёким боссом,
Официант, что вечно под вопросом,
А то есть, как всегда, не дозовёшься,
Олег Трофимыч с внуком Костей-Лёшей,
История, её такое имя,
Живёт и здравствует теперича и ныне,
Сергей в какой-то жуткой майке,
Марина с Томкой – сёстры-задаваки.
Срез общества на дружеской попойке,
Кто угадает – принесли нам – сколько?
А вот, смотрите - лучше – не смотрите,
Петров в углу – целует руки Рите,
Та улыбается, вполне довольна, значит,
Микола Басов с каперсом в придачу,
Лариса в шляпке, как всегда, нелепой,
Марусьина с непризнанным поэтом,
Какие-то придурки из бутырки,
и даже джинн из сказочной бутылки...
Всего полно на праздничном столе…
Но кто моё «притырил» «божоле»?
И малость, а быть может, чья-то милость,
Что фото – как всегда – не получилось.
Я буду скучать.
По мягким проблескам твоих следов на рассвете.
По шелесту ручейка.
Того, который протекал через моё сердце.
Я ещё ничего тебе не умею сказать. Слова так пустынны. Так ничегонезначащи….
Сбереги мне для меня
Этот ручеёк.
Скажи, что он всегда будет в сердце. Даже если я тебе
Не поверю.
Встреча с синим драконом.
- Куда мне взять тебя
На той стороне горы?
- К драконам, милый,
К синим драконам.
Они будут зимовать в развесистой стае,
Виться по утрам меж стволов и веток деревьев,
И синий пух на них
Будет лёгким и морозным от инея,..
А пар из их рта, одного на множество голов
Будет подниматься над нашими окнами,
Забывая наши причуды.
Я вспомню тебя, милый. Я останусь с тобой.
На той стороне горы.
если….
- Встреча с синим драконом грозит тебе неприятностью. – Это, конечно, Сева. Его штучки. Нет, чтобы сказать по человечески. От него остались только … что? Рожки да ножки? Дракон его съел? Ну уж нет! Я так несогласная. Дракон должен подождать меня, и он будет любезен.
- С какой стати? – Сева даже забывает есть булочку, которую мы щиплем с ним в кафе. Одну на двоих. Сейчас Сева забывает отщипнуть, а, значит, я могу перескочить очередь. Прихлебнуть кофе. Он уже остыл. Остыло.
- Не отвлекайся, - замечает Сева, откусив изрядную часть оставшейся булочки и запивая её таким же хлебком кофе. – Не увлекайся описаниями. Говори по сути. Ты любишь красивости.
- Кто не любит, - не соглашаюсь я. – Не отвлекай меня от дракона.
- Я-а? – Севка давится булкой и мне приходится громко шлёпать его по спине. – Я? Отвлекаю тебя – от дракона?
-Ну не я же, - снисходительно улыбаюсь я. Я выигрываю у него по очкам. Как и обычно. Севка не сходит с линии. Я её не выстраиваю. Бегаю где попало. Штрих-пунктиром. Забыв уже про своего дракона.
- С голоду сдохнешь с тобой. Дракон этот. Сдохнет, как не было. Буде попадётся тебе под руку.
- И под руку будет со мной гулять. Ну, похудеет немножко, не вопрос.
- Это если ему есть с чего жиреть.
- Нежирных драконов нам двор не поставляет. Все в масле. Аж лоснятся.
- Лось-снятся. – Сева под шумок запихивает остатки булки в рот и расплывается в улыбке. От заполненного пространства за щеками улыбка получается кривоватой. Но она его не портит. Севку вообще невозможно ничем испортить.
- Ты не видела мои тапки? – спрашивает он, прожевав.
Какие тапки? Мы сидим в кафе. Пьём кофе. Булочка закончилась. Ловко он увёл меня от дракона. Дракон тем временем улетел искать себе другую жертву. Значит, Сева меня спас. Как и полагается.
Принцессу.
А тапки мы дома найдём.
Дома нас встречает синий дракон.
Я войду без разрешения
в твой дом,
преломлю без сожаления
твой хлеб,
совершив очарование,
мой след,
преломит твоё сознание,
мой бог,
я пройду без согрешения
твой путь,
я найду твои сокровища
по ключам,
проведу одним решением
я прошла без остановки весь твой сад,
расчертила всё сознание по часам,
Прилипчивая конструкция.
