Господи! Душа сбылась:
Умысел мой самый тайный.
М. Цветаева
1. ПРЕДВЕСТИЕ
Я завершаю с ней свой диалог,
Который и не затянуться б мог,
Когда б Горой не встали посеред
Души моей три тома в тридцать лет.
Я от подруг впервые услыхала
Звук имени, и это было мало.
А может, много?! Ведь пятнадцать весен
Порою намечают жизни просинь.
Одна – ровесница – в кружке читала
Стихотворенья, в коих таинство лежало.
И я списала их в тетрадь свою,
По возрасту назвав ее «люблю».
В них о душе крылатой говорилось.
Ах, Таня! Наша юность будто снилась,
Когда с горящими от чувств очами
Мы рифмы смаковали вечерами.
Другая – дама. В институт ходила,
На языке английском говорила.
Была из рода звонкого Орловых:
Возможно, прямо «тех», а может, - новых.
А для меня была лишь из дворян:
Душа прекрасна, мысли – без изъян.
Она рассказывать, ну, так умела,
Что жизнь ,казавшись пресной на неделе,
Внезапно оживлялась в выходной,
Мой ум обогащая новизной.
Меня учила и однажды... вдруг...
Раскрыла предо мною новый круг.
Вместо привычных слов «гудбай», «пока»
Поднялась озадаченно рука:
«А, что ты Лена, знаешь о Марине,
О поэтической ее стремнине?!
Цветаева – трагический Поэт –
С собой покончила почти в полсотню лет.
Наверное, срок немалый для поэта,
Но так судьбою я ее задета,
Что не могу спокойно говорить
От приговора страшного: не быть!»
Учительница русским языком
Мне тихо о Марине рассказала.
Едва дыша, полуоткрытым ртом
Я речи как сомнамбула внимала...
О существе, о медиуме вех,
Что о себе и обо всем всё знала:
Черед времен и свой последний бег
Она на перепутьях предсказала.
2. ЛИЦО ГЕНИЯ
И я увидела Ее лицо
В журнале модном, где сняты запреты
На творчество, заветное крыльцо,
Исповедальной вольности обеты.
На старом фото дом большой стоял –
Храм деревянный, где она писала.
Органным духом Гений окрылял,
Господь определял ее начала.
Портрет отца, что «русью» одарил;
Мать – строгая немецкой чистотою
И польским вкусом к истинам светил, -
Давали рост и право быть собою.
А Ася – с колыбели... до конца!
Была премного выше, чем сестрой.
Те фото и чем жили их сердца
Открыла нам стареющей рукой.
А рядом он – принц уходящей шпаги –
Сергей Эфрон. Какая роскошь черт!
Какие лики и какие взмахи
Пришельцев юных! Это месть
Тем уходящим ветошным сословьям,
Которые пасли недорослей.
Два сфинкса снизошли в сей мир любовью
Самой незамутненностью своей.
Посмотришь и зажмуришься. Как может
Природа порождать такой тандем?!
Пройдут века... кого-то вновь сторожит
Лиц отстраненных тонкий скрытый хмель.
Но кто она... во флере... горделива?
Несосвятимой робостью грустна?!
На ней не платья оберег счастливый,
А только звезды... звезды и луна!
Он – верный ученик. И тем дороже!
В подлунном мире для богини нет цепей.
Мороз проходит по спине и коже...
В чем истина Ее?! «Стихом заверь!» -
Сказали зерна глаз, простясь на годы.
Есенин, Блок заполонили дом.
Но я мечтала тайно о свободе,
Какую и нарек мне первый том.
3. ОТКРЫТИЕ
Начало – шаг к Творцу и шаг к Тебе.
Шаг от «Вечернего альбома» к славе.
«Волшебным фонарем» светились ВСЕ.
ВСЁ пребывало в сладостной нирване!
О чародейства многоликий лик!
Где выписанность всех деталей быта
И этот ранний лебединый крик:
- Любите же меня, ПОЭТА!
Ты – юношества чистая строка!
Пред ней рапсодов хор ничто не значит.
Размах любви... Московия... Ока...
И бездна, над которой дева плачет.
Воскресший Блок, Ахматова в снегах,
Запретный поцелуй печали давней...
Что ветошным, сидящим «на бобах»,
Сей мир поэз – огромный и астральный?!
И все ж признать его осуждены
Все потому, что тот печальный пояс –
БЛАГООБРАЗИЯ – и мы принять должны
В немом отчаянье: тоже успокоюсь!
И, в этом только равенство найдя,
Мы тщетно рвемся в высоту органа –
ПОЭТА НЕБО, что познать нельзя.
Но жар провидцев чудный лечит раны!
4. НАПУТСТВИЕ ГОРЫ
«Это уже не она, не она...
Рифма надломлена, чудится проза», -
Так вопрошала пустая струна
Сердца невзросшего, сея угрозы.
Грозы? Кому?! Ты вошла, не спросясь,
Двинула, в брызги разбив онемелость,
Препоручив слова тайную власть,
Впившись прилогом в мою неумелость.
В лоб напророчив: «Умри и живи!
