Поэтам «оттепели»
О, не напрасен, а достоин груз
И путь, что одолели три пиита,
Направив свой дерзающий союз
Врасхлест бичу казарменного быта.
1. ДНИ ПОСЛЕВОЕННЫЕ...
Строй догм уничтожал богатство дня.
«Хомо советикус» привык к усердью зверя,
Что, инстинктивно прячась, втихаря
Цитаты запивал, давясь с похмелья.
Колхозный беспросветный трудодень
Был, как ярмо, непостижимо труден.
И мысли заводило за плетень
У вдов, познавших зябь целинных буден.
А молодежь манил размах борьбы
Индустриальной солью новостроек.
Летел лимитчик вить гнездо судьбы –
Для города оставив свой пригорок.
Рабочий, словно винтик в шестерне,
Шел на завод, тупея там до пота.
Нес в кулаке измятый рубль жене
За нудную бездарную работу.
Но этим классом прикрывала власть
Свои дела, еще чернее – души.
Проблему снять числом и не упасть –
Девиз вождей, суливших массам кущи.
С интеллигенцией и вовсе краток разговор.
Поди, не умасти партийной клике! –
Вмиг ждановскою «жидкостью» в упор,
Чтоб захлебнувшись, не издала крика.
Страх в лоб долбил и спины гнул:
Ахматова хрипела под давленьем.
И Пастернак последний раз вздохнул,
Затравленный толпой и власти мненьем.
2. ВЕЛИКИЙ «РЕАБИЛИТАНЦ»
Но вот пробил и поминальный час
Для тех, кто штамповал, казнил, калечил.
И Сталина незыблемый анфас
Пал, опрокинутый Хрущева речью.
Двадцатый съезд началом стал пути,
Который назван «оттепелью» пряной:
Повеяло весной в стране зимы,
Стал улыбаться в мир не только пьяный.
И пели две пластинки во дворе
И граммофон кричал в открытость ночи.
И я на свет явилась в феврале,
Под солнечный удар попав досрочно.
И сотни тысяч ехали домой,
От плачей радости гудели стены...
Но не забыл никто тридцать седьмой,
Десятки лет расстрелов и гонений.
И дух тех лет, увы, не исчезал!
Он оставался вирусом, микробом
В крови отцов. И внук не уставал
Лишь Ленину служить, не веря в Бога.
3. БАРРИКАДА ШЕСТИДЕСЯТНИКОВ
Поэты «оттепели». Вы пришли назло
Тем, кто культуру путал с кукурузой.
На площади!.. В музеи!.. Повезло
Стать гласной робко прятавшейся Музе.
Вы столь различны! Близкие в одном –
С щитом пройти пред завистью лукавой,
Интригой, пропитавшей все кругом,
Бездарностью, что ждет дешевой славы.
Маниакальность Жени Евтушенко –
Гражданственности яростный рывок,
Взгляд мыслью осеняющий мгновенно
Из век прищур и куража дымок.
Стиль Вознесенского архитектурно ранен.
Ищу «рокайля» на пустой меже.
Но прорезью меж строк: «Начни сначала!
Сбрось маску из навязанных клише!»
А Ахмадулиной орбита и движенье?
Эльф пластики одических затей,
В которых чувство кроткого сомненья
Над свойством воли у игры страстей.
Прислушайтесь, Высоцкий шлет угрозы
Скалистым окаянным берегам.
И вдруг... Булат, преодолев морозы,
Являет мир любви как высший храм.
Мещанство сотрясся трезубцем верным,
Рождественского глас ведет на бой.
Но брезжит детством песенка Новеллы
И «дутость» роли ощутит герой.
А через тридцать лет подхватят дети –
Кричат за перестройку и поют.
Восстал Тальков, и мы опять в ответе
За всю Россию – и дворцов и юрт.
К той «баррикаде» многие примкнули.
Им несть числа, не знают их имен.
Но тех троих – свободных птиц в лазури –
Пою уже испытанным пером.
Триумвират Олимпом был оправдан.
Уже полвека кормит род людской:
Евгений горизонтом необъятным,
Андрей – мирами, Белла – высотой.
Они уйдут, а чудо повторится –
Такой шестидесятых был разбег!
России тройка пронесется птицей,
Настигнув свой великий час и век.
Февраль 2006