Ты знаешь, если рисовать на стене драконов, ты очень рискуешь.
Драконы имеют свойство прилипания. Ты вымоешь кисти, но в них навсегда поселятся драконы.
Драконы уйдут с краской в проточную воду и навсегда останутся в ней, переструктурируя каждую новую молекулу.
Под дракона.
Драконы останутся в твоей руке.
В кисти твоей руки, и ты уже никогда не сможешь рисовать на стене ничего, кроме драконов.
Ты знал это, Мастер?
Мастер плетения восточных ковров….
Что бы ты не замысливал, какой рисунок не начинал, в результате всё равно окажется – дракон….
Дракон и Принцесса.
Потому что, где бы ни оказывался дракон, он требует рядом с собой принцессу. И не для того, чтобы её съесть. А для того, чтобы она была с ним рядом.
Просто так. Ни для чего.
Безусловной любви на краю земли
Мы хотели
Но мы были несчастны, мы не могли,
Не летелось.
Мы прошли повороты, запомнив путь,
Так, на случай.
Мы ещё вернёмся. Ты помнишь? Будь!!
Всё. Так лучше.
Маленькие страдания великой жемчужины. Или наоборот.
Сказка - Маленькому Принцу. Всем - Маленьким Принцам.
Однажды в маленькую раковинку, живущую на дне Великого океана, попала крошечная песчинка.
Раковинка зазевалась, открыла свой маленький ротик на что-то невероятное. Увиденное ею на глубине. Невероятное светилось. И было ни на что не похоже. Ни на что, увиденное ранее. Маленькая раковинка открыла рот и вот так замерла. А ведь мама-раковина говорила ей, всегда говорила:
- Будь внимательнее. Нельзя просто так зевать на глубине океана.
- Великого океана, - поправляла её раковинка. Она уже знала, что место, где они находятся с мамой, называется так. «На глубине Великого океана.»
- Ну что ж, - сказала мама, услышав это известие. – Когда-то это должно было случиться. Ты знаешь, что надо делать.
Раковинка знала. Каждый день она проводила язычком по песчинке, и та становилась покрытой тоненьким слоем перламутра. Вырабатывавшегося у раковинки во рту.
Потом ещё одним слоем, потом ещё одним, и так каждый день. Пока она не открыла рот так широко, что песчинка стала видна проплывающим рыбам.
– Странно, что это такое? – заинтересовалась проплывающая рядом ставрида. И заглянула раковинке в рот. Песчинка закачалась, так как прикреплена была к стенке раковинкиного рта некрепко, просто на одну ночь. Раковинка ведь всё время облизывала свою песчинку. Чтобы на ней наросло много-много слоёв. Чтобы её песчинка стала самой красивой на побережье, когда придёт время показать её людям.
И вот, от какой-то ставриды, песчинка закачалась, пошатнулась, от-крепилась, и – в ы п а л а……
- Ах! – сказали одновременно мама-раковинка, ставрида, и сама раковинка.
И, даже, по-моему, сам океан. Сказал «Ах!». А когда океан говорит: «Ах!», не доведись вам присутствовать.
Огромная волна прошла от поверхности океана во все стороны и глубину, и песчинка окончательно открепилась. Даже тоненький слой перламутра, тянувшийся за ней из раковинкиного рта, не смог её спасти.
Она упала. Сначала на пробежавшую волну, потом на какую-то водоросль, и, наконец, на дно.
Долго ползала маленькая раковинка по дну океана, чтобы найти свою песчинку. Многие другие песчинки помогали её свою помощь.
- Возьми нас, - говорили они раковинке. Мы её заменим. Ведь мы – такие же песчинки.
Но они были не такие же. Ведь её песчинка уже стала – р о д н о й….
Мама помогала раковинке. Они обыскали все прилегающие территории, сколько смогли обойти. Пока не потеряли веру.
- Бесполезно, - первой проговорила мама, устав от очередных поисков. – Мы ничего не делаем, только ищем твою жемчужинку. - Так раковинка называла свою песчинку. Жемчужинка. Ведь у неё уже было имя! Вы подумайте….
- Мы ничего не делаем. А ведь мы должны ещё бороздить следы океана. Рисовать здесь, на придонном песке, его образ. Чтобы никто из проплывающих рыб не забывал его.
- Я не хочу, - плакала маленькая раковинка. – Я не хочу бороздить одна. Без Жемчужинки.
