Был оркестровым тарарамом
озвучен ночью ресторан,
балкон держали ресторанный
кариатида и атлант.
Атлант как двигатель прогресса
не одобрял угарный пыл,
и мышцы каменного пресса
отретушировала пыль.
Кариатида не стыдилась
того, что грудь обнажена,
ей иногда ночами снилось,
что малость затекла спина.
Но их Венера разбудила,
когда толкнула наконец
в двух алебастровых грудинах
унылый маятник сердец.
И бельма, стынущие слепо,
как грецкий треснули орех,
и яблока глазного слепок,
скрипя, пополз под гипсом век.
С балкона пролетел окурок
и осветил ей, как звезда,
его решительные скулы
и мощный очерк живота.
Атлант, скосив глаза, заметил
ее грудей атласный мел,
и космос зажигал кометы,
чтобы ее он разглядел.
И в грохоте и блеске неба
рванулся он, сломав карниз,
и неуклюже и нелепо
балкон с толпою рухнул вниз.
Когда сбежались соглядатаи,
среди обломков, пыли, тел
сплелись в обьятиях две статуи,
но их никто не разглядел.