Фёдор Чумбаров-Лучинский сидит за столом, застеленным кумачом,
Под огнедышащим знаменем плавятся белые стены,
В здании Мурманского ревкома натоплено горячо,
Красный от жара Чумбаров-Лучинский читает поэму «Демон».
Пыльная русская книга, легко выдуваешь с листа
Сабельный посвист и лязг пистолетов.
В раме зеркальной зияет расстрелянная пустота,
Фёдор Чумбаров-Лучинский не верит в дурные приметы.
Он въехал в Мурманск на бронепоезде «Карл Маркс»,
Под перехлёст метели и прожекторов,
И каждый прожектор метался, как бешеный Марс,
И рабоче-крестьянская власть достигла арктических берегов.
В окна ревкома вгрызаются звёздные стаи волчат,
Белые блики искрятся на чёрных наганах,
Чёрные наганы светятся на кумачах,
Цокает конницей кузница барабанов.
Жизнь Чумбарова-Лучинского простирается за горизонт:
Заговоры, баррикады, тюрьмы и мятежи.
Совершенно неясно, как он дожил до своих двадцати годов,
Снегопадная полночь точит гибельные ножи.
В книгу Лермонтова всё тяжелее смотреть,
Строчки множатся и распадаются,
Но Чумбаров-Лучинский не спит, ему нужно гореть,
Революция продолжается.
Через двести шестнадцать часов он поедет в Москву,
На партийном съезде запишется в добровольцы,
Попадёт под обстрел на Кронштадтском льду,
Под Кронштадтским льдом сердце Фёдора остановится.
В Архангельске есть проспект его имени,
Современный арбат, фонари и скамеечки строем.
Его стихов нет в сети, они оказались плохими с точки зрения времени,
С точки зрения вечности Чумбаров-Лучинский остался героем.
И вот он сидит за столом, застеленным кумачом,
Светятся огнями наганы и пулемётные диски,
Революция не окончена, он солдат её и звездочёт,
«Демона» читает Фёдор Чумбаров-Лучинский.