Под крышей облаков - седая туча крыш
И улиц фонари, нарезавшие город
Ломтями площадей с кусочками афиш,
Буханками домов, черствеющими горько...
Гастрономичный взгляд неверен и нелеп,
Но в нём взошли давно рассеянные споры.
Ты, Питер, - город-смерть, и, Питер, - город-Хлеб.
Кто голодал, как ты, насытится нескоро.
И много лет спустя, - простых, наивных лет, -
На кладбищах блестят всё те же слёзы-р'осы.
Внимательно следит, как продаётся хлеб,
Там, в булочной, кассир, старуха с папиросой,
(Батоны, кирпичи, - осьмушками не счесть), -
И думает, что это - грех из величайших.
Но самый смертный грех - детей слепая лесть,
А ты сполна испил из этой сладкой чаши,
И ты забыл, что кровь сочится из-под ног,
Раздулся и разбух, прекрасный город-боров.
Не больно ли тебе, что не услышит Бог
Слова твоих молитв в молчании соборов?
Из миллионов душ - с какой держать совет?
Кому знаком экстаз непонятых пророчиц?
А в небе над тобой совсем не этот свет,
И потому твой день едва светлее ночи.
Я - первая в ряду влекомых на убой,
Я плачу от любви, но мне экстаз неведом.
Нет, я своей души не разделю с тобой,
Прости меня.
Прощай.
Я больше не приеду.