Когда сей Божий мир навек покинем мы,
иль, может, только я его покину,
не шелохнется ветерок под Кинешмой,
и будет все до лампочки Пекину.
И это, в общем-то, вполне естественно,
не ожидать же скорби мне вселенской,
чтоб хлынули на улицу с протестами
народы мира, пусть хоть в части женской.
А вот о чем в конце сам пожалею я,
в последний час, в последнее мгновенье?
О скверике с укромною аллеею
и недопитом нами там портвейне?
А может, и жалеть совсем не надо бы,
уж больно этот мир негармоничен,
на всем пути души торчали надолбы
вражды людской. Лишь только гомон птичий
внушал хотя б иллюзию гармонии
на фоне ссор нелепых, войн и пьянства.
И зря, наверно, кто-то мечет молнии,
в мозги внести порой пытаясь ясность.
В преддверии моей последней станции,
куда, в конце концов, ведет дорога,
я знаю, боль души со мной останется.
А боль души, наверно, - имя Бога.