Будь, как взошел кем-то скошенный колос.
Меря песчинкой ушедшие дни,
Я и СОБОЙ даю право на голос».
Словно в бреду задыхаясь, хрипя,
Корчась от боли в диванном проеме,
Бьюсь под ударом словес как бича:
«Полно, Марина! Ведь мы не знакомы!»
Жаром пылает моя голова.
Это же бездна. Туда мне не надо!
Том открываю второй: «Нет права...
Только уж тем, что была... Без пощады
Сиротством раздавленной – без места на жизнь.
Небо диктует мое указанье:
ЧЕРЕЗ МЕНЯ – ПРЯМО В ЗВЕЗДНУЮ ВЫСЬ!
ВОЛЯ КОМЕТЫ «ИСПУГ» - ВОЗДАЯНЬЕ!!!»
5. РУКОПОЛОЖЕНИЕ
В небе лестница, по ней с Дарами...
М. Цветаева
Диалог не заходит в тупик.
В страстных волненьях рождается правда.
Вновь начинаю читать... Дивный Лик
Снова парит между раем и адом.
- «Ты что же «над» - до небес миражей
И всех Любовей, о коих писала?!»
- «Я была «над» как Кармен до ножей,
Я стану «до» - как ты мне наказала».
- «Бог до тебя, до меня и вовеки, -
Я уточнила, чтоб снять парадокс. –
Ты избрала меня как человека
Волей Того, кто не правит вразброс?!»
- «Да! ТЫ взрослеешь догадками верно.
Твой крестный путь – у меня на руках.
Ты не оставишь для фальши каверны, -
ДЕЛО МОЕ продолжая в веках».
- «За что лично мне от небес подаянье?
Ты знаешь – сие равносильно изгнанью.
О Муза мятежная, прямо ответь:
Зачем обрекла мое сердце гореть?!»
- «Я знаю: ты падала и поднималась –
Из пепла как феникс не раз возрождалась.
Под кровом Христа ты живешь второй раз.
А бездна разверзлася тем, кто не спас.
Что Он как и мой носит имя одно.
И тем, что мы рядом, а здесь – не дано!
За то, что тащила чужой чей-то Крест
(Другая убила б, а там – хоть арест!)
За то, что жалеешь, кто слаб и ничей...
За то, что рыдаешь над книгой моей.
Не стыд – дар принять от тебя, славный друг –
Стойкой кометы с названьем «Испуг»».
- «Хочешь сказать, я – твое продолженье?..»
- «РАЗВОПЛОЩЕНЬЕ!!!
Знай: смысл слова мой!
Это бессмертного ДУХА броженье,
Связи флюидной канал неземной».
- «Так траектория на-ре-че-на?!!
Но... я в ответе за ВЫБОР пред Богом.
И если пойму, что прельстил сатана,
Я уклонюсь от греховной дороги!»
- «Тщетно, мой друг. Проникая в миры,
Будешь идти как комете угодно.
И помни: жизнь – это ад до поры,
Покуда Гений и Дух не свободны».
- «Что ж, может быть... что и дьявол – мираж?
Воля Творца – это воля поэта?!!»
- «Да!!! Но не надо впадать в ложный раж.
Здесь, на Земле, надо выстрадать это!»
Да, сирота! Да, еврейский квартал!
Преображенье и ветер Свободы!
Под диалогом черта – мадригал –
Вне суеты и изменчивой моды.
6. КОНЕЦ КОНЦУ
Во славе владея духовным пространством,
Ты рифмой крылатой летишь к новобранцам.
Но слог уникальный, увы, не парит
Над косностью сытой публичных элит.
В них все, как и прежде, о чем ты писала:
Коммерческий брак, сотни встроенных правил,
Плывет в иномарках, спешит самолетом
В наш век двадцать первый – добытчик с расчетом!
Компьютерный зонд сетью мертвой опутал
Уж робот готовит нам снедь... только путы
Все те же – земные. И нет им кончины!
Так сходим во гроб, не снимая личины.
Храню из газетной бумаги, как Лик,
Трехтомник – треххолмье – созвездий твоих.
А чьи-то стихи в дорогих переплетах
Убожеством чувств, повседневным болотом
Глядят из лощеных бумаг на ловца,
В надежде поймать золотого тельца.
В обнимку с каким-нибудь шоу-шутом:
«Есть юмор, секс, песни?.. Куплю клевый том!» -
Подумает наш обыватель бессмертный,
И пошлость с цинизмом справляют обедню.
Я в мире одна! Ни руки, ни лица...
Марина! Я жду какофоньи конца!
Пропитанной «над»! Над самою любовью,
Чей плач о Весне задыхается кровью.
Зрю: смерть есть НИЧТО, а мы тем лишь богаты,
Что всуе подслушали НЕБА набаты
О нашей совсем неизвестной ДУШЕ,
Что в плоти сидит на шестке-этаже.
Очнувшись в прозренье, растопчет права –
Те узы, в которых лжеимства молва.
И, молча нащупав астральный разрез,
Уйдет, дописав заговоры небес.
8-19 июля 2005