- Ничего не поделаешь, ведь её здесь нет. Возможно, её проглотил проплывающий кит, и ты уже никогда не найдёшь её. Пошли. Мы найдём тебе новую. Новую Жемчужинку.
- Нет. – Сказала раковинка и замкнулась. Никогда уже больше ни мама, ни проплывающие мимо рыбы, ни даже сам океан, ни слышали от нее, ни звука. Она стала очень молчаливой раковинкой. Горюющей. О своей потере.
Жемчужинка тоже слышала слова раковинкиной мамы и плач раковинки. Но она ничего не могла сказать, так как у неё не было рта. Она могла только светиться.
Но, поскольку на её боках было ещё так мало перламутра, свет далеко не распространялся. А вокруг было темно. Не забывайте, ведь раковинка жила – на дне.
На дне самого Великого океана. И несколько раз она проползала рядом. Совсем рядом со своей маленькой жемчужинкой, лежащей под листом ближайшей водоросли.
Ленивая водоросль почти не колыхалась, потому что, если бы она колыхалась, раковинка могла бы заметить Жемчужинку. Или хотя бы слабый свет. Излучающийся из-под водорослиного бока.
Но водоросль так давно жила на этом свете, на этом дне, что уже разучилась колыхаться. Сама. А океан волнился где-то далеко. Высоко и невероятно. Особенно для ленивых водорослей.
Поэтому, и когда мама и её дочка-раковинка искали, и, когда раковинка и её мама перестали искать Жемчужинку, водоросль даже не пошевелилась. Ей было всё равно.
Есть Жемчужинка, нет Жемчужинки, какая разница? В её, водорослиной жизни, ничего от этого не менялось. Да и могло ли оно поменяться, как вы думаете?
И Жемчужинка загрустила.
Свет её становился всё тусклее. Да и как оно могло быть иначе? Ведь раковинки, каждый день, обкатывающей её своим язычком, не было. И всё могло бы закончиться совсем печально,
Жемчужинка покрылась бы слоем ила, и навсегда скрылась бы безвестной на дне Великого океана. Что ж, ей уже повезло, не правда ли? Не каждая песчинка попадает в раковинки. Вон их сколько на дне, смотри! Да и на берегу…. На берегах.
Но. Но, но, но…. Однажды неподалёку от листа водоросли проплывал карась. Что ему понадобилось так глубоко? Ведь мы помним, что всё происходило – на дне. На самом глубоком дне самого глубокого океана. Великого. Океана.
Наверное, это был очень молодой карась. Несмышлёныш. Или, наоборот, старый. Потому что то, что произошло дальше, под силу только очень маленьким детям. Ну, или выжившим из ума старикам. Как обычно поступают караси? Ну, они кормятся. И при этом трогают своими пухлыми губами всё, что считают подходящим.
В качестве еды. Иногда они кормятся илом. И тогда, не удивительно, к их губам прилипают находящиеся в или песчинки. Или Жемчужинки.
Не думаю, чтобы караси обращали на это особое внимание. Ведь задача их – кормиться. Нагуливать жир. Не взирая ни на какие окружающие Жемчужинки.
Этот карась был особенным. Он не выплюнул прилипшую к губе помеху, не стряхнул её. Скосив глаза к центру, он любовался неярким, отражающимся в чешуйках на карасиной мордочке, светом и совсем никуда не торопился. Ни кормиться дальше, ни убегать от проплывающих щук.
Да-да-да, в океане были щуки! Да какие!.. Одна из них заглянула под лист водоросли, изумившись искрившимся светом, да так, что водоросль закачалась. От страха, что её сейчас выдерет с корнем. Предстоящей битвой-вознёй. Вот же не повезло встретиться….
Но карась, заметивший щуку краем глаза, даже не пошевелился. Он очень боялся, что от шевеления водой смоется с его губы такая замечательная штучка. Светящаяся, как фонарик. Попробуй, найди её потом в придонном иле. Лучше уж и не пробовать. Поэтому карась не пошевелился. И только посмотрел на щуку искоса.
Очень с т р о г о.
И Щука – стушевалась. Она пошевелила плавником в недоумении, люди в таких случаях чешут затылки, и, на всякий случай, решила не связываться. Мало ли….
