Что, если всё же вслух
и, как всегда, о грустном
(есть у меня такой
пунктик, скелет в шкафу).
Впрочем, на том держусь
и, как могу, живу,
верю в свой волчий нюх
и обостряю чувства,
маюсь любой фигнёй,
нюхаю дежа вю.
Что же такое в нас
есть, что кидает грубо,
прокипятив в раю,
в самый насущный ад?
Сколько ночей и дней,
выпив все соки правд,
я убегаю прочь
и возвращаюсь в губы.
Противоядье есть –
это повторный яд.
Что сохранится в нас,
если верёвки время
круто ослабит, и
вытечет больно ртуть,
вывернется нутром
наша гнилая суть…
Будем в тоске густеть,
или, оставшись в теме,
бросимся выживать
и на болячки дуть?
Что мы оставим тем,
кто продолжает верить
и кулачки держать,
глядя в густую синь,
помнить, что через год
должен родиться сын,
и от тебя ко мне
производить замеры,
снова бросаться в жар,
но повторять: «Остынь».
Что суждено спасти,
где не порвётся точно,
знать бы на жизнь вперёд –
не наломать бы дров,
брошенных сгоряча
для верховых костров.
…В тёмном конце строки
будет однажды точка,
но не у нас с тобой,
версия наша «Проф».
(23.09.11.)