I
Берёза - северный бамбук,
дрожа струной,
сгибаясь в лук,
на белизне окна
выводит тенистые узоры букв,
и в серебрящейся тетради
письмо дыханья - "Бога ради!..
Его мне начинала ты
в том берестовом Новеграде.
Закутанная в полотно,
отбеленная серым небом,
ты вписана в моё окно
давно, когда ещё я не был.
Не слишком ли в домах тепло?
И пламя в лампе наклониться:
беззвонно выбито стекло,
безвинно вырвана страница.
II
Ночь - тень твоя,
обыденное новшество,
снежинкой тьма лениво прожжена.
Один и ночь - анализ одиночества,
а в Новеграде том - ночь и одна.
Старея днём, во тьме мы молодеем,
прошедшее изобретаем снова,
протяжной немотой изведав слово,
мы смыслами несуетно владеем.
Таращится бессоница ночей,
пытая грубой памятью событья.
Зачем живём на свете,
не забыть бы!
А затвержённо помнит
жизнь зачем?
Сейчас вдруг ночь о нас заговорит,
в твоей душе утонет чёрный клавиш,
и лунный отзвук глаз посеребрит,
а это значит попросту, ты плачешь.
III
...Утихли волны северного Понта,
снег лёг на жёлтый лик земли,
как пудра.
Усталая белуга горизонта
качает удочку берёзы.
Утро.
Торчат прямые сосны над песками,
как мачты затонувших кораблей.
Хлестнём коней!
Пусть взвихрится за нами
багровая листва календарей.
И вновь - могуч, безжалостен, недобр,
гривастый день вторгает в душу топот,
кричат дутары,
дробный вопль домбр,
"о, ради бога" - обжигает шёпот.
И вправлено стекло. И рухнул дом.