Сумасшедшие караси не в её рационе. Поэтому щука некоторое время смотрела на карася, их взгляды встретились, но обычной реакции не произошло. Никто не стал убегать. Никто не стал гнаться. На Жемчужинку щука не обратила внимания. Просто плавно повернулась боком и уплыла, качнув водоросль ещё сильнее. Карась повернулся в сторону от движения. Жемчужинка удержалась. Надо же! Карась сделал осторожное движение плавниками. Жемчужинка держалась.
- Что за идиот! – заворчали на него прибрежные караси. – Виданное ли дело рыбам жемчужины воспитывать? Да и не сможешь ты! Где ты перламутр возьмёшь? Так, поиграешься, да всё.
Карась озадачился. Перламутр? Ну да, для маленькой жемчужинки это, наверное, необходимо. Так что же ему делать? Делать ничего не оставалось.
Карась начал вырабатывать перламутр. Сначала это получалась у него плохо. Перламутр получался меленьким и невзрачным. Мутным. Расплывчатым. Одуряюще бесполезным.
- Совсем офигел, - ворчали прибрежные караси.- Делать больше нечего? Нагуливал бы себе жир и радовался! – Но карась не хотел радоваться. Один, без Жемчужинки.И забывал нагуливать.
Теперь он стал тощим карасём. Очень тощим. Но зато – он научился вырабатывать перламутр. Настоящий. Качественный. И его Жемчужинка становилась всё ярче. Всё крупнее.
- Совсем дурак! – сердились на него прибрежные караси. Так ты нам совсем скоро спать мешать будешь. Светом своим. И хищников привлечёшь. Или браконьеров. Иди вон, отсюда!
Карась огорчился. Он думал, что со временем соплеменники привыкнут.
К Жемчужинке. К её свету. И начнут ей радоваться так же, как и он. Но этого не произошло.
Может быть, они завидовали ему. Там, в глубине своей карасиной души. Может быть, нет. Кто знает…. В любом случае карасю пришлось уйти. Уплыть.
Найти подходящее место было трудно. Всё побережье океана было занято карасями. И они все – гнали его взашей. Едва только он приближался. Карасю трудно было. Даже любимая девушка…. Карасиха….
Она сказала:
- Дай жемчужинку поносить.
- Она ещё не готова…. Подожди.
- Не хочу больше ждать. Не дашь, уйду к соседнему окуню. Его буду любить.
- Люби, - вздохнул карась. – Разве я могу тебе помешать?
Трудна жизнь соседнего окуня. Не позавидуешь. Не позовёшь…. А ведь – дружили….
Всё равно карасю не удалось сберечь жемчужинку. Как в воду прибрежные смотрели. Срезал как-то ночью проплывающий скат. Так, побаловаться. Заметит или нет? Тонкая работа. Карась только на мгновение задремал. Или задумался. А нет жемчужинки.
Исчезла. Что делать бедному карасю? Можно бы и назад вернуться. Поворчат прибрежные и простят. Мало ли…. Можно опять нагуливать…. Ан не-ет….
Не получается возвращаться. Помнит ведь, как …. С Жемчужинкой гуляли. А она светилась. Ему одному светилась. Иногда. Нет возврата назад. Жемчужинка….
Поплыл карась к соседнему океану. Советоваться. Тихому океану. Спокойному.
- Ну и что? – спросил его Спокойный океан. – Нужна она тебе?
- Нужна, - вздохнул карась. – Зачем-то.
- Нужна, так ищи. – всплеснул океан. Как засмеялся. – Найдёшь.
Найдёшь…. Где тут найдёшь? Ему легко говорить, океану. Ему все глубины ведомы. Океаны знакомы. Нет бы спросил по-родственному. Дружески. Где, мол, карасёва жемчужина? Так ведь не карасёва же….
Молчит океан. По-своему думает. Вздыхает волной. С боку на бок переворачивается. Молчит….
Так карась назад ни с чем и уплыл. Нагуливал по пути. Игрался с соседними проплывающими рыбками. Скуча-ал…. Размышлял по себе – как там она, Жемчужина? Она ведь уже большенькая стала, зря что ли он, карась, учился? Перламутр вырабатывал.
Кому теперь его перламутр? Перламутровые губы закачать? Так он ведь не девушка. Не русалка. Не карасиха даже. Может ей бы и понадобилось. Только гуляет теперь его карасиха с окунем и в плавники не дует. Может уже и рыбки появились. Мальки….
