О, посмотрим поюще вслед жемчужному ветру,
на след его узкий, тающий в сине-зеленой долине—
гребень утренней первой волны моря клевера,
дымкой-пленкой скользит он по кончикам листьев.
Так жемчужно струится выдох ранний Светила—
ветролуч, удлиняющий капли росы.
О, посмотрим тягуче вместе с кромкой Светила!
Устремимся, как можем, за Духом Светила—
он теряется в сине-зеленой долине, и дальше...
Дальше нет мочи взгляду лететь, только бег
прыжками высокими, дальними— бег замирания,
и на вдохе, на точке, на верхней, где невесомость,
вдруг мы видим святыню— редко-редкий кустарник,
и прозрачные ягоды, плотные листья без теней.
Разбивается сладкое море о признак жилья,
призрак звука крик петушиный, но он забывается.
На вершине прыжка убывают морщины сомнений,
исчезают года наши прошлые, людные, нудные.
Но быстрей и быстрей жемчужного ветра вращенье,
и мутнеет лоснящийся след на покрове из трепета клевера.
Только вдох, только вдох, распадается с треском грудина.
На вершине прыжка распадается реберный панцирь,
распускается пышный цветок теплых розовых перьев,
вниз летит скорлупа, и... рождается нечто... фламинго.
Это легкие наши крыльями стали,
как нежны и текучи неспешные взмахи...
О, промчимся навылет сквозь атомы воздуха, их согревая
нашим телом, ведь ласка суть сила, а грубость—
бессилье.
Облака, осиянные снизу Светилом растущим,
сотворяют кожу свою из кристаллов отчетливо-зримых,
в каждой грани которых сверкает основа серебряной
радуги; блеск журчистый ее— смех детей не обманутых.
Но восходит Светило рывками, мужает Светило и жаром
наполняет чашу земную— жадную, жадную, жадную!
Да, восходит Светило рывками, но пение крыл наших
беспечно...
Непрерывно оно, как пенье листвы там, внизу, далеко-далеко.
Содрогается сердце лишь— грома беззвучного колкий вспых.
Он пронзает бесплотную плоть— паруса невесомые легких.
Содрогается сердце от быстрых потоков огненной крови;
снизу жар вулканический гонит её раскаленные сгустки,
сверху мчится кровь наша игольчатым резким дождем.
Напрягается сердце от вихрей, от огненной боли.
В этом смерче горящем, терновом одно лишь мы знаем,
лишь одно: только Вера— реальность,
только Вера, лишь Вера— Реальность.
Ощущаем лишь Дух, что передан
из уст в уста,
в строгой строгости
без поцелуя,
из уст в уста
из пучины внезапно выросшей глыбой.
О, посмотрим, взлетая, на жадную муку земную,
на обряд раздраженья, на трусость пред Духом Святым,
на драчливую свалку игрушек-вещей, из которых мы
выросли.
Там, на малом пространстве болезненно дразнятся дети
слепые.
Всех за руки возьмём, поведем на холмы вслед лучу
серебристому, чуть касаясь порами стоп теплоты
изумрудного клевера, так пойдут они тонкой
цепочкой: легко-легко, легче звонких ворсинок на лапах
кузнечика, в сини поющего.
О, поднимемся выше в бушующий ищущий пламень
ртутью блещущих знаков друг с другом несхожих—
корни их, серебристые радуги врастают в плоть неба.
Да, войдем в этот сад бесконечно различных цветов
и деревьев:
мы увидим их тесно в гирлянды порывом сплетенных,
в то же время они далеки друг от друга,
как разных галактик созвездия, так далеки...
Семь цветов там царят: там лазурная почва,
Серебристые Корни живут в ней, её не задев,
их прозрачные конусы пьют свеченье закатных
облаков, а Вселенское Сердце пульсирует в стеблях,
в стволах.
Не покрыты корой они— окружает их Нежность,
то растут они рядом, то в парсеках теряются сизых,
а росистого цвета листва— это Искренность Мира.
Яркий ртутный Восторг семилепестковых цветков
переходит в ликующий цвет Летящего Снега.
Немигающе смотрит сквозь снег Белая Лунь,
се— любовь, раскаленная Матери Мира.
О, поселимся в этом саду, бесконечно вдыхая
паутиною крыльев молочные сны первых дней своих.
Разреженную кожу пронзает порыв флогистона, как больно!
А тела наши сплошь покрывает глазная сетчатка, так тяжко
и страшно как видеть бессмертие!
Но всё выше, всё вертикальней вибрирует лезвие разума.
Глория! Белая Лунь изжигает зык всякий язычества.
Глория! Белая Лунь изжигает зев Евы, затем ад Адама.
Глория! Белый жар оживляет блаженные волны росы просыпания.
Глория! Редкие перья летят, Белой Луни вращаясь, летят,
вереницею млечной летят, в каждом мир и лучистая жизнь,
драгоценная вечная жизнь...
Сочетаются белые перья, вершинное пламя гор вия.
ГЛОРИЯ.