Пенат родимый, загнанный в тупик,
Блистает серой копотью оконной;
И сторож, заложив за воротник
С утра, – тем самым вторит массе сонной.
Как ворон дохлый, выкупавшись весь,
В бетонной луже, поглотившей корку, -
Сидит, нахохлив реденькую челку,
На ветке переулка.
Видишь – здесь
Затерто экзерсисами лицо
С голодными стволами выше носа;
И, уходя от глупого вопроса,
Плюешь на золотое на крыльцо.
Прищур иконных иноков святых,
Кропящих стены брызжущей слюною,
Испепелит, точнее, влюбит сих,
Всех новообращенных, - с головою
Ушедших в кайф постельного вранья,
В игру, в желанье спрятаться за маску,
В двуличие, в лепёж иного «я»,
Сминая чувства в серую замазку.
Там, дальше за пролетом – темнота.
Двери иссохшей лопнувшая кожа.
Клок ваты. Клык балетного станка.
Во всех углах панует пыль. И все же
Сок клюквы брызнет, свитер запятнав,
И тишина вольет в ушную полость
Тот самый яд…
…………………………………………….
Такое впечатление, что ты –
Внутри утробы, вспоротой небрежно
Хирургом-коновалом, и черты
Твои сотрет хохочущий невежда.