Поплыл себе карась в глубину, туда, где Жемчужинку встретил, и построил себе домик. Маленький домик на листе водоросли. Он такие раньше видел. То ли рыбки его строили, то ли жучки водяные, а только слеплен он был из придонного ила, склеен накрепко и держался за лист как сросшийся. Вот и у карася такой получился.
Только светился он в темноте. Как перламутр. Он ведь и был из перламутра…. Весь….
Однажды к домику по листу водоросли забралась раковинка. Водоросль аж извернулась от негодования. Никакой тебе спокойной жизни не стало! То один приплывёт другого потеряет, то третий, то ещё какая-нибудь!
- Надо же, - удивилась раковинка. – светится. Совсем как моя Жемчужинка. Только большая…. И вход есть….
Раковинка забралась в домик. Там как раз никого не было. Мимо проплыла какая-то медуза. Колыхнулся лист. И выровнялся. – До-омик….
Вечером карась приплыл в своё жилище. Целый день он по океану рыскал. Жемчужинку искал. Знаки расставлял ей светящиеся. Как стрелочки. Чтобы знала, что встретит её. Что ждёт…. Заплыл карась в домик и удивился.
В уголке что-то светилось. Не так, как раньше. Подплыл поближе. Рассмотреть. Столик какой-то жемчужный. Перламутровый. На нём – вазочка.
- Надо же, - задумался карась. – Кто же это? Не мог же домик сам такой столик вырастить? Или мог? Надолго задумался карась. А это раковинка. Целый день раковинка трудилась. Жемчужинку свою вспоминала….
Так и живут они по сей день. А Жемчужинка ещё вернётся.
Вернётся….
кратенько
Заканчивая давнюю игру,
Я ухожу, не закрывая двери,
Неважно мне – поверишь, не поверишь,
Ты извини, я пленных – не беру.
Ну да, всё так.
Крем.
Им можно намазать себя.
Своего коня.
Пегаса?
Может быть….
Чего только не приснится….
Сначала я открываю ладонь, и на мой подоконник прилетает лунная сова.
Да нет, не с начала, конечно.
Просто надо же за что-то зацепиться.
Чтобы размотать.
Запутанный он, этот клубочек.
Солнце, скорее всего. Это его лучи.
Потому что, когда смотришь на лунную сову, когда говоришь с ней, как с подругой, а она подругой твоей не является, начинают появляться
Лунные звери,
Лунный лес,
Это же просто свет, не так ли, …?
Свет, заполняющий пробелы между тенями.
Тем, что днём бывает л е с о м.
Я люблю лунный свет.
Он иногда бывал таким зелёным!
Идти по нему, в нём, а потом просто посмотреть вверх, на небо.
И понять, что он является отражением.
Солнца.
А солнце – является отражением того. Божественного.
Света?
Да, конечно, света.
И тогда я подставляю руки ковшиком, чтобы понять, ч т о - отразится на поверхности моих ладоней.
В ней отражается стих.
Странно.
Это не мой стих.
Я просто его написала.
Зачем?
Прилетело.
Куда-то же надо его девать.
Он похож на маленькую серебристую рыбку.
Уклейку.
А я её даже не ловила.
А вот есть в пространстве, если посмотреть, и удочка.
Серебром натянута нить.
Удилище.
Бамбуковое, по старинке.
Что? Уклейки ловятся на лунный свет?
Может быть.
Но.
Зачем мне.
Эта уклейка.
Она ведь всё равно не может выполнить моё желание.
Даже одно.
Поэтому я её – отпускаю.
Плыви себе, маленькая уклейка.
К себе, в море. В реку.
Куда там тебе надо?
Мне.
Ничего не надо.
Почему?
Потому что мне надо - в с ё.
Такой вот парадокс.
Пусть этот виноград ещё себе повисит.
Может быть, созреет?
Всё равно лисы не едят виноград.
Или едят?
Жаль, не у кого уже спросить.
Иван Андреевич уже почил.
В бозе.
Можно конечно спросить и у памятника.
Можно всё.
Но за достоверность никто не ответит.
Да, я помню.
Там, на начале удочки была когда-то Маргарита.
Ей нужен был Мастер.
Тогда.
Потом ей понадобилось всё остальное.
Но предложили ей
Только покой.
Так, как просила.
Много покоя.
Свободы.
Гораздо более, чем раньше.
Всё дело в креме, не так ли?
Только - как же тогда – с в е т?
никогда не возможно забыть того,
с кем преломлял
с в е т....