Кто это состояние придумал –
Агонии уставшей жить души,
Что умерла однажды в полнолунье,
Став выжженной землей в людской глуши.
Я знала бомжа. Он ходил матросом,
Широты океана бороздя.
Курил моряк не только папиросы
И на жену ругался сгоряча.
Над ним стал боцман как-то насмехаться:
«Ты на себя, куряка, не похож.
Неужто из-за баб готов стреляться,
Вонзить за сучку окаянный нож?!»
Матрос жены изменой был унижен,
И ревности, и яду дал он ход.
Но боцмана словами так обижен,
Что врезал, озверевши, апперкот.
Окончилась плачевно эта драка.
Обоих ждал военный трибунал.
Дал срок, хотя наш рыцарь объяснял,
Что виновата и во всем - «собака».
«Которая спала и спит на сене?!» -
Спросил лукаво опытный судья.
«Останешься один, а ля Есенин,
Тогда поймешь, что так любил не зря».
И, оказавшись далеко на нарах,
Он вспоминал, но не обид тщету, -
О голубых закатах и пожарах
Любви, которой понял красоту.
Жена ж «на сене» долго не спала –
Ждать вовсе не хотела арестанта.
И, как нарочно, «друга» увлекла.
Да, боцмана. Хватило же таланта!
Ну, а его – отбывшего весь срок,
Но утерявшего законные начала, -
Не пропустила даже на порог.
«Прощай, буян. Или четыре – мало?!»
Не пережив крушенья корабля,
Он стал веревку надевать на шею.
Оборвалась смертельная петля
И кто-то обронил над ним: «Жалею...»
«Какая гадость! Предала веревка!» -
Твердил как в помрачении матрос.
Так, недовесившись, заплакал горько,
Пуская свою душу под откос.
Ушла любовь из сердца – все в осколках!
А он отправился ни свет и ни заря
На свалку, где вагончик стойкий
Благообразила бомжей одних семья.
С тех пор, не вспоминая дат, имен,
Он строит замки грез и рушит снова.
Его душе полезен труд и сон
И зимы с чистотой своей суровой.
13.10.05